Мост через Лету - Юрий Гальперин

— Гипотеза, — уточнил материалист. — Они на большее и не претендуют.

— Однако и не Блаватская эта. Или твой… К-Курилка.

— Курилло-Семеновский.

— Средневековье, — обобщил Лешаков.

— Астрологический опыт огульно отбросить легко, — возразил Фомин. — Он, в сущности, основывается на дотошных тысячелетних наблюдениях. Неизученный пока вопрос. А наши аппаратчики на этом деле прямо горят. Таблицы чертят, звезды считают.

— Чтобы карьеру слепить, и не такие фортели выкидывают.

— Некрасиво поступают товарищи. Мудрят… Неправильные марксисты, — осторожно согласился Фомин, — ревизуют теорию. Я нынче основоположников дочитал, теперь последователей хочу полистать. Занятно, как у них дальше концы с концами-то, а?

— Не повредит здоровью?

— У меня жила бычья. Доктора, к примеру, вирусы разные на себе пробуют… Испытаю и я.

Лешаков не одобрил.

— Допьем, — бывший номенклатурный работник кивнул на оставшийся в бутылке грязного цвета портвейн. — Хорошая штука, аминазин называется.

— Чего? — не понял мудреного слова Лешаков.

— В народе бормотуху так прозвали. В психушках аминазином диссидентов глушат. А нам заместо портвейн продают, для утешения. Не веришь — хлебни.

Лешаков высосал последний стакан сладкого зелья. Вкус не понравился. Гадкое пойло. Но скоро голова задубела, а мысли улетучились, будто и не было их: сделалось пусто и просто. Лешаков посетовал, что не осталось выпить еще.

Приятель ушел поздно, но инженер не мог угомониться. Днем дремал он долго, и сейчас, несмотря на выпивку, сна не было ни в одном глазу. Устроился за столом под лампой. Развернул принесенный журнал. Нетерпение вызнать судьбу будоражило его.

До ночи он провозился с программой. К часу было готово. Лешаков подставил свои данные, закодировал, многократно проверил. Тогда только и успокоился. Принял душ, почистил зубы, проветрил помещение. Завернул огурцы в полиэтилен. Они очень годились для намеченного дела. Лег с книжкой в постель. Но читать не смог: глаза устало смежались, строчки сплетались и стекали со страницы. Книга упала на пол.

Инженер Лешаков не знал, не догадывался, много ли, мало ли времени отпущено ему. Он испытывал зуд, предчувствовал: скоро, совсем скоро ему предстоит. Но он сильно боялся испортить, слишком поспешить, поторопиться. Еще опаснее было промедлить, упустить момент, не угадать верный срок, решающий день, звездный час. Вот что занимало инженера: предел, который он желал выяснить с возможной точностью. Ему предстояло узнать, угадать, просчитать.

Час был известен Лешакову. Инженер считал, лучше провернуть акцию после работы, когда проспект в центре города запружен усталой толпой: возвращаются со службы люди, спешат занять места в Публичной библиотеке, снуют в замкнутом треугольнике между универмагами ДЛТ, «Пассаж» и «Гостиный двор», занимаются покупками в маленьких магазинах на Садовой и на Невском, бегут от стола заказов у Елисеевского за тортами в «Метрополь» или в «Север», за билетами в театральные кассы или в железнодорожные, что на канале рядом с «Домом книги», а то и подальше, в кассы Аэрофлота. Семь часов — оптимальное время.

Но дня своего Лешаков не знал. Потому и понадобились головоломки астрологов, таблицы «Эфемериды», множество противоречивых гороскопов и сомнительная программа американского происхождения, которой он, технический специалист, доверял больше, чем псевдонаучным источникам. Совестно было тратить время на то, чтобы их читать, перелистывать, разбирать, вникать в невероятные подробности и примерять на себя. За этим занятием российский инженер Лешаков чувствовал себя кем-то странным, футурологом что ли, шарлатаном, темным идеалистом. Но то, что он вызнал, заинтересовало инженера не на шутку.

Оказалось, Лешаков, родившийся десятого декабря, по гороскопу проходил под знаком Стрельца. А Стрелец, он свободолюбивый и борец за справедливость. Информация понравилась.

«Склонен к авантюрам» — прочитал он далее. Никаким боком это инженера не касалось. Но он вспомнил июньские приключения, Веронику, негасимую лампу, кое-что из студенческих похождений, и стерпел. Авантюристом он себя не признал, но склонность допускалась. Лешаков старался остаться объективным исследователем. Ему не хотелось вступать с гороскопом в конфликт. Тем более, чего уж таить, проглядывала склонность. Дремала до поры. В ком ее нет.

Устроившись уютно, Лешаков все воскресенье провалялся на диване, а позже перебрался за стол. Занятие захватило его. Он лез вглубь, распутывая, открывая неожиданные вещи. Инженер искренне переживал, был смущен до крайности. И к середине ночи определенно запутался.

По рождению у Лешакова оказался слабый Марс, то есть собственных сил не хватило бы ему на продолжительное действие. Но тригон к Солнцу приоткрывал тягу к риску, к агрессии, а если надавить на инженера как следует, то выяснялась и способность к сильному выплеску энергии в один какой-то момент. Это показалось правдоподобным — момент!

Кроме того, обнаружились забавные совпадения.

Во-первых, тригон транзитного Марса к радиксу Солнца и тригон Сатурна к Солнцу и транзитному Марсу. Что это конкретно значило по астрологическим меркам — инженер до конца так и не докопался. Но главная штука заключалась в том, что совпадение это действовало в настоящий момент на него как усилитель — углубляло движения души, взметало ее порывы, провоцировало страсти.

Во-вторых, прогрессивный Меркурий стоял на радиксе Плутона. Меркурий — рассудок, интеллект и прогресс, а Плутон — планета массы — оказывал действие на толпу. Причем прогрессивный Меркурий над инженером стоял весь год, но в сентябре — и это было третье совпадение! — проходил еще и транзитный Меркурий. Седьмого сентября он пересекался с прогрессивным. Точка же эта находилась в седьмом доме, то есть в тот день должны были решительно определиться и его отношение к обществу, и связь с женщиной. Сатурн же и Плутон стояли над ним всю последнюю неделю — значит, давали усиление невероятное.

Такого вмешательства высших сил в свою скромную судьбу инженер не предполагал. Одно дело предназначение — совершенно другое вся эта картина, она выглядела невероятной. Ни при какой погоде он поверить в такое не мог. Тригоны, радиксы — как-то ненадежно.

Светало, когда инженер отодвинул таблицы «Эфемериды». Он зажмурил глаза, но спать не хотелось. И хотя понимал, что выдохся основательно, усталости он опять не испытывал. Воздух за окном — лиловые сумерки, словно чернила, размытые на бумаге, — светился и дрожал. Лешаков недоверчиво посмотрел на небо. Может быть, действительно, там, в вышине, торчали над ним и Меркурий и Марс, а несносный Сатурн все усиливал и усиливал, словно бы они сговорились свести его с ума к установленному сроку, к седьмому сентября.

— Ну, не бред ли, а?.. Ерунда, — трезвея сказал сам себе Лешаков. — При чем здесь связь с женщиной?

Впрочем, что еще он мог сказать.

Утро выдалось теплое, парное. Не спавший Лешаков, чуть оглушенный, плыл на работу по улицам, наполненным плотным, как молоко, воздухом. Все было мягко вокруг. Казалось, раскинь руки, и густая масса не отпустит, подхватит, понесет через перекрестки. Но руки раскинуть инженер не мог. Он держал в руках папку с математическим журналом и баночку с огурцами. Лешаков бережно нес сокровища на службу. И невнятный план поступков складывался в голове.

Парило с утра. Вялость природы и леность мысли, томительное течение минут, нечеткость чувств, бессилие слов, рассеянность в работе, когда никак не собраться, не сконцентрировать себя, простое привычное дело не начать без перекура, даже ленивое тление папиросы — без конца гасла — все говорило о неминуемой грозе, предвещало грозу.

Покурив у окна — в коридор выходить не хотелось, — Лешаков прогулялся по комнатам, пошутил с чертежницами, подписал подготовленную на прошлой неделе документацию, вернулся к столу и, вздрогнув от испуга, спрятал забытые на видном месте огурцы в нижний ящик стола. Огурцы напомнили.

Он опять просмотрел программу, не вникая, внешне удостоверился в верности подстановочных данных. Закрыл папку и поднялся со стула.

В тот момент приотворилась дверь, ведущая в кабинет шефа, и взмах пухлой руки задержал Лешакова. Начальник мягкими шагами миновал порог и приблизился. Взгляд внимательных глазок изучал Лешакова. Взгляд отметил, что туфли инженера потрескались, а воротничок измялся. Взгляд потеплел. А глазки прищурились.

— Душно, Лешаков?

Лешаков еще шире растянул воротник рубашки и кивнул. На виске проступила испарина.

— Пивка бы холодненького, да окунуться в пруду…

Инженер был и без пива пьян, а купаться ему не хотелось. Но он опять ответил кивком, мотнул головой отвлеченно, как бы соглашаясь на все и в то же время ни на что не соглашаясь. Отчужденность не укрылась от начальника. Он постоял перед подчиненным размышляя, прикидывая сроки, а потом похлопал Лешакова по плечу.