Делай со мной что захочешь - Джойс Оутс

А она будто ничего и не заметила.

Ничего не случилось — она лишь кивнула, словно принимая его извинения, и пошла дальше. А мужчина таращился ей вслед.

Она направлялась вниз по Вудуорд-авеню, к реке. Джек, по случайности, шел в том же направлении — он оставил машину на одной из дешевых стоянок у реки. Ему нетрудно было не выпускать миссис Хоу из виду — белое пальто и светлые волосы… Он начал ощущать радостное возбуждение, какое владеет шпионом, охотником. Люди между ним и этой женщиной, грохот грузовиков, автобусов и легковых машин — вся эта уличная суета была как музыка, фон для чего-то, чуть отвлекающий, но почему-то необходимый. Столько шума, словно грохотал весь мир. Чувствовал себя Джек отлично.

Следуя за нею не спеша — спешить ему сейчас ведь было некуда, — он чувствовал, что счастье каким-то странным образом по-прежнему сопутствует ему. Он был как бы сторонний наблюдатель. Она ничего для него не значила, и, однако же, ему необходимо было держать ее в поле зрения; вполне возможно, что она направляется в одно из этих внушительных зданий в конце авеню и через несколько минут исчезнет, но сейчас он чувствовал потребность, поистине суеверную потребность держать ее в поле зрения. И, однако же, он действовал так, словно это был не он, отстраненно — словно кто-то другой. Он-то ее знал, а она никак не может знать его. Он чувствовал, что для нее его лицо — лицо чужого человека, замкнутое и обманчивое.

Хоу был известен тем, что в своей работе часто прибегал к помощи наемных детективов и расследователей. Джек же такого рода людей не знал, он ни разу даже не сталкивался с частным детективом. А вот сейчас он подумал, не похожа ли их работа на то, чем занимается он, — следить за красивыми женщинами, без труда держа их в поле зрения. В этом есть все-таки преувеличение роли отдельного человека, больное, порочное преувеличение ценности человеческой личности! И однако Джек мог вполне представить себя в роли такого детектива, в роли безликого охотника, который следует за этой женщиной с одной-единственной отстраненной мыслью, принадлежащей не только ему, а всей его расе, всей породе, — мужской мыслью. Возможно, эта женщина спешит на встречу с кем-то — с любовником. И за ней следят, ее снимают, тщательно записывают на пленку, каждая секунда ее жизни становится историей, чуть ли не произведением искусства — просто потому, что за ней так тщательно следят…

Джек думал: «Она ведь не знает меня».

Он думал: «Я для нее невидимка».

Стремясь держать ее в поле зрения, он вынужден был лавировать в толпе, обгонять пешеходов, — он даже не глядел на них. Он не хотел терять ее из виду. Он стал думать о Марвине Хоу, и от ненависти кровь быстрее побежала у него по жилам.

Так он прошел следом за нею несколько кварталов, пока она не остановилась перед зданием городского муниципалитета и управления округом. Это было красивое высокое здание, выглядевшее здесь крайне неуместно: через улицу начинался приречный район, старые, низкие строения и стоянка, где находилась машина Джека. Джек увидел, что женщина смотрит на что-то — на статую: сам Джек никогда не обращал на нее внимания, хотя сотни раз входил в это здание и выходил оттуда. Искусство его не интересовало, особенно если это было не искусство слова, а на произведения изобразительного искусства он просто не смотрел. Не было времени.

А миссис Хоу внимательно разглядывала статую — глыба металла, которая, очевидно, должна была обозначать мужчину, гиганта, держащего что-то в руках. Джек лишь мельком взглянул на него и, остановившись, переключился на миссис Хоу. Он почувствовал уже знакомое покалывающее возбуждение, как перед боем, перед хорошей схваткой, — такое чувство часто возникало у него в суде. Почему-то он ощущал себя очень стройным, очень подтянутым, очень уверенным. Как он себя любил в такие минуты!

В такие минуты он точно знал, кто он.

Он чуть ли не ждал, что жена Хоу сейчас обернется, посмотрит на него через плечо. И тогда он холодно отведет глаза. Зашагает прочь. Но она не шевелилась, она, видимо, даже понятия не имела, что он стоит тут. Она рассматривала статую. Озадаченный, чувствуя, как в нем поднимается легкое раздражение, Джек снова посмотрел на монумент — просто глыба темно-коричневого металла, фигура много выше человеческого роста, аллегория, изображающая что-то, что никак не интересовало Джека и чем он не мог заставить себя любоваться. Когда тут стоит эта женщина, эта красавица, разве может он смотреть на какую-то статую?..

Прошла минута.

Мимо спешили люди — многие чуть не бегом. Один или двое взглянули на миссис Хоу, но не остановились. Джек подумал: а может быть, она тут ждет кого-то — может быть, самого Хоу?

Джек взглянул на часы: 2.27.

Он прошел мимо нее, очень близко. Взгляд его изящно, искоса скользнул по ней, словно воздух взрезали тончайшим, хорошо отточенным ножом. Как же он прекрасно себя чувствовал! Он был насторожен, напряжен, возбужден. Проходя мимо миссис Хоу, он с удовольствием отметил, что она выглядит именно так, как он себе и представлял, — то самое лицо, только она казалась моложе, чем ему помнилось, и менее уверенной в себе. Она была чуть ниже Джека — отлично, ему это нравится.

Она вполне подойдет.

«Ты подойдешь мне», — подумал он не без издевки, но она не замечала его. Она вообще, казалось, ничего не замечала.

Джек прошел мимо и не оглянулся. На следующем перекрестке он остановился, дожидаясь, когда изменится сигнал светофора, и посмотрел на часы — почти 2.30: теперь ему придется весь путь до Макниколса преодолевать заторы. Он опоздает к глазному врачу. А у него вот уже некоторое время болят глаза, левый глаз словно бы дергает, это его тревожило, и, однако же, он на все плевал, почти год отменяя и откладывая визиты к врачу. Тут ему пришла в голову мысль, что надо все-таки проверить, действительно ли врач ждет его в три часа. Он поставил на землю чемоданчик и принялся рыскать по карманам. Он обнаружил бумажку, много раз сложенную, но это была какая-то ерунда; он знал, что где-то у него лежит карточка врача, но он не мог ее найти…

И тут он случайно оглянулся — туда, где оставил миссис Хоу. Он был немало удивлен, обнаружив, что она по-прежнему стоит перед статуей.

Что случилось?..

Что-то действительно случилось?..

Он перерыл все карманы и наконец обнаружил карточку врача — да, он назначен на 12 апреля, да, на три часа. Но он тут же растерянно сунул карточку обратно. Он смотрел назад, на миссис Хоу, стоявшую в полуквартале от него, как бы на островке, обтекаемом потоком пешеходов, неподвижную, спокойную, словно она стоя спала.

Он подхватил свой чемоданчик и направился назад, к ней.

Волнение нарастало в нем по мере того, как он подходил и ее лицо вырисовывалось все четче — да, это лицо, именно это лицо. Но она совершенно не сознавала его присутствия. Он мог глазеть на нее откровенно, неприкрыто, а она и не заметила бы. Это было то самое лицо, которое он видел в классе, лицо на газетной фотографии, лицо, возникавшее в случайных, ошарашивающих всполохах памяти, — сомнений на этот счет быть не могло: она нисколько не изменилась. Она была тут. И она ждала его. Но не сознавала его присутствия. Ждала и, однако, не сознавала, что он тут, стоя спала, просто стояла на тротуаре. Лицо у нее было белее, чем ему помнилось. Почти уродливо-белое — кожа, из которой ушли все краски жизни, такая белая. Мертвенно-бледная. Губы на этом лице казались сиреневыми, чуть розоватыми, совсем как губы мертвеца… Он содрогнулся, глядя на нее. Все в ней эстетически возмущало его — настолько все было крайностью: он почему-то вспомнил, как однажды пришел в окружной морг опознать одного своего клиента, который утонул, — его вытащили из реки и положили на фаянсовый стол…

Он снова прошел мимо нее, совсем близко, на расстоянии нескольких дюймов. Ему хотелось дотронуться до нее — легонько, локтем, — посмотреть, повернется ли она в ярости. Но нет. Он боялся до нее дотронуться. Поэтому он просто прошел мимо и остановился. В нескольких шагах от нее. Теперь он смотрел на ее лицо сбоку. Оно было спокойное, безмятежное; безупречное лицо. Ее защищал вакуум. Словно она находилась под невидимым колпаком. Джек был озадачен: он никогда еще не видел женщины, которая была бы так безразлична к тому, что творится вокруг.

А если крикнуть на нее? Ударить ее кулаком — скажем, по плечу?.. Больше всего ему хотелось схватить ее сзади за шею, за эту прелестную шейку, и встряхнуть как следует. Так встряхнуть, чтобы у нее застучали зубы. Чтобы рассыпались волосы, эти неправдоподобно густые толстые косы, короной окружавшие ее голову, заколотые шпильками, которых он не видел, но о наличии которых догадывался, — сложный тайный лабиринт шпилек, удерживавших в этом вакууме все на месте. Он бы растряс все это, растряс ее…

«Послушайте, — хотелось ему сказать с усмешкой, — послушайте, что с вами? Вам что, плохо? Вас парализовало? Или вы загипнотизированы?»