Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

спор. Эти бараны послушно пошли бы за нами. А ты подговорил, запутал их.

— Нет, Якуб, ты просчитался! Дело в том, что мы не бараны. Все было ваше: оружие, деньги, законы. А народ не побоялся вас. Вас выгнали из деревни. Ты проспорил, Якуб!

— Ладно, стреляй!

— Нет, я не буду стрелять. Идем в деревню, пусть тебя судит народ.

— Еще чего! Можешь тащить мой труп, но сам я туда не пойду!

— Кому нужен твой труп? Ты должен ответить народу. Бросай нож! Идем!

— Нет, не дождешься! Лучше сдохнуть, чем держать ответ перед этими тварями!

— Ты должен держать ответ. И будешь!

— Стреляй, стреляй, говорю! Не убьешь, сам тебя прикончу!

Он перехватил нож, пригнулся, готовясь к прыжку…

— Ни с места! — крикнул я.

— Стреляй! — прохрипел Якуб, рванувшись ко мне. И я выстрелил.

Якуб выгнулся, откинул назад голову, потом медленно повернулся и рухнул…

И вот он лежит передо мной на земле, устремив в небо мертвые глаза. Говорят, если человек умирает с открытыми глазами, значит, не исполнились его желания. Кровь людей, убитых им во исполнение этих желаний, пала на его голову.

Из кустов выскочил Вели с винтовкой в руках. Увидев лежащего на земле Якуба, он остановился и перевел дух. Вели был весь мокрый, шапка съехала на брови, глаза сверкали. Лицо покрыто кровавыми ссадинами.

— У, проклятый… — процедил он, с ненавистью глядя на Якуба. — Такого парня сгубил! И у Курбана рука прострелена.

— Ничего… Больше он уже никого не убьет и не искалечит!..

В деревню мы вернулись все вместе, ведя под руки Ахмеда. Нам уже не надо было таиться от людей:

На пустыре по-прежнему было полно народу. Толпа колыхалась, кружилась, расходилась волнами, словно вода, встретившая неожиданное препятствие. Посреди площади лежал на земле Сапар.

В запертых воротах Мурад-бая приоткрылась дверь. Показался мулла Назар. За ним вышел хозяин дома. Они шли, боязливо посматривая по сторонам. Казалось, что эти люди движутся не по своей воле, что невидимая, но неодолимая сила толкает их к распростертому на земле телу.

К Сапару мулла подойти не посмел, остановился шагах в десяти.

Никто не проронил ни звука. Мулла Назар поднял опухшие веки, украдкой оглядел людей и, не зная, как поступить, обернулся к Мурад-баю. Бай неопределенно кашлянул. Видимо, поняв это как разрешение, мулла опустился на колени. Мурад-бай тоже встал на колени. Никто не спешил последовать их примеру. Мулла оглядел стоявших вокруг него людей и беспокойно заерзал. Потом миролюбиво покашлял и снова посмотрел на односельчан. Люди не шевелились. Казалось, они забыли, что подобает делать, когда мулла, начиная молитву, опускается на колени.

Мулла Назар закрыл глаза, поднял руки и раскрыл ладони на уровне своего лица: "Нет бога, кроме аллаха!.." Он снова открыл глаза. Теперь в его взгляде были страх и мольба о пощаде. Люди молча смотрели на него, никто не вставал на колени.

Мулла Назар трижды повторил имя аллаха и начал читать молитву. Тонкий голос его постепенно набирал силу. Но не о Сапаре думал сейчас мулла, не для него выпрашивал у бога кусочек рая, он был озабочен другим: как уломать живых, как заставить их повиноваться?

Размеренно и монотонно повторял мулла Назар один и тот же напев, словно заклиная людей подчиниться, преклонить рядом с ним колени. Именем аллаха хотел он освятить совершенную несправедливость.

Один за другим старики стали опускаться на колени, молитвенно поднимая ладони. Не переставая бормотать и раскачиваться, мулла зорко следил за толпой. "Еще! Еще!.." — приказывал, заклинал его взгляд. Еще несколько человек медленно опустились на землю.

Молча отстранив людей, Кадыр-ага подошел к телу Сапара. Поставил возле него покрытые одеялом траурные носилки и, не глядя на муллу, сказал:

— Кладите его сюда, ребята.

Мулла Назар забормотал быстрее. Наспех закончил молитву, провел ладонями по лицу и сказал, подымаясь:

— Что делать! Что делать!.. На все воля аллаха!

Кадыр-ага бросил на него тяжелый взгляд.

— Эх, мулла, до каких пор будешь ты валить на бога бесчинства наших баев?

— Ты не прав, Кадыр-ага! Не прав, — зачастил мулла Назар, — Осман-бай тоже исполнил божью волю.

Кадыр-ага отвернулся.

Подняв тело, мы осторожно положили его на носилки. Мне все казалось, что я могу потревожить Сапара, что лицо его вот-вот исказится от боли. Но черты его были спокойны.

— Люди, — сказал Кадыр-ага, — пока не придут его близкие, я заберу парня к себе. Пусть будет гостем в моем доме… — Голос старика дрогнул. — Согласны, соседи?

— Согласны, Кадыр-ага.

— Тогда поднимайте.

Я поставил на плечо ручку траурных носилок. Другую принял на плечо Кадыр-ага, третью — Вельназар. Ахмед тоже подставил здоровое плечо, хотя самого его поддерживал Вели.

Посреди деревни, там, где улица круто шла вверх, мы остановились сменить Ахмеда.

Я оглянулся. Площадь была пуста. Вся деревня от мала до велика шла за траурными носилками Сапара.

НАСТЫРНЫЙ

1

"Надо же: так хорошо начался день, а кончается — хуже не придумаешь. И кто только слухи эти поганые пускает?!" Гуммат сидел на веранде своего нового, пахнущего штукатуркой дома и предавался грустным, размышлениям.

"Председателю и Гуммату провели телефон!" Еще и телефона-то никакого не было, одни столбы, а слух уже гулял по деревне. Про председателя-то скоро забыли — кому ж еще и телефон, как не ему, — и судачили об одном Гуммате. И не в том беда, что судачили, а в том, как, какими словами говорили. Он даже и не поверил бы, что про телефон можно говорить с такой ненавистью. Ведь сегодня несколько человек завидят его и сразу: "Настырному-то телефон на стенку повесили!" — "А чего ж — большой начальник!" И нарочно погромче стараются — не дай бог, не услышит. Кривляются, хохочут, а "телефон" выговаривают так, будто и не телефон, а чудо какое-то. А чего в нем особенного — обыкновенный аппарат, средство связи.

Гуммат вошел в комнату и, подойдя к телефону, осторожно снял трубку. Несколько раз крутанул ручку, прижал трубку к уху. Трубка помолчала, потом послышался ленивый мужской голос: "Слушаю!"

— А, это ты, Кошек? — Гуммат улыбнулся и, не дожидаясь ответа, повесил трубку на крючок. Слава аллаху, самый обычный телефон, и чего о нем болтать! Сочувственно взглянул на аппарат, словно это был не ящичек с проводами, а ребенок, которого напрасно обидели. Вздохнул, пожал плечами. А потом вдруг нахмурил брови и выругался. Вслух выругался. Ну в самом деле, чего дурака валяют! Никакого понятия у людей! Да, он, Гуммат Непесов, — начальник колхозной пожарной команды. Можно даже сказать, командир, хотя здесь не город и