Андерманир штук - Евгений Клюев

Так у них со Львом было заведено… – и бесполезно спрашивать – кем. Видимо, обоими – во всяком случае, никто из них не возражал. Они и вообще ведь не возражали друг другу, а как им это удавалось… об этом любящих не спрашивают. Они были любящими – беззаветно, навсегда, насмерть. Хоть никогда и не вели разговоров об этом: не было необходимости… да и не знали они, пожалуй, что обречены друг на друга с той самой встречи на не существовавшей Немецкой улице, полной шоколадно-марципановых шалостей, – иначе бы точно испугались.

Лиза начинала собираться домой около десяти. Лев знал, что ей пора, – и вопросов не задавал. Но, если бы задал, Лиза, скорей всего, ответила бы, не задумываясь: «Это правильнее». «Правильнее», наверное, и было: днем Лизу совсем не смущало постоянное присутствие деда Антонио где-то поблизости, а вот в ночное время… трудно сказать. Нет, Лиза не то чтобы ощущала его присутствие – она просто всегда знала: дед Антонио здесь, и так оно должно быть.

На днях она говорила об этом с Сэмом, утащив его подальше от свиты. Лиза одна имела право обращаться с ним подобным образом – с ним, кого боялся не только весь двор, но и вся набережная – иногда даже казалось, что вся Москва. Это, кстати, бес-ко-неч-но удивляло Лизу, никогда не понимавшую отношения окружающего мира к Сэму. Для нее он с детства был чем-то вроде плюшевой игрушки – только, конечно, не замусоленного зайчика какого-нибудь, а определенно огромного мягкого медведя, которого не столько любишь, сколько ему поклоняешься.

– Сэм, вот если все время кажется, что рядом с одним из друзей твоих кто-то постоянно находится…

– Ты бы кончала с загадками-то своими, – не дослушивал Сэм, – «с одним из твоих друзей»! Говоришь о Льве – и говори. Как будто я не знаю, кого ты в виду имеешь!

– Какая разница – кого? – сердилась Лиза. – Я тебе теоретический вопрос задаю, а не пережитым с тобой делюсь, психиатр!

– Понято, – бурчал Сэм. – Если кто-то постоянно рядом, это может быть личный эгрегор.

– Красиво – л-и-ч-н-ы-й э-г-р-е-г-о-р. – Лиза тихонько качалась на детских качелях: малявка малявкой.

– Причем тут – «красиво»? Нормальное название. Это что-то вроде покровителя души.

– Покровитель души… как ты у меня?

– Приблизительно, – обалдел, но не подал виду Сэм. – Под землю-то составить протекцию вам?

– Не, спасибо. Лев не хочет.

– Чего он вообще хочет, Лев твой?

– «Мой»! – Лиза даже засмеялась. – Если бы ты знал, насколько – не мой. Ничей Лев, дикий. Сам по себе. Вне всего.

– Таких не бывает, – поделился опытом Сэм.

– Я тоже думала, не бывает. Оказывается, бывает. Бывает – и ничего не хочет. Ни от кого. Высоко?

– Может, и высоко. Но, может, и нет… это зависит. А кто у него эгрегор? – Сэм подтолкнул Лизу в небеса.

– Секрет, – ответила она, спустившись к нему и снова улетев.

– Понято.

Сэм мог умереть за Лизу, и Лиза это знала.

Раньше она тоже могла бы умереть за Сэма, но теперь – не могла, хоть и относилась к нему в точности так, как прежде. И Сэм это знал. На его собственную готовность умереть за Лизу данное знание не влияло.

– Вообще-то я боюсь очень, Сэм.

– Ясное дело! Смотри, как бы опять экстрасенса не вызвали, порченая ты наша.

– Я же не этого боюсь!

– Ну, ты, мать, даешь… думаешь, я не знаю, чего ты боишься? После Ленор-то?

Лиза затормозила качели, чуть ноги не переломав. Довольно качаться, не маленькая.

Ленор пропала уже скоро как два года назад. Мир-без-той-кого-зовут-светлым-именем-Ленора… сокращенно – Ленор, а вообще-то – Лена Норден. Все с каникул приехали – Ленор нету. Она из-под Омска откуда-то была, даже адреса точного не знали. Сэм тогда словно перестал быть. Лиза кормила его с ложечки – как паралитика. Чуть ли не месяц с лишним. Потом он решил поджечь свою квартиру и пропасть без вести: подозревал, что все это папочки его рук дело. Папочки и папочкиных бульдогов, так Сэм подчиненных отца называл. Лиза и он были одного поля ягоды, «гэбэшные дети». Насилу образумила она его тогда… квартира-то при чем – книги, картины! А Ленор, конечно, страшной красоты была – тут ничего не скажешь. Когда Лиза смотрела на нее, рот сам собой открывался: дескать, как такая красота возможна? Сэм делал вид, что это ему не мешало, но это всем мешало – даже прохожим на улице. Даже пассажирам общественного транспорта. И даже самой Ленор. Но Сэмов отец сказал вдруг: «Прекратить». Как прекратить, почему? Ну, было потом еще два предупреждения, а всего – три, как в сказке. После чего Ленор исчезла – и из ВГИКа, и из общежития… причем следов – никаких. Папочка-то дальше уже только плечиками пожимал: дескать, при чем тут я-то, опомнись, сынку! В общем, ужаснее некуда.

– Я Льва всегда назад отправляю с полдороги, чтобы к дому не подходил.

– Ну, Ли-и-из… – Сэм сел на скамейку и обхватил голову руками. – Не будь ты этой… порченой – или как там тебя! Да уж все сто лет как собрано на него, не сомневайся.

– На него нечего, совсем нечего, он асоциальный весь!

– Можно подумать, Ленор социальная была…

– Так время теперь другое, уже не так все… безнадежно. И потом, Ленор была – глаз не оторвать, а он обычный, вообще никакой.

– Ох, Лиз… все равно оставь ты его в покое, сослужи службу человеку! Я бы, ей-богу, к Ленор близко не подошел, знай я, что так все будет. И учти, мой папочка рядом с твоим… и с возможностями твоего – ноль, ну чего мне рассказывать-то тебе!

– А личный эгрегор?

– Личный эгрегор – это, конечно, серьезно, однако опять же – смотря кто у него личный эгрегор. И – зачем он при нем.

– А зачем они вообще-то бывают – охранять?

– Когда как… Ты же не говоришь мне ничего! Откуда я могу знать? Давай я женюсь на тебе, и все будут довольны… а ты от меня со Львом гулять будешь и ребенка в подоле принесешь!

Лиза обняла Сэма сзади, подбородок ему в плечо воткнула: эх, Сэм, Сэм, дескать… раньше бы тебе мысль эта пришла – может, и с Ленор ничего не случилось бы.

– Хотя ты, конечно, права насчет того, что время другое. Пусть и два года прошло, а все уже другое.

– Лев бы не согласился с нами. Он, наоборот, считает, что ничего не изменилось вообще. Если по совсем большому счету.

– Если по совсем большому счету, то… он прав. Но совсем большой счет у кого же бывает… вот у львов только. Слушай, а ты уже его совсем хорошо знаешь?

– В смысле?… – Лиза сняла подбородок с плеча Сэма и принялась ходить маленькими кругами. – Нет, совсем хорошо его нельзя знать. Только ты не думай, что он такой загадочный весь, – он, наоборот, скучным кажется. Ничего не читал как следует, не видел как следует… о чем ни спросишь, ну, из того, что людям обычно известно, – не знает. Такое впечатление, что он в заточении рос – и вся жизнь мимо него прошла. Мцыри… Телевизор не смотрит, радио не слушает, к газетам вообще не прикасается. А самое страшное – что интересов ни-ка-ких! Вообще – ни к чему. Только вот недавно в Magic Eye совсем влюбился: который уж день оторваться не может.

– И… зачем тебе все это, Лиз?

Лиза ходила кругами.

– Как тебе сказать… Получается, что дело вдруг не во всем этом… читать, смотреть, слушать, трогать.

– А в чем дело?

– Я не знаю, Сэм… честное слово! Но в чем-то другом. Может быть, как раз в том, чтобы не: не читать, не смотреть, не слушать… руками не трогать! Только я до конца не уверена. Помнишь, я тебе мои «Марьины рощи» показывала? Хоть ты и говоришь, что все наркоманы так видят, но я-то не наркоманка, Сэм! А спроси меня, как я это увидела… ну, что город слоится, – я ведь не скажу тебе. Я не знаю как! Или вот… тебя возьмем: ты совсем сильно продвинутый, так? Не возражай только, я серьезно сейчас говорю. В миллион раз больше моего перечитал, в миллион раз больше запомнил, знаешь слова точные и что они значат… типа «личный эгре-гор» и так далее. А Лев ничего – ни-че-го! – этого не читал и не знает. М-м-м… – она сжала губы, словно пытаясь заставить себя собраться, – вот птицы летают, да? Но они не могут рассказать как. Мы, люди, можем рассказать, как они летают и как это вообще – летать, а сами – не летаем, понимаешь? Лев – он летает!

– По чему видно, что он летает?

– По всему! По тому, как он говорит, как ходит, как улыбается, как в окно смотрит…

– Ты сильно влюблена, – поставил диагноз Сэм.

– Да ни при чем тут это! Лев – он, понимаешь, новый человек. Люди такими когда-нибудь потом будут… если нам всем повезет. Когда-нибудь мы поймем, что не на то мы все ставку делаем и что знание – это не сколько книг прочитал, сколько выставок посмотрел, в скольких событиях поучаствовал… Но понимание такое после придет – после того, как мы все книги прочитаем, все выставки посмотрим, во всех событиях поучаствуем, – и в один прекрасный день нам станет ясно: дело не в этом.

– Ну, понятно: не-знание, не-делание… старые дзенские заморочки.