«Ныне и присно» - Константин Мартынов

Весайнен повернулся к остаткам некогда грозной ватаги и приказал ускорить шаг.

Бой оказался слишком короток. Неистраченный адреналин бушевал в крови, требовал выхода. Сергей отбросил за спину капюшон малицы, позволив вновь проснувшемуся ветру охладить пылающий лоб. Снежинки таяли, не успев коснуться раскаленной кожи, горячая влага стекала за ворот. Хотелось бросить кережу и бежать за проклятым Весайненом…

Снова дважды — подавая сигнал к остановке — дернулся ремешок. Шабанов подкатил к Букину.

— Ну что? — жарко шепнул он. — Где каянцы?

Букин, не отрывая глаз от видимого ему одному препятствия, предостерегающе вскинул руку.

— Не ватажники это… — наконец прошептал он. — Другое что-то… может, что из добычи потеряли?

Букин ошибся — перед ними лежал человек в долгополой монашеской рясе. Худой, как обтянутый кожей скелет. Седые волосы монаха терялись на сером в предутреннем свете снегу, восковая бледность заливала суровое аскетичное лицо.

— Отмучился божий человек… — пробормотал Харламов. Царствие ему…

Монах чуть заметно вздрогнул, послышался тихий хрип. Егорий прервался на полуслове, бросился к монаху… Левая рука воина нырнула под затылок монаха, правая лихорадочно срывала с пояса баклагу с водкой.

— Ты, это… не умирай! — взмолился Харламов, — Дольше терпел, еще немного осталось: мы тебя оденем, домик снежный построим… Букин, лопарь наш, домики из снега лепит — лучше избы получается.

Федор, успевший порыться в кереже, достал запасную малицу, сунул в руки Шабанову.

— Монаха одевай! — растеряв привычную веселость, сказал он. — Да сначала разотри мал-мала — небось, поморозился. Я пойду ледяную вежу делать.

Сергей молча кивнул. Букин огляделся, выискивая подходящее место, метнулся к занесенной снегом ложбинке. В руках лопаря как по-волшебству оказалась деревянная лопата.

— Братие там… — явственно произнес монах, не открывая глаз. — Все, кто жив остался…

— Девушка! — Сергей упал на колени рядом с монахом, борясь с желанием вцепиться, встряхнуть, осторожно коснулся худого плеча. — Девушка, лопарка, Вылле зовут…

Сергей задохнулся от волнения, но монах понял.

— У них, проклятых… — хрипло прошептал он. — К нам шла… предупредить… не успела…

— Ты помолчи, помолчи, — Харламов решительно оттеснил плечом Сергея. — Не трать силы-то! Потом расскажешь — когда оклемаешься.

Баклага еще раз коснулась сухих монашеских губ, тонкая струйка пробежала по смерзшейся бороде. Пахнуло водкой, под свалявшейся бородой прыгнул острый кадык, слабая улыбка углубила без того резкие морщины у рта.

— Доброе вино у тебя… тако в Кандалакше дева одна делала… Варькой звали…

— Ну знаткой! — восхищенно воскликнул Харламов. — Ее вино-то и есть. Самолично покупал! Видно ты, отче, до пострига лихой мужик был!

Монах шевельнул рукой, страдальчески поморщился.

— Помоги мне, воин — ресницы смерзлись, не вижу света божьего.

Харламов с готовностью наклонился, дыханием отогрел веки. Из-под кустистых бровей глянули серые полные боли глаза.

— Двое… — разочарованно пробормотал монах. — Всего двое… Где дружина воеводская, стрельцы где? Почто никто людей спасать не пошел?

Харламов окаменел… «Что сказать-то?» — читалось во взгляде. В следующую секунду он уже тащил монаха к зародышу будущей «ледяной вежи».

— Потом, отче, потом… — бормотал Егорий. — Вот оклемаешься, и поговорим…

Букин сосредоточенно вырубал снежные пласты, укладывал в кольцевую стенку.

Продираясь из-под слежавшихся до каменности завалов, в памяти Сергея всплыло: «дом-«иглу» строит, как эскимосы…» Всплыло, чтобы сразу забыться — ненужное, принадлежащее кому-то другому, еще не рожденному. Тому, до чьего первого крика еще четыре с лишним столетия…

— Мне идти надо… — хмуро бросил Сергей хлопочущему над монахом Егорию.

Харламов одними глазами указал на впавшего в забытье монаха, Сергей кивнул.

— И я об этом. Ты останешься — потом догонишь… а нет, так хоть монаха спасешь. Федор вежу доделает, со мной пойдет — если втихую, мы и вдвоем…

— Выйдет ли втихую? — одними губами спросил Егорий.

— Не выйдет, так и твоя сила без надобности, — отрезал Шабанов.

Харламов потерянно отвернулся.

— Идите уж, — донеслось до Сергея. — Вежу я и сам…

Букин решению не удивился, но враз потемневшее лицо выдало обуревавшее его беспокойство.

Шабанов лопаря понял по-своему.

— Ты ведь не обязан… — неловко пряча взгляд пробормотал он. — Помирать никто не подряжался…

— Ты, Тимша, за бога не решай! — моментально вскинулся Букин. — Бог, однако, знает, когда лопарю помирать. Пусть Пекка смерти боится — чай, убийцу монахов не ангелы на том свете ждут.

Уходили не оборачиваясь.

Короткие — едва в полчаса длиной, — сумерки незаметно сменились привычной темнотой. Небо очистилось, среди россыпи звезд неприкаянно переливалось северное сияние. Над горизонтом стеснительно и робко всплыл узенький серпик новорожденного месяца.

Скудное освещение, но и его хватило, чтобы Егорий, холодея от мистического ужаса, увидел, как лежащий в забытьи монах поднял руку и благословил уходящих.

Впрочем, возможно Харламову и почудилось…

Шаг за шагом… Наст скрипит под лыжами так, что кажется, и глухой за версту услышит. Связывавший Шабанова с Букиным ремешок убран в заплечную котомку-кису — без нужды при ясном небе-то, одна помеха. Особенно, если снова пеккин дозор встретится… да и нет Букина рядом — убежал дорогу разведывать.

Шаг за шагом… Сергей пытается вспомнить огни новогоднего Мурманска… в голове почему—то плывущий над рублеными церквами благовест, разговение, румяные девицы в пушистых шубках, перестук каблучков по дощатым мостовым… Где ж Мурманск? Затерялся…

Воспоминания похожи на обрывки странных снов — сказочно-красивые ледовые скульптуры рядом с модернистской железной елкой на Пяти Углах, пьяненькие скоморохи на улицах, в усталом телевизоре корчатся поп-идолы с улыбками дебилов, постнорожие комики отпускают низкопробные шутки… Все натужное, ненатуральное, даже сквозь стекло экрана пахнущее не весельем, а подсчетом гонораров.

Что-то еще упустил? Забылось…

Скрипит под лыжами снег…

Подскочил Букин, учуяв навалившуюся хандру, ободряюще шлепнул по плечу.

— Ничо, Тимша. Скоро твою свадьбу гулять будем. Ох, и напьюсь же… как последний лопарь!

Сказал и вновь умчался… с усмешечкой. Словно и не догадывается, что почти на верную смерть идут. Понимает… и Харламов тоже. Знамо — вдогон бросится, едва монах оклемается и о себе позаботиться сможет.

Спроси: «Зачем?» — удивится. «А как иначе? — скажет, — «Друзей бросать? Не по-людски это».

Что ж получается? В шестнадцатом веке — Люди… а в двадцать первом? Население?

Сергей напрягся. Оживляя книжные штампы скрежетнули зубы, вздулись желваки на скулах, зазмеились на висках жилы… Кажется, вот-вот и вспомнится — ведь не все испохабили, не все на бигмаки да гондоны с клубничным вкусом променяли…

На плечо легла жесткая ладонь, вторая запечатала рот. В ухо зло зашипели:

— Замри, Тимша. Прешь, как лось во время гона — ничего перед собой не видишь!

«Хренов лопарь! Чуть до кондрашки не довел. Сердце по сю пору у горла колотится». Шабанов люто зыркнул на Федора. Букин испуганно отшатнулся.

— Сдурел? — так же, шепотом, огрызнулся он. — Вперед глянь: небо кострами подсвечено. Пекка становище на ночь ставит. Сопку перевалить — прямо на него выйдем.

«Наконец-то!» Неуместные размышления выдуло холодным ветром реальности. По телу пробежал знобкий холодок. Шабанов нетерпеливо шагнул к Букину.

— С юго-запада… с шелоника то бишь подходить надо, — прошептал Сергей, — Там Пеккин дом, оттуда они подляны не ждут. Наверняка и не сторожат с той стороны-то.

— Эт-т верно, — ехидно заметил Федор. — Сторожить-то не сторожат… зато смотрят туда неотрывно: баб своих вспоминают, выпивку домашнюю, баню-сауну… а тут мы — здрасте вам. Вот Пекке радости!

Шабанов поморщился, но спорить не стал.

— Раз такой умный, сам и предлагай, как идти… — буркнул он угрюмо.

— И предложу, — Букин махнул рукой на северо-запад. — С побережника заходить надо. Оттуда Пекка никого не ждет.

«С шелоника — с побережника…» Нетерпение заставляло бурлить кровь. «Да хоть откуда, но побыстрее — каждая минута дорога!»

Вспомнился найденный монах — что ни говори, а чернец к лишениям приучен — прежней мирской жизнью, монашеской схимой. Приучен, а не выдержал, упал. Что о девушке говорить?

— Кережи прятать надо, — предложил Сергей. — Налегке пойдем: и быстрее, и незаметнее.

Букин покрутил головой. Призрачный звездный свет окрасил лес тысячью оттенков фиолета — от нежно-лилового мерцания полян до размашистых мазков густого индиго в распадках.