Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

и Микеланджело. Когда он попытался представить себе черты Христа, Леонардо обнаружил, что апостолы исчерпали его вдохновение. Согласно Ломаццо (написанному в 1557 году), старый друг Леонардо Дзенале посоветовал ему оставить лицо Христа незавершенным, сказав: «По правде говоря, невозможно представить себе лица прекраснее или нежнее, чем у Иакова Большого или Иакова Меньшого. Прими же свое несчастье и оставь своего Христа незавершенным, ибо в противном случае, по сравнению с апостолами, он не был бы ни их Спасителем, ни их Учителем».9 Леонардо последовал этому совету. Он сам или его ученик сделал знаменитый эскиз головы Христа (сейчас он находится в галерее Брера), но он изображает скорее женоподобную грусть и покорность, чем героическую решимость, с которой он спокойно вошел в Гефсиманию. Возможно, Леонардо не хватило благоговейного благочестия, которое, если бы оно было добавлено к его чувствительности, глубине и мастерству, могло бы приблизить картину к совершенству.

Поскольку он был не только художником, но и мыслителем, Леонардо избегал фресковой живописи как врага мысли; такую живопись на влажной, только что нанесенной штукатурке нужно было делать быстро, пока она не высохла. Леонардо предпочитал рисовать на сухой стене темперными красками, замешанными на студенистом веществе, поскольку этот метод позволял ему размышлять и экспериментировать. Но эти краски не прочно держались на поверхности; даже при жизни Леонардо — при обычной сырости в трапезной и ее периодическом затоплении во время сильных дождей — краски начали шелушиться и осыпаться; когда Вазари увидел картину (1536), она уже была размыта; когда Ломаццо увидел ее через шестьдесят лет после завершения, она уже была разрушена до неузнаваемости. Позднее монахи способствовали разрушению, прорубив дверь через ноги апостолов на кухню (1656). Гравюра, с которой картина была воспроизведена во всем мире, была сделана не с испорченного оригинала, а с несовершенной копии, сделанной одним из учеников Леонардо, Марко д'Оджоно. Сегодня мы можем изучить только композицию и общие контуры, но не оттенки и тонкости. Но какими бы ни были недостатки работы, когда Леонардо оставил ее, некоторые сразу же поняли, что это величайшая картина, которую когда-либо создавало искусство Возрождения.

Тем временем (1483) Леонардо взялся за совершенно другую и еще более сложную работу. Лодовико давно хотел увековечить память своего отца, Франческо Сфорца, конной статуей, которая могла бы сравниться с «Гаттамелатой» Донателло в Падуе и «Коллеони» Верроккьо в Венеции. Амбиции Леонардо разгорелись. Он занялся изучением анатомии, действий и характера лошади и нарисовал сотню эскизов животного, почти все с фыркающей живостью. Вскоре он был поглощен изготовлением гипсовой модели. Когда жители Пьяченцы попросили его порекомендовать художника для создания эскиза и отливки бронзовых дверей для их собора, он характерно написал в ответ: «Нет никого способного, кроме флорентийца Леонардо, который делает бронзового коня герцога Франческо, и вам не нужно с ним считаться, потому что у него есть работа, которой хватит на всю его жизнь; и я боюсь, что это настолько великое дело, что он никогда его не закончит».10 Лодовико временами тоже так думал и просил Лоренцо, чтобы другие художники приехали и завершили работу (1489). Лоренцо, как и Леонардо, не мог придумать никого лучше самого Леонардо.

Наконец (1493) гипсовая модель была закончена; оставалось только отлить ее в бронзе. В ноябре модель была выставлена на всеобщее обозрение под аркой, чтобы украсить свадебную процессию племянницы Лодовико Бьянки Марии. Люди дивились ее размерам и великолепию; лошадь и всадник возвышались на двадцать шесть футов; поэты писали сонеты в ее честь; и никто не сомневался, что, будучи отлитой, она превзойдет по силе и жизни шедевры Донателло и Верроккьо. Но она так и не была отлита. По всей видимости, Лодовико не смог выделить средства на пятьдесят тонн бронзы. Модель так и осталась лежать под открытым небом, пока Леонардо занимался искусством и мальчиками, наукой и экспериментами, механизмами и рукописями. Когда французы захватили Милан (1499), их лучники сделали из гипсового кавалло мишень и откололи от него множество кусков. Людовик XII в 1501 году выразил желание увезти его во Францию в качестве трофея. Больше мы о нем не слышали.

Это грандиозное фиаско на некоторое время выбило Леонардо из колеи и, возможно, нарушило его отношения с герцогом. Обычно Лодовико хорошо платил своим «Апеллесам»; один кардинал был удивлен, узнав, что Леонардо получал 2000 дукатов (25 000 долларов?) в год, в дополнение к многочисленным подаркам и привилегиям.11 Художник жил как аристократ: у него было несколько подмастерьев, слуг, пажей, лошадей; он привлекал музыкантов; одевался в шелка и меха, вышитые перчатки и модные кожаные сапоги. Хотя он создавал произведения, не имеющие цены, временами он, казалось, медлил с выполнением своих заданий или прерывал их ради личных исследований и сочинений в области науки, философии и искусства. В 1497 году, устав от таких задержек, Лодовико пригласил Перуджино приехать и украсить несколько комнат в Кастелло. Перуджино не смог приехать, и задание взял на себя Леонардо, но этот инцидент оставил обиду у обеих сторон. Примерно в это время Лодовико, стесненный в средствах из-за дипломатических и военных расходов, задерживает выплату жалованья Леонардо. Леонардо сам оплачивал свои расходы в течение почти двух лет, а затем послал герцогу мягкое напоминание (1498). Лодовико милостиво извинился и через год подарил Леонардо виноградник в качестве источника дохода. К тому времени политическое здание Лодовико стало рушиться; французы захватили Милан, Лодовико бежал, и Леонардо оказался на неудобной свободе.

Он переехал в Мантую (декабрь 1499 года) и там сделал замечательный рисунок Изабеллы д'Эсте. Она позволила своему мужу подарить его в качестве первого этапа пути в Лувр; и Леонардо, не радуясь такой щедрости, отправился в Венецию. Он восхитился ее гордой красотой, но нашел ее насыщенные цвета и готическо-византийские орнаменты слишком яркими для своего флорентийского вкуса. Он повернул свои шаги назад, в город своей юности.

III. ФЛОРЕНЦИЯ: 1500–1, 1503–6

Ему было сорок восемь, когда он попытался снова взять в руки пуповину жизни, которую разорвал семнадцать лет назад. Он изменился, Флоренция тоже, но по-разному. В его отсутствие она превратилась в полудемократическую, полупуританскую республику; он же привык к герцогскому правлению и мягкой аристократической роскоши и укладу. Флорентийцы, всегда критически настроенные, с недоверием смотрели на его шелка и бархат, его