Лучшее за год XXIV: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Доктороу Кори

— Стоять! — Бесполезный приказ Генри. Никто и не думал шевелиться, кроме извивавшегося от боли солдата на полу. Брат приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки: — Раз тебя так трудно уничтожить, то у меня есть предложение, сестрица.

Так близко он стоял… Его никто не спас бы. И выстрелы настигли бы меня уже после того, как обмякло бы его безжизненное тело. Существо, которым я стала, инстинктивно просчитывало скорость, расстояние и движения, и только громадным усилием воли мне удавалось сдерживать этого зверя, как и жгучую жажду совершить обряд мести.

Кроме того, боковым зрением я заметила троих стражников, приблизившихся к Моксу вплотную с оружием наготове. Нельзя рисковать.

Головы я не повернула, но стало ясно, что от Генри не ускользнули мои попытки оценить ситуацию. Вместе с тем он прекрасно сознавал, с какой легкостью я могу свернуть ему шею.

— Предложение? — отозвалась я.

Генри улыбнулся, довольный собой, — улыбка Ядра.

— Мне пригодится создание с твоими способностями. Наводящий ужас телохранитель. К тому же теперь ты мне не помеха… В таком-то виде.

В таком-то виде. Монстр. Более не семя Дома. Исполнилось мое самое заветное желание. Но какой ценой?!

— Я могу убить тебя, — взрыкнула я. Он только покачал головой:

— Нет, не можешь. Потому что ты такое же Ядро, как и я, дорогая сестра.

— Я не Ядро.

Улыбка Генри стала шире.

— Тогда кто?

Действительно, кто? Очевидно, машина для убийства. Что ж, отчего бы не воздать должное своему назначению и не прикончить брата — который, собственно, первым проделал это со мной — и не освободить Мир Хатчинсона от Ядра?

Двое санитаров вбежали в зал и погрузили на носилки раненого стражника. Его вопли вскоре стихли вдали.

Среди запахов, окружавших меня, стоял крепкий запах крови, боли, испражнений, крошащейся в прах самоуверенности брата и всепоглощающего страха. Напуган был каждый: Мокс, охранники, даже Генри. Ввергнуты в ужас чудовищем, которым я стала.

Что же, черт побери, такое было там, под поверхностью Колосса? Какую мощь, какую опасность сдерживала эта исполинская ледяная могила?

Меня. И что-то похожее на меня.

Было ли оно разумным?

А я? Остались ли во мне сознание, душа?

Мысли эти кружились в голове без остановки. Я была огромным, сильным, натренированным в Поуэсе яростным зверем, к тому же вернувшимся с того света. Я могла уничтожить Генри, не сходя с места, прямо здесь, на его территории. Вновь внутри вскипала волна, алчущий мести монстр. Расстановка сил давала мне преимущества.

Я постаралась взвесить все как следует. Неторопливо, на манер Ледяного Колосса, я погрузилась в размышления, уделяя внимание малейшим деталям. Расстановка сил давала мне преимущества. И могла лишить их.

Возможно, Ядро и не настолько дурная вещь. Раз уж теперь на этой планете Ядро — это Поуэс, то я становилась его частью, пусть и чудовищной. Но какова бы ни была моя сущность, я не останусь здесь и убью любого, кто преградит мне путь. Я собираюсь стать совершеннее, чем тварь, в которую превратили меня палеогены. Совершеннее, чем сверхчеловек, созданный в подземельях Капитолийского массива.

Брату никогда не сравниться со мной. Я расширю возможности, дарованные мне собственным геномом. И не приму предложения Генри.

— Я не стану твоим телохранителем. Ухмылка сошла с его лица.

— В таком случае придется снова тебя убить. Ты же понимаешь.

Его право. Но какой у меня оставался выбор? И на чьей стороне на этот раз окажется удача? Я взглянула на Мокса, кажется оправившегося от страха. В долгом нашем взгляде мне почудился отблеск прежней дружбы.

Мокс все понял. Ради его же блага я должна уйти.

В последний раз я поглядела на Генри:

— Я не Ядро и никогда им не буду. Убей меня, это ничего не изменит.

Я отвернулась, ожидая выстрелов в спину.

Генри удивил меня: их не последовало.

И тогда я зашагала вдоль рядов высоких зеркал, миновала запутанные коридоры и гулкие галереи Нового Дворца, спустилась к заливу Бешеного Пса, погрузилась под воду, вышла на сушу и в течение долгих дней пересекала равнины, поднималась в горы, спускалась в низины, пока наконец не вернулась домой, к Ледяному Колоссу.

Бескрайний, глубокий… Мир посреди мира. Мое пристанище отныне. Моя семья, мой Дом. Мое Ядро. Кто знает, если я спущусь поглубже, может, отыщу там нового брата.

Грегори Бенфорд

Головная ударная волна[108]

Ральф бочком проскользнул в кабинку, где уже дожидалась Ирэн, с задорным видом прихлебывая из бутылки чай «Снаппл». — Как де?.. — Взглянув на его лицо, она не закончила вопроса.

— Расскажи что-нибудь совершенно ужасное, чтобы мои дела выглядели не так паршиво.

— Да, сэр, слушаюсь, сэр, — осторожно отозвалась она. — Гм… — Ехидная улыбочка. — Я когда-то держала птичку, так она покончила с собой, просунув голову между прутьями клетки.

— Что-о?

— А, тебе еще похуже? Бывает и хуже. — Вспышка ослепительной улыбки. — Моя сестра забыла покормить ручных песчанок, и одна умерла. Тогда вторая съела мертвую подружку.

До него только теперь дошло, что она дурачится, пытается его развеселить. Он от всего сердца расхохотался:

— Спасибо, как раз то, что требовалось.

Ирэн с облегчением улыбнулась и повернула голову. Русые волосы взметнулись, напомнив ему маленькое торнадо. Лицо без слов одарило его сочувствием, вниманием, вопросами, молчаливой поддержкой — мгновенная смена выражений, осуществленная при помощи полных, умело подкрашенных губ и голубых, как небо, глаз.

Глаза не отрываясь смотрели на него, пока он рассказывал, как обнаружил статью, обратившую в прах все его труды.

— В астрономии главное — успеть первым? — недоверчиво спросила она.

— Иногда. Вот, например, в данном случае.

Потом он пересказал ей разговор с деканом целиком, слово в слово — он их теперь до конца жизни не забудет, — и Ирэн кивнула.

— Мне пора обзаводиться рекомендательными письмами, вот только к кому? Моя работа уже устарела. Я… я просто не знаю, что делать, — признался он. Не впечатляющая концовка рассказа, а чистая правда.

— А чего тебе хочется?

— Работать вдвое больше, — вздохнул он.

— Притом что не видишь цели?

Именно так, вспомнилось ему, в каком-то фильме определяли фанатизм.

— Моя цель — быть астрономом, — упрямо сказал он.

— Но ведь не обязательно заниматься академической наукой.

— Да, только в NASA нынче мало вакансий.

Агентство астронавтики, которое, начав с нуля, за семь лет добралось до Луны, теперь тратило больше долларов, чтобы повторить этот успех за пятнадцать лет.

— Ты многое умеешь.

— Я хочу заниматься фундаментальными исследованиями, а не прикладными.

Она подняла чашку со своим чаем и, театрально подчеркивая каждое слово, прочла написанное изнутри:

— «Вместо выигрыша вот вам реальный факт номер двести тридцать семь: сосчитайте, сколько раз прострекочет кузнечик за пятнадцать секунд, прибавьте тридцать семь, и вы получите температуру воздуха».

— И уж конечно, по Фаренгейту, — добавил он, гадая, к чему она клонит.

— Большая часть твоей «фундаментальной науки» состоит из столь же потрясающих фактов. Кому они нужны?

— Гм… теперь мы переходим к дискуссии о ценности знания?

— Кто его ценит, вот вопрос?

Он тоже умел к слову вставить цитату:

— Слушай, Марк Твен говорил, что чудо науки в том, какое множество умозаключений можно вывести из одного установленного факта.

— С моего места их видно не так уж много.

Она сдержанно улыбнулась и снова взметнула волосами. Он невольно признался себе, что на него это отлично действует.

— Мне нравится астрономия.

— Понятно, только это не значит, что ты ей нравишься. Во всяком случае не слишком.

— Так что, мне?.. — Раз у нее сегодня на все готов ответ, так пусть и подсказывает. К тому же он не слишком поверил в историю про песчанок.