Дочь Льва - Лоретта Чейз

Леди Брентмор была в ярости:

— Ты хочешь поехать в Маунт-Иден? И получить разрешение этого олуха?

— Я не помчусь в Лондон спасать его от дуэли и делать из себя посмешище. Я слышала ваше мнение о том, что нужно делать. Теперь я хочу услышать его. Тогда и буду решать. Сама.

— Очень хорошо, — сказала бабушка. — Как пожелаете, миледи.

— И никаких трюков, — предупредила Эсме. — Персиваль показывал мне карты. Если карета поедет не в Маунт-Иден, я выпрыгну из нее.

— Я и не мечтаю о том, чтобы тебя надуть, — последовал язвительный ответ. — Я буду счастлива свалиться на голову его светлости без предупреждения. Ты все увидишь. Пусть он представит тебя своим пьяным, одурманенным опиумом друзьям и своим шлюхам. Последнее мне понравится . больше всего. — Леди Брентмор направилась к двери. — Я не пропущу этого ни за что на свете.

Персиваль уже отскочил от двери комнаты Эсме, когда из нее вырвалась леди Брентмор. Он знал, что нельзя подслушивать под дверью. Однажды он уже шпионил за папой, и вот к чему это привело. Мысль о шахматах была невыносима, потому что вела к черной королеве, от нее — к постыдной папиной тайне, от которой Персиваль приходил в ужас. С того момента, как за завтраком он увидел письмо на столе, он чувствовал тошноту.

Вскрыв письмо, бабушка вся напряглась и стала красной, как свекла. У нее для этого были основания, как теперь знал Персиваль. «Это не имеет никакого отношения к папе, — сказал он себе. — Это просто отвратительные, постыдные слухи». Он, нахмурившись, сидел на верхней ступеньке лестницы. Вот, например, кольцо в носу. Многим известно, что это обычный вид украшения в некоторых экзотических культурах, как в других принято ходить голыми. Видимо, сплетники не знают, что в Албании не принято ничего из того, что они напридумывали о кузине Эсме.

Кроме татуировки. В некоторых албанских племенах женщины делают татуировку на руках. Очень странно, но у англичан, распускающих слухи, очень смутное и до смешного неверное представление об истинном положении вещей. Удивительно, как они могли вообразить, что женщина, если она не албанка, сделает татуировку. Причем на руках.

«Хотя не так уж это невозможно, — подумал он. — Могут быть совпадения».

Что касается письменных принадлежностей. Конечно, не у одного папы такая особая бумага. Женщины обычно пользуются не такой, но миссис Стоквеллл-Хьюм могла взять ее у мужа. Если только он не умер десять лет назад.

Персиваль закрыл глаза. Это не может быть папина бумага и, конечно же, не его почерк, иначе бабушка бы заметила. И это не подделка. Если бы папа знал, как почерк выдает его, он бы что-нибудь сделал с посланием черной королевы.

Но встревоженный ум подсказал: кто-то другой мог знать как подделать письмо. Кто очень-очень умный. Какой-то албанец.

— Нет, — прошептал Персиваль. — Этого не может быть. Мама, мама, пожалуйста! Ведь я просто все это придумываю правда?

Глава 27

Деймон сидел на крыше и латал трубу камина, а Гидеон на кухне пытался приготовить ленч. Вариан заканчивал свою задачу на утро: подметал полы в спальнях, в основном от мышиного помета. Кошка, конечно, старалась, но она была одна против легиона мышей, а ее потомство еще слишком слабое, чтобы ждать от него помощи. Судя по помету, некоторые мыши вдвое больше ее котят.

Услышав стук в дверь, он выругался. Со щеткой в руке он бросился вниз по лестнице и чуть не наступил на котенка, притаившегося внизу.

— Черт побери, у тебя только девять жизней, — выбранил Вариан котенка. — Не спеши истратить их за одну неделю.

Котенок вцепился когтями в руку и пополз по рубашке. Вариан на ходу пытался оторвать его от себя, а когда подошел К двери, на него с шипением кинулась кошка-мать.

Вариан наподдал ей, отбросил щетку и распахнул дверь.

Он не поверил своим глазам; весь мир куда-то исчез, все, что он видел, что понимал, — это что перед ним стоит Эсме; она с открытым ртом смотрела на него.

— Эсме. — Со следующим вдохом он через порог перенес ее в дом и сжал в объятиях. — Дорогая! Я… О-о!

Он схватил прищемленного котенка, но Эсме оттолкнула его руку.

— Ты его задушишь, — резко сказала она. — Он так боится, что не может спрыгнуть. — Что-то приговаривая по-албански, она погладила шипящего котенка, и он добровольно перешел в ее руки.

К Вариану вернулось чувство реальности. Он посмотрел за спину жены и через открытую дверь увидел, как из кареты вылезла вдова, следом за ней на землю спрыгнул Персиваль.

Вариан пригладил волосы. Под пальцами был песок. Он посмотрел на руки и увидел, что они черные. Он также увидел, что запачкал грязью и сажей элегантный плащ Эсме.

Кровь бросилась ему в лицо. Он посмотрел на Эсме, потом опять на вдову, которая неумолимо приближалась. Персиваль, видимо, заметил Деймона на крыше, потому что отбежал в сторону, чтобы лучше рассмотреть.

Понимая, что лицо у него красное, как мак, Вариан тем не менее расправил плечи. И когда вдова достигла двери, поклонился:

— Миледи. Какой приятный сюрприз.

— Это ты не мне говори! — рявкнула она, проходя мимо. — Это все ее выдумки. — Она огляделась и фыркнула. — Скажи моим слугам, чтобы принесли корзины. Вижу, ты не готов проявить гостеприимство, а я хочу пить. — Она поплыла дальше по холлу, что-то бормоча под нос.

Вскоре Деймон и Гидеон, наскоро умывшись, осторожно крались по главному коридору. Они уже заглянули в утреннюю комнату, где маленькая свирепая старуха, окруженная дорожными сумками, кричала на испуганных слуг, раздавая приказы.

В гостиной рыжий подросток лежал на животе перед мышиной норой и читал лекцию котенку, дергающему носом.

Деймон и Гидеон были страшно заинтригованы, но не могли промедлить дольше, чем для беглого взгляда. Они держали в уме конкретную жертву и продолжали поиски, отбросив менее значительное искушение.

Они заглянули в приоткрытую дверь библиотеки. Деймон посмотрел на брата.

— Не может быть, чтобы эта девочка, — прошептал он.

— Но, уж конечно, не та матрона в утренней комнате, — шепнул Гидеон.

— Но она же просто ребенок. Не мог Вариан…

Он замолчал, потому что тихие голоса стали громче. Деймон осторожно приоткрыл дверь еще на дюйм. В этот момент девочка швырнула в Вариана ридикюль. Брат отклонился, и ридикюль шлепнулся на каминную полку и потом на пол. Девочка принялась свирепо расхаживать по комнате, взмахивая зелеными юбками. Ее голос взорвался на полную мощность:

— Никогда тебя не прощу! Тупость сверх всякий меры! К тому же ты мерзкий лжец!

— Эсме, я не…

— Ты солгал! Вот, я это сказала. Ну как, будешь защищать свою честь? Валяй, ищи пистолеты. А я найду свои и прострелю твое черное сердце! И у меня на это больше оснований. Это я обесчещена. Ты меня стыдился. Весь мир будет надо мной смеяться — громче, чем сейчас.