Варяжский круг - Сергей М. Зайцев

Самого му'аллима с лучшими из его навватов потеснили на нос судна, и саблю му'аллима из голубой багдадской стали переломили пополам. Халликан, отчаянно размахивая обломком, ранил в бедро берсерка Гуго. Тогда Рагнар сильным ударом кулака отбросил Халликана к самому форштевню, где тот и остался лежать, не приходя в сознание. После этого легко сломили оставшихся навватов – кого-то, ранив, выбросили за борт, кого-то зарубили на палубе.

А со своей стороны потеряли пятерых – тех, что невовремя зазевались и не смогли уклониться от кривой сабли. Но не особенно скорбели по ним – чужие, подобрали их в таверне, подобрали в спешке. И еще подберут, много таверн в огромном Константинополе.

Навват Али, видя, что бой проигран, сам прыгнул за борт в надежде доплыть до берега. Но его заметил берсерк Ингольф. И хотя один глаз у Ингольфа очень косил, он первым же выстрелом из арбалета сумел сразить Али. Навват скрылся под волнами, оставив на поверхности большое алое пятно.

Халликана и троих оставшихся навватов Рагнар приказал не трогать. Но берсерку Гуго не понравились эти слова. Гуго был ранен Халликаном, поэтому злился больше всех и пытался склонить Рагнара к тому, чтобы не щадить оставшихся арабов. Рагнар же был тверд и объяснил берсерку свой поступок. Рагнар сказал, что этот человек известен на южных морях под именем Бартоломео и что он всем венецианцам враг. Еще сказал, что при появлении Бартоломео у всех венецианцев холодеют ноги. А потом Рагнар спросил у Гуго, за что ему платит золотом почтенный кюриос Сарапионас…

Подумав, берсерк ответил:

– Я понял. Мы с этим человеком имеем общего врага.

С крышки трюма сняли засовы и подняли на палубу всех до последнего тюрка. Эйрик и Берест своим появлением вызвали среди варягов много восклицаний радости и удивления. Их обступили со всех сторон, и каждый стремился дотронуться до них рукой или толкнуть в плечо, потрепать за волосы, каждый был рад тому, что не напрасно гнались за арабом, что удалось вызволить из беды друзей.

Ингольф Волк сказал:

– Вчера, услышав голос Эйрика, я не поверил собственным ушам. Я подумал, что совсем свихнулся от жары или – хуже того – что эльфы дразнят меня. Но вовремя заметил, как тот сарацин поспешно задвигал крышку, и понял, откуда был крик.

– Ты спорил с торговцем, – напомнил Эйрик. – Если б не тот торговец…

– Пока я стоял и разглядывал караб, мошенник успел скрыться. Он так и не вернул недостающее масло. Но мне уже было не до него. Мне предстояло обегать полгорода, чтобы собрать на скейд хотя бы часть людей. И я успел – мы заметили сарацина как раз тогда, когда он уже был готов ускользнуть от нас, когда он выходил в воды Пропонтиды.

Тут был и Гёде Датчанин. Он тоже протиснулся к Эйрику и, обняв его, сказал:

– Как видно, оставшись в Гардарики, ты совсем не разбогател, мой мальчик.

При этом все, кто здесь был, засмеялись и принялись дергать за мокрые дырявые штаны, какие были на Эйрике, и щипать его за голые плечи. И еще приговаривали:

– Богач-господин!

– Смотрите, он одет, как дельфин!

– Жених!..

Потом те, кто был помоложе, захотели танцевать. Они выстроились гуськом, положив руки друг другу на плечи, и принялись все вместе потихоньку подпрыгивать и медленно продвигаться вперед. Так варяги составили круг, в середине которого были Эйрик и Берест. При этом все участвующие хором приговаривали гортанное: «Ая-ая-ая-ая!..» Замкнув круг, воины подхватили Эйрика и Береста на руки и унесли их на скейд.

Рагнар предложил и тюркам перебраться к нему на судно. Но тюрки отказались. Они опасались, видно, что не арабы, а варяги теперь будут торговать ими. Тюрки уже успели вооружиться саблями и посбивать друг с друга кандалы. Тюрки указали Рагнару на близкий берег и сказали, что сами сумеют добраться до него.

И скейд отчалил от караба.

Пока шли обратно в Константинополь, Эйрик и Берест рассказали Рагнару и Гёде обо всем, что с ними произошло. А варяги, слушая внимательно, несколько раз нашли повод для похвалы и одному, и другому рассказчику. Для легкости в беседе Эйрику и Бересту дали вина, а еды на судне не нашлось – так спешили в погоню, что не прихватили еды.

Старик Гёде сказал, что если во всем рассказанном нет вымысла, а есть только правда, то такой судьбой можно гордиться и не беспокоиться за свою честь, ибо довольно часто раб может выглядеть достойней господина, а убегающий не всегда трус. Гёде сказал, что и ему приходилось побегать, но никто ни разу не назвал его трусом.

Рагнар согласился с этими словами и добавил, что даже самому отважному не удастся всю жизнь выглядеть отважным, а самого честного могут однажды запросто заподозрить во лжи, чистого же – замазать грязью; но все это не беда, если человек сумеет с достоинством выпутаться из переделки. А на взгляд Рагнара, игрец и Эйрик вели себя весьма достойно и ни перед кем не в долгу.

Здесь Рагнар задумался, как будто вспомнил о чем-то, и поправил свои слова – сказал, что за Эйриком есть один долг, но этот долг нужно заплатить в Бирке. Эйрик, слыша такие речи, сначала удивился, а потом заволновался и проявил нетерпение – просил Рагнара сказать яснее о том, о чем он только намекнул. Рагнару же, как видно, было приятно волнение Эйрика, и он некоторое время куражился над ним и не спешил с разъяснениями, а только перемигивался с Гёде да покрикивал на гребцов, которые и без его окриков делали свое дело хорошо. Потом наконец Рагнар сказал, что пришли недавно в Константинополь новые люди из Свитьод, и один из них, некто Торгильс из Лунда, принес добрые вести – будто Ингунн, дочь Гудбранда, в срок родила сына. Кроме того, Торгильс сказал, что старый Гудбранд, очарованный младенцем, уже не держит зла на Эйрика и готов выслушать его.

Не сразу нашелся Эйрик, как ответить на эти слова. Но его никто и не торопил с ответом. Дело непростое – решать заново то, что однажды уже было решено.

Обдумав все хорошенько, Эйрик решил не возвращаться в Свитьод без богатств, достаточных для того, чтобы можно было говорить с Гудбрандом на равных. Не достойным мужчины счел Эйрик такое непостоянство – отказываться от избранного пути, едва завидя другой путь, на вид более легкий и короткий. Да и Гудбранд не тот человек, с которым возможно договориться без звона монет. Гудбранд сегодня милостиво выслушает его, завтра вспомнит, что у него пустой кошель, а со следующего дня начнет попрекать его и помыкать им, пока не доведет дело до открытой вражды. Так Эйрик все и объяснил Рагнару. И Рагнар остался доволен, потому что сам хорошо знал старого Гудбранда.

Глава 3

Самый большой и красивый город вселенной Константинополь, или просто полис, как с любовью именовали его византийцы, – располагался на семи пологих холмах полуострова, берега которого омывались с севера водами залива Золотой Рог, или Судного залива, а с юга волнами Пропонтиды. Восточный берег полуострова был обращен к Малой Азии, с которой его разделял пролив Босфор. И когда первый византийский строитель начертил на песке берега этого полуострова, то присутствующие вместе с самим Константином не придали никакого значения рисунку, подумав, что строитель, отвлекшись от дел, развлечения ради изобразил на песке голову носорога. Но это был первый рисунок будущего города. Голова носорога, как бы изготовившегося к нападению, глядела на Малую Азию. Один маг, который увидел этот рисунок, сразу понял заключенный в нем тайный смысл и сказал, что носорог однажды разрушит Азию. Но маг ошибся, носорог это делал не однажды.