Мастера и шедевры. Том 3 - Игорь Долгополов

Берикаоба. Фрагмент.

Неоценимы годы педагогической работы Евгения Евгеньевича Лансере в Тбилиси в Академии художеств.

Вот строки из его высказываний об искусстве. Они сегодня звучат особенно современно, ибо раскрывают принципы развития монументальной живописи.

«Монументальная живопись, — пишет он, — требует законченности и ясности каждой формы. Таких недосказанностей, которые легко сходят в станковой картине, в монументальной живописи нельзя допустить…

Дня меня бесспорно, что реализм как основной принцип искусства был и остается той живительной почвой, землей, прикосновение к которой давало и дает искусству, как Антею, новые и новые силы».

В один из вечеров Кока сказал мне торжественно:

— Сегодня мы поедем к одному из моих учителей.

Мастерская художника Серго Кобуладзе. Необъятный мир мечты и ремесла. Счастья и забот. Взлетов и падений. На стенах орлиный профиль Данте работы мастера, листы иллюстраций к «Витязю», «Слову о полку Игореве».

— Кока всегда был хорошим студентом, отличным парнем, — говорит Кобуладзе.

Ведь я был в ту пору директором Академии, и мне было все виднее…

Знаете, я ведь за ремесло.

Зная ремесло, можно стать мастером. Кока мне верил и много работал, и вот, видите, ремесло ему не повредило, и сегодня талант Игнатова расцвел.

Сегодня он сложившийся мастер.

Великий русский художник Илья Ефимович Репин в конце прошлого века, в 1897 году, выступил с большой статьей «Нужна ли школа искусств в Тифлисе?», которая была опубликована в 7 и 8 номерах газеты «Кавказ».

В этой статье Репин доказывает необходимость развития и поощрения национального искусства.

«Надо пожелать им, — писал он, — побольше самобытности и смелости… Пусть каждый край вырабатывает свой стиль и воспроизводит свои излюбленные идеи в искусстве по-своему, уверенно и искренно, без колебаний, без погони за выработанными чужими вкусами».

В конце статьи Репин выражает веру в то, что «художественная пора Кавказа впереди».

Ровно через четверть века, в 1922 году, молодая Советская власть открыла в Тбилиси Академию художеств, где грузинские, русские художники рука об руку работали, учили, воспитывали молодежь.

Николай Игнатов — мастер широкого спектра. Острый рисовальщик, сценограф, иллюстратор. Его росписи, фрески — пример своеобразного пластического видения, он интересный живо-писец-станковист.

«Деревня в горах». В этой картине художник не изменяет своему метафорическому мышлению. Прекрасная девушка — образ Земли — держит в своих ладонях маленькое селение Верхней Сванетии. Образ юной женщины гуманистичен. Свет ее милого лица излучает силу и добро. Она величественна.

Союз природы — Земли и Человека. Волнообразные пряди ее волос, широкие мягкие складки одежды подобны горным вершинам и склонам, уютно берегущим покой людей. Прозрачен, как горный воздух, колорит полотна — голубоватый, свежий, прохладный.

Роспись «Берикаоба» отражает веселый грузинский праздник. Традиционный карнавал ряженых. Он бытует и ныне. Берики — значит скоморохи. В этой росписи царствует яркая буффонада, задорное, искристое, фантастическое действо.

Совсем другой атмосферой наполнен графический лист иллюстраций к «Ричарду III» Вильяма Шекспира… В тугой, зловещей драматургической завязке чувствуется затаенное до поры противоборство враждующих сил. Это — грозная статика, предвещающая взрыв.

Тонко, колористически необычно решена роспись, посвященная широкоизвестному мифу о путешествии аргонавтов за Золотым руном. Празднично и как-то очень современно глядится этот подвиг античных времен…

ЕФРЕМ ЗВЕРЬКОВ

Знаете ли вы, например,

какое наслаждение выехать

весной до зари?..

Как вольно дышит грудь…

как крепнет — весь человек,

охваченный свежим

дыханием весны!..

«Березы».

Серебряное кружево ветвей. Бирюзовые, сиреневые тени. Нежные белые стволы.

Неяркое голубое северное небо. Синие дали. Бескрайние просторы полей.

Легкий озорной ветер тронул хрупкие листья юных березок, и вмиг зазвенел, запел теплый прозрачный воздух, затрепетали солнечные блики, побежали лазоревые тени, и что-то невыразимо молодое встрепенулось в душе.

В какое-то мгновение растворились в сердце дверцы потайные, и вспомнилось далекое-далекое, давно пережитое.

Такова магия, великое колдовство искусства живописи…

Шумит, гремит за большими окнами Москва. Суетится Кузнецкий мост, бегут, хлюпают по мартовской размазне автомобили, а я гляжу и не нагляжусь на «Березы», написанные художником Ефремом Ивановичем Зверьковым, и на душе у меня светлый июньский день.

Несказанная тишина и покой царят во многих пейзажах Зверькова, и порою чудится, что слышишь, как дышит сама земля, как струится легкое марево в весенний погожий день и весь мир природы, словно освеженный приходом весны, сладко дремлет в какой-то неизъяснимой истоме.

Все краски, все тона в полотнах художника согласно поют славу юности природы. Наверное, нище на планете не найти такого богатства синих и голубых цветов, какое бывает в России весною и ранним летом.

Может быть, потому что снег тает и словно умывает землю, а напоив корни растений и исчезнув, вновь рождается в белых облаках и плывет по небу, а потом падает на поля и луга дождем. В этом круговороте, смене состояний вся неповторимая мелодичность русского пейзажа, его удивительная музыкальность.

«Ледоход на Мезени»…

В начале мая стояли холода. Лишь порою в полдень припекало солнце и звякала капель. Ночью трещал мороз.

И вдруг в один из пасмурных дней прибежал влажный ветер, нагнал тучи, и вмиг шумный ливень упал на ноздреватый снежный наст.

Встревожилась река.

Затрещали, двинулись льдины по густой сини взбудораженных вод. В бездонном весеннем небе тронулись и поползли белопенные тучки. Выглянуло солнце, засверкала яркая бирюза небосвода.

Сам воздух затрепетал от наступившего тепла.

Зашуршали бурые стебли прошлогодней травы…

В этом пейзаже Ефрема Зверькова воочию ощущаешь все чудо перехода от зимы к весне. Плывут, плывут голубые льдины с малахитовыми сколами по вспененной реке.

Плывут и тают.

На крутом берегу деревня. Вдали зеленеет лес. И над всем этим радостным раздольем — высокое небо. Бегут, бегут по молодому, словно умытому небосводу белые струги облаков. Плывут, наливаются ярой силой.

Я словно слышу треск и грохот льдин, шум ветра и весенний клекот журавлей. Откуда-то издалека доносятся гортанный рокот трактора, пронзительный визг пилы, звонкий стук топора.

Земля радуется приходу весны.

На миг воцаряется тишина.

И в эту счастливую минуту будто чуешь, как набухают почки, как пробивается сквозь талый снег подснежник, как растет молодая трава.

Полотно Зверькова полно скрытого движения, мощного, неодолимого. В этом холсте полновесно звучит мелодия пробуждающейся природы. Горький запах половодья, таежного ветра пьянит душу, что-то неуемное входит в тебя, зовет, зовет стать ближе к природе, к земле. И ты, послушный этому вечному зову, как бы становишься моложе, чище и сильнее.

Утро в поле.

Велики чары русского пейзажа, увиденного и прочувстован-ного истинным живописцем. Особое качество присуще творчеству Зверькова — удивительно точно найденное состояние природы. Это умение увидеть пейзаж и запечатлеть его в единственный и неподражаемый миг и создает то поразительное ощущение движения и продленности во времени, которое присуще картинам художника.

Когда глядишь на холсты живописца, то невольно представляешь себе всю картину природы, как бы читаешь всю предысторию рождения этого поистине неповторимого момента натуры, которое именуется весьма прозаичным словом «состояние». Но для этого надо обладать всем арсеналом мастерства станковиста и, главное, сочетать необычайную точность колорита, тона с простором полета фантазии души художника-поэта.

«Радуга» Ефрема Зверькова — одно из романтических полотен современной школы нашего пейзажа. В полнеба вскинулась самоцветная дуга.

Трепетные розовые, зеленые, фиолетовые, алые кодеры переливаются, мерцают, и кажется, что само небо и земля отдали все свои краски, чтобы горела эта дивная, словно перо сказочной жар-птицы, радуга!

Степь сверкает в лучах заката. Широкая, бескрайняя, она убегает в бесконечную даль, и слышится, как над необозримыми ее просторами звучат натянутые струны — драгоценные краски радуги. Некоторые критики видят в холстах художника некую монотонность, излишнюю сдержанность колорита.

«Радуга» как бы отвечает на эти претензии.