Второе пришествие - Александр Новичков

— Кушать хочу, — сказала она, когда подняла глаза. — И пить…

Я полез в наплечную сумку, вынул припасы, воду и солнечные очки. Но прежде чем начать эксперимент, дождался, пока девочка закончит с завтраком.

— Вот, примерь, — я протянул очки Берте.

— Что это? — Она коснулась пальчиком кончика дужки и отдернула палец. — Гладкое!

— Замри! — Я нацепил очки на ее маленький нос. Они были, конечно, слегка велики девочке, но функцию свою должны были выполнять исправно.

— Ой! Что это? — Берта крутила головой из стороны в сторону, пытаясь понять, что же с ней произошло. Затем указала рукой на небо. — Солнце! Я могу смотреть на солнце и не жмуриться!

— Испытуемые, — я подозвал Германа и Лилию. — Идите сюда.

Неуверенно, недоверчиво, но они все же подошли.

— Смотри на них, — приказал я Берте.

Та послушно повернула голову.

Герман побледнел.

Лилия попятилась.

— Неужели не помогает? — расстроился я.

— П-помогает, — заикнулся Герман. — Прошлого страха уже нет. Но, магистр, что вы сделали с ее головой?

— Ты же не хотел завязывать ей глаза… — пробормотала Лилия. — Говорил, что это жестоко. Зачем ты так… с ребенком?

— Завязывать негуманно, — ответил я, — это я говорил. Но в солнцезащитных очках все прекрасно видно. Не знаю, правда, как пластик перекрывает путь магии, но, кажется, это работает.

— Я все отлично вижу! — неожиданно для всех улыбнулась Берта.

— Магистр, — рассеянно почесал затылок Герман, — вы меня удивляете и ужасаете одновременно…

Глава девятая

Шли мы довольно медленно. Вынуждены были. Берта отказывалась торопиться.

Но не из-за того, что ее тяготила горечь утраты, не из-за того, что тонкие детские босые ножки не могли быстро идти по лесной тропинке, и даже не потому, что она в один присест умяла почти половину моего недельного запаса провизии. Берта просто не могла идти нормально.

Она крутилась, как волчок, между мной, Лилией и Германом, смотрела в наши лица, заглядывала прямо в глаза. Девочка не могла поверить, что теперь может это делать, боялась упустить этот мимолетный сон, странную блажь. Я понимал, что впервые чужие люди могли отвечать на ее взгляд, но не бледнеть, пятиться и молиться, а улыбаться или гладить ее по голове. Как бы странно это ни звучало, но девочка выглядела счастливой.

Мать Берта, конечно, тоже не забыла. Иногда она останавливалась и опускала взгляд. Я видел, каким становилось ее лицо в эти моменты. Ничто и никогда не сможет восполнить ей эту потерю. Но взамен, возможно, именно взамен она получила кое-что другое — солнечные очки, ценность которых была не в линзах и не в пластике, а в той возможности, которую они открывали — нормальное общение.

Пригорюнившись лишь на мгновение, она поднимала глаза, губы растягивала в улыбке и снова бежала, например, к Герману, восторженно глядела на него снизу вверх и просила, чтобы он тоже смотрел на нее.

Так в моей престранной компании стало на одного человека больше.

Мы остановились возле ручья. Лицо Берты было хоть и довольным, но грязным, следовало его вымыть. Оставив девочку на безопасном расстоянии от себя, чтобы она могла снять очки и как следует умыться, мы устроили небольшое совещание. Вернее, его продолжение. Вопрос дня звучал так: «Что делать с Бертой?»

— Никаких связей в академии у меня нет! — упирался Герман. — И не просите! При мне вообще ни слова об академии!

— Я знаю, кто может нам помочь, — кивнула Лилия. — Наш придворный чародей. У него есть много знакомых, сильных и опытных магов. Он подскажет, как нам поступить.

— А ему можно доверять? — Для меня это было важно. — Насколько он религиозен?

— Даже не знаю… — задумалась она.

Щелк.

Слабый, но вполне отчетливый щелчок заставил меня насторожиться. За время путешествия я привык к звукам природы, слышал много раз, как хрустит сухая ветка под ногами неосторожного путника, как шуршит листва, и легко определил неестественность услышанного щелчка.

— Вы слышали? — прервал размышления Лилии я.

— Что слышали? — испугалась она.

Герман осмотрелся вокруг и медленно подошел к нам:

— Я ничего не слышал, — шепотом произнес он.

Щелчок раздался вновь.

— Вот, опять — сказал я, — щелчок!

— Ничего не слышу, — пожала плечами Лилия и проверила Берту. Девочка все еще умывалась. Рядом с ней никого не было.

— Подозрительный приглушенный щелчок? — снова спросил я. — Разве вы его не слышали?

— Нет!

И снова что-то щелкнуло. На этот раз звонче.

— Пойду проверю. — Я сориентировался на слух. — Ждите тут.

Перепрыгнув ручей и перемахнув через несколько кустов репейника, я взобрался на холм и увидел внизу перевернутую набок телегу, лежащую на проселочной дороге, огибающей перелесок. Возле нее валялись какие-то пухлые тюки, а лошадь, тянущая повозку, была мертва: у нее из шеи и спины торчало несколько стрел с грубым оперением.

Щелчок раздался вновь. И доносился он из перелеска. Пышные кроны деревьев загораживали обзор, но я смог определить, что издавало этот странный свистящий звук: жестокое оружие — кнут.

Я осторожно направился вниз.

Несложно было догадаться, что здесь произошло. Разбойники. Паразиты дорог. Увидели одинокую телегу без охраны, соблазнились размерами тюков и решили забрать имущество. Вот только зачем-то перед тем, как забрать тюки и скрыться, они решили поизмываться над жертвой. Это было как-то подозрительно…

От перевернутой телеги, по кустам, прячась в высокой траве, я вошел в перелесок и выпрямился за деревом. А затем глянул на преступников и оцепенел.

Разбойников было девять. Вооруженные, грубые, ехидные, разодетые в какое-то тряпье — все, как и полагается разбойникам. Они столпились полукругом вокруг толстого дуба, к которому была привязана обнаженная женщина. А эту женщину нещадно избивал кнутом какой-то бородатый мужик, голый по пояс, очевидно их главарь. Несчастная не могла закричать, рот ей заткнули грязной тряпкой, могла лишь смотреть на обидчиков полными слез глазами и проклинать садиста.

Но на этом ужас не заканчивался. У разбойников были еще две заложницы, еще две женщины, которых под угрозой убийства заставляли смотреть на избиение.

— Ну что, не кричится? — бородатый мужик презрительно сплюнул на землю.

Женщина что-то промычала в тряпку, но это было не иначе как ругательство.

— Конечно не кричится, — главарь хрипло заржал. — Я ведь сам тебе кляп в пасть вставил! Никто не придет спасать тебя, проклятая шлюха, ни одна живая душа!