Хроника гнусных времен - Татьяна Устинова

— Зачем ты сказал им про бабушку?!

— Затем, что я должен выяснить, что произошло. Я не могу этого сделать, пока все думают, что я сумасшедший алкоголик.

— Кирилл, зачем ты сказал?! Господи, да они все теперь умрут от разрыва сердца!

— Лучше от разрыва, чем дожидаться, когда следующего утопят или пристрелят. Настя, я не хочу сейчас об этом разговаривать! Возьми родителей и Нину Павловну, съездите к Сергею в больницу. Езжай на моей машине. Там нужно привезти какую-то штуку для томографии мозга, я дам тебе денег, и ты привезешь. Давай. Сделай что-нибудь полезное.

Глаза у нее налились слезами. Владик скептически хмыкнул и стал изучать свои ногти.

— Все так плохо? — спросила Настя, и слеза капнула на воротник давешней нелепой куртки. — Нужно делать томографию?

— Он долго был в воде, — сказал Кирилл безжалостно, — я не знаю, сколько времени мозг может прожить без кислорода. Врач сказал, что нужно делать обследование. Давай, Настя. Мы потом все обсудим.

Они смотрели друг на друга, и Кирилл вдруг понял, что все вернулось.

Она безоговорочно верила ему, и боялась за него, и боялась за свою семью, и переживала за Сергея, и готова была расплакаться, и старательно пыталась взять себя в руки, но — самое главное! — она снова была на его стороне.

Он и не предполагал, что это так важно.

Он подошел к ней, обнял ее и прижал к себе, чувствуя теплое тело под толстым слоем ваты, и она некоторое время сопела ему в шею, и чуть-чуть вздрагивала, и держалась за него обеими руками, похожая в своей куртке на снеговика.

Про Владика они совсем забыли.

— Прости меня, — сказала Настя у самого его лица, — это я тебя втравила.

— Будь осторожна, — попросил он, — хотя черт его знает, как в этой ситуации можно быть осторожной. Но ты все-таки постарайся.

Он отстранился от нее и достал из кармана ключи от машины.

— Держи. Только нигде их не бросай.

Настя посмотрела на ключи.

— Зачем они мне? Я на своей машине отлично доеду.

— Затем, что к моей машине ночью точно никто не подходил, — сказал Кирилл, — а про твою я не знаю.

Настя горестно взглянула на него и сунула ключи в карман.

— Пошли поедим. Муся уже пришла и что-то такое там сварганила.

На этот раз семейный завтрак больше напоминал панихиду. Все были мрачные, прятали глаза, и даже Муся не улыбалась приветливо.

— Что там с Сережкой, — сказала вдруг Нина Павловна, и все посмотрели на нее, — ужас какой.

— Будем надеяться, что все обойдется, Нина.

Юлия Витальевна сидела рядом с ней и все подливала кофе, как будто от количества выпитого кофе зависела судьба Сергея.

— Сейчас съездим, все узнаем. Он молодой, сильный, все будет хорошо, я уверена.

— Все из-за него, — начала тетя Александра и показала пальцем на Кирилла, — Настя привела его к нам в дом, всем на горе. И что это за чушь, что Агриппину убили? Кому она нужна, старая карга! — Кириллу показалось, что тетя Александра опять завидует сестре, потому что и после смерти она привлекала всеобщее внимание, и что-то таинственное было связано с ней, волнующее, как в романе. — И, главное, все ему верят! А может, это он убил Агриппину и теперь подбирается к нам!

— Успокойтесь, тетя, — сказала Настя, глядя в свою чашку, — он о нашем существовании узнал несколько дней назад. Он не мог убить бабушку.

— Как же! Он за наследством твоим охотится, это же ясно! Если бы Сонька получила бриллианты, а не стекляшки, он бы к ней подбирался.

— Мама, — проговорила Соня, — сделать тебе бутерброд с сыром?

— Сама ешь свой сыр! Распутство никогда не доводит до добра! Нина не смотрела за Сергеем, и он утонул, Юля не смотрит за Настей. Он ее убьет, этот разбойник. И заберет дом себе.

— Сергей жив, тетя, — сказал Дмитрий Павлович, — успокойтесь.

— Зачем она ему нужна? Да на нее взглянуть страшно — очки носит! Разве девушка может носить очки?! И курить?! Она же не мужик! Он давным-давно смекнул, что здесь можно поживиться, вот и прилип к ней! Даже Агриппина говорила, что он дрянь, а вы!..

— Тетя, бабушка никогда не видела этого Кирилла, — скороговоркой сказала Настя и посмотрела на мать. — Она видела совсем другого.

— Какого — другого? — встрепенулся Дмитрий Павлович. — То-то я чувствую, что-то не то. И в отдел маркетинга звонил, когда я под машиной сидел.

— Звонил, — согласился Кирилл.

— Значит, ты все-таки не милиционер? — спросила Соня, глядя на свои руки.

— Сонька! — возопила тетя Александра. — Почему ты говоришь ему «ты»? Как ты смеешь вообще говорить с бандитом, который оскорбил твою мать?

— Хватит, мама, — вдруг твердо сказала Соня и подняла глаза, — он пытается нам помочь, а ты ему мешаешь. Хватит.

Бедная, подумал Кирилл.

Тетя Александра побагровела, и он поднялся из-за стола.

— Все. Концерт окончен. Проваливайте в вашу комнату и не выходите из нее, пока вас не позовут, — сказал он тете Александре, — Настя, поезжайте в больницу. Прямо сейчас.

— Владик, — задыхалась тетя Александра, — сыночек!.. Убивают! Спаси! Сонька взбесилась!..

Кирилл обошел стол, пошел было к двери, вернулся и неожиданно поцеловал Соне руку. Она сопротивлялась и не давалась, но он все-таки поцеловал.

— Держись, — сказал он, глядя ей в глаза, — все будет хорошо.

Все уехали, и в доме затихло, как перед грозой. У Кирилла болела голова, и он ненавидел свою голову, которая мешала ему думать.

Он знал, что подошел очень близко. Так близко, что ему ничего не нужно, чтобы разгадать загадку, только усилие мысли, а сделать его он не мог.

Он послонялся по Настиной комнате, подержал елку за лапу и долго нюхал ладонь, которая пахла детством и бабушкой.

Тетя Александра повизгивала внизу, Соню не было слышно, Владик в гамаке фальшиво пел «твой малыш растет не по годам».

Столько раз за свою жизнь Кирилл складывал два и два и получал именно то, что нужно, но никогда от его арифметических способностей не зависела ничья жизнь, а теперь — зависит.

Что там надумает мудрая машина, которую Настя должна привезти из Питера? Что она скажет? Каким ей увидится мозг Сергея — живым или мертвым?

Как раз об этом думать было нельзя, но только об этом Кирилл и думал и уже не говорил себе, что это не его проблемы.

Завтра же он купит Насте мобильный телефон. Уехала — и он даже не может позвонить и спросить, как там дела! И он должен мучиться, слоняться по притихшему дому, держать елку за лапу и есть себя поедом, что так и не смог ничего понять.

Ну ладно, сказал он своей голове, стиснутой обручем боли, посмотрим, кто кого.

Итак.