Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Простите меня, но я окончательно пришел к решению помочь вашей маменьке.
Девушка пожала плечами.
— Помогайте, я тут при чем?
— Вы должны неким образом поспособствовать мне.
— Поспособствовать?.. Что вы имеете в виду?
— Я обеспечу ей побег, найму верного извозчика, чтобы убраться от Крестов подальше, но я решительно не могу предоставить ей убежище. Я живу с папенькой и маменькой, в гостинице же останавливаться крайне рискованно.
Катенька стояла под аркой дома, издали наблюдала за происходящим.
— Вы полагаете, что Сонька может остановиться у меня? — крайне удивилась Табба.
— Именно так.
— С ума сошли?
— Почему?.. Она ваша мать.
— Что вы знаете о ней и обо мне?
— Ничего не знаю. Но в такой момент вы не можете от нее отстраниться. Ее могут отправить на каторгу.
— Не привыкать. Она была уже там.
— Тем более!.. Помогите же своей матери!
— Послушайте, вы! — Лицо бывшей примы стало бешеным. — Мать — не та женщина, которая рожает, а которая доводит своих детей до ума! Моя мать — кукушка!.. Родила — выбросила, родила — выбросила! Именно по ее вине я изгнана из театра, пою в каком-то паршивом кабаке, каждую минуту боюсь, что меня вышвырнут из квартиры, улыбаюсь каким-то пьяным кретинам! И если вы считаете, что я обязана чем-то этой выжившей из ума воровке, то глубоко заблуждаетесь! Ничем, никогда, ни за что! Поэтому ступайте вон и больше не смейте являться ко мне, иначе я сообщу в полицию, и вы загремите на Сахалин вместе со своей протеже!
Прапорщик потрясенно смотрел на разъяренную девушку, затем низко склонил голову, прошептал:
— Простите великодушно, — и зашагал прочь.
Табба смотрела ему вслед и, когда тот почти уже дошел до перекрестка, чтобы завернуть за угол, громко окликнула его:
— Подождите!
Глазков остановился, неуверенно оглянулся.
— Подойдите!
Когда прапорщик приблизился к девушке, она с прежней резкостью взяла его за лацкан одежды, жестко сообщила:
— Хорошо, я подумаю. Дайте мне сутки. Но это будет первый и последний раз. Слышите — первый и последний.
— Благодарю вас, — улыбнулся Илья и поцеловал артистке руку. — Я крайне редко буду надоедать вам.
…Табба и Катюша поднялись на свой этаж, вошли в квартиру, и прима прямо с порога распорядилась:
— Достань из буфета бутылку вина.
— Зачем? — удивилась прислуга.
— Затем, что хочу забыть всю эту кабацкую грязь!
— Но вас ведь принимали там восторженно.
— Ты не расслышала?.. — разозлилась артистка. — Вина!
Пока она сбрасывала с себя верхнюю одежду, Катюша вернулась с распечатанной бутылкой и бокалом. Налила до краев, подала хозяйке.
Табба взяла вино, выпила медленно, с удовольствием.
— Еще.
— Но…
— Еще!
Девушка покорно наполнила фужер снова, и Табба опорожнила его до самого донышка. Сказала прислуге:
— Ко сну подашь еще одну бутылку.
Воры — Артур и Улюкай — сидели в закрытой повозке на другой стороне Фонтанки и отсюда наблюдали за домом Брянских. Видели редких прохожих, проезжающие экипажи, запертые ворота особняка, стоявший поодаль тарантас с филерами.
В доме же вовсю шла подготовка к встрече кузена Андрея на Николаевском вокзале.
От раннего прохладного утра и нервного напряжения Михелину и Анастасию бил мелкий озноб. Они, одетые в роскошные платья, в нервной суете передвигались по комнате, производя последние приготовления и на ходу перебрасываясь рваными репликами.
— Андрей, думаешь, будет рад мне? — Воровка напряженно улыбнулась.
— Конечно, — удивленная таким вопросом, хмыкнула княжна.
— А если он узнает, что я воровка?
— Не говори глупости! Ты ведь ничего у меня не своровала?
— Не своровала, потому что люблю тебя.
— А если б не любила?
— Тогда б точно своровала! — хохотнула Михелина. — Тут прямо-таки глаза разбегаются.
Княжна вдруг остановилась.
— А почему так?
— Что? — не поняла воровка, тоже замерев.
— Почему ты вообще стала воровать?.. Из-за мамы?
— Не только… Жизнь такая была.
— Какая?
— Паршивая.
— А если жизнь изменится?
— Как она может измениться, если мать в тюрьме?
— Мать из тюрьмы выйдет, ты выйдешь замуж за Андрея. Вот и не надо будет больше воровать!
Воровка подумала, поправила на худых плечиках платье.
— Наверно, ты права. Но до этого надо еще дожить…
— Доживем. Встретишь Андрея, он мужчина и обязательно что-нибудь придумает.
Они снова принялись за сборы. Примеряли шляпки, меняли туфельки, поправляли чулочки, убирали лишние румяна с лиц.
Княжна посмотрела на наручные часики, от неожиданности ахнула. Тут же перевела взгляд дверь — там стоял Никанор, бледный и напряженный.
— Сударыни, вам пора. Карета стоит в полагающемся месте.
— Где Кочубчик? — спросила негромко Михелина.
— В дворницкой, готовит собакам еду.
— Собак запер?
— Как было велено. Выходить вам надобно с черного входа, я его приготовил, — степенно произнес дворецкий и покинул комнату.
Девушки взялись за руки, подошли к иконе, перекрестились.
— Господи, благослови нас защити и помилуй, тихо прошептала княжна.
Миновав несколько коридоров, девушки спустились по ступенькам вниз и оказались перед черным входом.
Он был открыт, возле него стоял оцепенелый от волнения Никанор.
— Карета уже ждет, — произнес он, придерживая дверь. С некоторой надеждой попросил: — Княжна, позвольте все-таки сопровождать вас.
— Сказано, следи за домом, — рассердилась та подбирая платье. — А особенно за Володей. Чтоб не заметил ничего.
— Слушаюсь, — с печальной покорностью ответил старик и перекрестил девушек вслед.
Они пробрались вдоль стены дома, перебежками достигли забора, Михелина, придерживая подол платья, уже приготовилась было нырнуть в выемку, как вдруг из будки яростно вырвался огромный лохматый пес и ринулся по проволоке в их сторону.
Девушки от неожиданности взвизгнули, распластались на заборе.
Никанор, размахивая руками, бросился наперерез собаке.
— Пошел вон!.. Куда, проклятый? Не сметь!
Из-за угла, как черт из ладанки, вынырнул Володька.
— Чего, паскуда?.. Назад! — Перехватил пса, увидел девушек возле забора, остолбенел. — Это что за картинка?.. Куда вырядились, королевны?
— Не твое поганое дело! — закричал на него дворецкий. — Держи собаку, чтоб не загрызла!
— Че кусачая она! Пугает только… — ответил тот, не сводя с беглянок удивленных глаз. — А куда это барышни?
— Не твое, сказал, дело! — затопал ногами старик, пытаясь отвлечь внимание Кочубчика от беглянок. — Загони пса и марш к себе! Чего таращишься?
Тот, вертя головой, увидел, как девушки по очереди пролезли под забором, быстро пинками загнал собаку на место, сплюнул, негромко выругался:
— Мать моя кошелка, — и, прихрамывая, бросился к привратнику.
Нашел Семена в дворницкой, чуть ли не силой выволок его наружу, зашептал со слюной на губах:
— Уезжают! Вдвоем!.. Ловить надо!
— Кто?.. Кого? — не понял тот.
— Барыня уезжает! С Сонькиной дочкой!.. В участок надо, пока не скрылись!.. Беги, варнак!
— А ежли я по сопатке за варнака? — обозлился Семен.
— Опосля! А зараз — в полицию! Ей-богу, сбегут!.. За домом ихняя карета!
Дворецкий, спешно выйдя из-за дома, увидел стоявшего посреди двора Кочубчика и бегущего к воротам Семена. Заторопился к вору, с подозрением бросил:
— Куда это он?
— Живот чего-то прихватило, — с ухмылкой ответил тот.
Никанор озабоченно шагнул за ворота, огляделся и обнаружил, что привратник со всех ног несется к филерской повозке. Повернул голову назад — за спиной с кривой усмешкой стоял Кочубчик.
Тарантас с филерами рванул с места, оставив Семена на дороге. И в тот же момент за ними понеслась вторая повозка — с ворами.
Старик, глядя на уносящиеся экипажи, бессильно затоптался на месте, даже застонал, потом быстро направился в дом.
Володька по пути перехватил его, взял за шкирку, подтянул к себе, сунул большой кулак под нос.
— Гляди, бздун, сунешь нос куда не следует, оторву его вместе с мозгами.
Тем временем Михелина и Анастасия достигли кареты, забрались внутрь, и извозчик ударил по лошадям.
Встречать вагоны с фронтовиками на Николаевский вокзал пришло несколько сотен человек. Все были празднично и торжественно одеты, немолодые пары прохаживались неторопливо, степенно. Молодые люди, напротив, держались подчеркнуто весело, кокетничая с очаровательными особами и отпуская шутливые подзатыльники шумной детворе.
Играл духовой оркестр, толпа не знала, на какой путь состав прибудет, поэтому толкалась главным образом в начале перрона, надоедливо тревожа вокзального дежурного и всматриваясь в даль стальных путей.