Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко

— Господа! — взывал он, сдерживая натиск поклонников. — Господа офицеры!.. Мадемуазель еще будет выступать!.. Успокойтесь, господа!

Князь Икрамов остался сидеть за столом, глядя налившимися страстью глазами в сторону портьеры, за которой исчезла певица.

Изюмов, перехвативший артистку по пути в гримерку, принялся пылко целовать ей руки, приговаривая:

— Чудо… Божество!.. Истинный, превосходный талант! Вы ошеломили всех!

Табба легонько отстранила его.

— Благодарю, — и двинулась дальше.

В гримерке Катенька быстро и внимательно оглядела костюм и внешность своей хозяйки, одобрительно кивнула.

— Это, барыня, больше чем успех. Такую бурю в этом заведении, думаю, никто еще не вызывал.

Табба снисходительно улыбнулась.

— Не мудрено. Кабак. Нетрезвые мужчины, веселые женщины.

В комнату шумно ввалился с громадным букетом Арнольд Михайлович, торжественно протянул его артистке.

— Мадемуазель Табба, что вы сделали с залом?.. Мужчины сошли с ума, дамы потеряли всякий интерес к жизни.

Девушка рассмеялась.

— Две новости и обе приятные.

— Клянусь, — приложил пухлые ручки к груди хозяин. — А один весьма уважаемый князь потерял рассудок настолько, что осмелился пренебречь правилами приличия. Стоит за дверью и просит позволения увидеть вас.

— Только не сейчас, — замахала руками артистка. — Мне надо подготовиться к следующему номеру.

— Мадемуазель, — доверительно проговорил Арнольд Михайлович, — я решительно не советую испытывать на прочность терпение князя. Во-первых, он южных кровей. Во-вторых, весьма влиятельный в высоких кругах. А в-третьих, у него на груди болтаются две цацки высшей пробы!

— Вам мадемуазель объяснила, — вмешался нервно Изюмов, — они не желают сейчас никого видеть.

Хозяин удивленно оглянулся на него, с издевкой заметил:

— Любите вы все-таки дергать ножками, хотя вас и не трогают, господин артист. — И снова обратился к Таббе: — Позвольте все-таки князю вкусить глоток счастья.

— Хорошо, — согласилась она. — Пусть войдет. Но ненадолго!

— Как прикажете, — кивнул хозяин, открыл дверь, с улыбкой пригласил: — Ваше благородие, вас ждут.

Князь Икрамов не спеша перешагнул порог, с достоинством раскланялся со всеми, после чего обратился к артистке:

— Благодарю, мадемуазель, что позволили мне войти к вам. — Неожиданно снял с груди маленькую медаль, усеянную бриллиантами, протянул ей. — Сочту за счастье, если вы примете этот скромный подарок.

Табба отступила на шаг.

— Вы ставите меня в неловкое положение, князь.

— Я окажусь в еще более неловком положении, если вы не примете его, — ответил тот.

Девушка после колебания приняла медаль, улыбнулась князю.

— Но это ваша награда на войне!

— Она поможет вам в трудную минуту вашей жизни, — улыбнулся в ответ полковник. — Она заговоренная.

— Шутите?

— Нет. Она однажды защитила меня.

Табба еще раз осмотрела подарок, показала дефект.

— Здесь скол.

— От японский пули. Она отрикошетила от медали, в противном случае я бы не стоял перед вами.

— Благодарю, князь. Я буду всегда носить ее при себе.

— Буду счастлив.

Икрамов уже готов был откланяться, но у порога задержался.

— И все-таки я вас знаю. Более того, догадываюсь, кто вы есть…

— Пусть ваши фантазии останутся при вас.

Хозяин, сияя счастливой улыбкой, вышел провожать поклонника. Изюмов хмуро и подавленно пробормотал:

— Я его убью.

Табба удивленно повернулась к нему.

— С ума сошли?

— Я буду убивать всех, кто посмеет прикоснуться к вам, — ответил артист и быстро покинул комнату.

Бруня покинула воровскую квартиру далеко после полуночи. Вышла из-под арки, коротко огляделась и широко зашагала в сторону Черной речки.

Вдруг из-за угла вышли два подвыпивших мужика, рогом двинулись на воровку Она попыталась нырнуть куда-то в сторону даже перешла на бег, однако ее догнали повалили на землю, стали бить ногами жестоко беспощадно. Утихомирились когда тетка перестала подавать признаки жизни, подняли ее с земли и с размаху бросили в речку.

Феклистов велел извозчику остановиться рядом с воротами дома Брянских, спешно соскочил на землю, огляделся. Увидел в темноте какую-то повозку, затем заметил на другой стороне Фонтанки подъехавший экипаж, из которого никто не показался, направился к воротам.

На звонок не сразу ответил недовольный голос Семена:

— Чего надобно?

— Полиция, — коротко ответил Феклистов.

— Ходют по ночам, людям спать мешают, — пробормотал привратник и открыл калитку. Увидел перед собой человека в форме, нахмурился. — Чего нужно?

— Буди хозяйку.

— Спит хозяйка!

— Слыхал, что я велю, чердачник? — обозлился младший полицейский чин. — Имею ордер на обыск!

— Ночью, что ли?

— Не твоего ума дело!

Феклистов грубо оттолкнул Семена, направился в дом и на входе натолкнулся на дворецкого.

— По какой надобности изволите? — неприветливо спросил тот.

— Тише, отец, — полушепотом бросил визитер, оглянувшись на привратника. — Я от товарищей.

— Каких еще товарищей?.. Спят все!

— От воров, — еще тише произнес Феклистов.

— Вот беда какая, — перекрестил его Никанор. — Не княжий дом, а воровской притон.

Феклистов не обратил внимания на его слова, нервно затеребил его за рукав.

— Разбуди немедля барыню, а то беда случится.

— Остолоп, что ли?.. Сказано, спят барыня!

— Хромой небось тоже спит? — с ехидцей заметил полицейский.

— Видать, спит.

— От него беда идет. В любой момент могут синежопые нагрянуть! Скажи об этом барышням.

Старик поколебался, с опаской бросил взгляд на привратника возле калитки, строго приказал визитеру:

— Жди здесь, — и заковылял в глубь дома.

Семен подошел к дверям, довольно громко поинтересовался:

— Чего он?

— Пошел будить, — ответил Феклистов.

Привратник вернулся на место, от ворот стал наблюдать за происходящим. Увидел, как к полицейскому вернулся дворецкий, что-то сказал ему, и они оба растворились в черноте комнат.

Семен поспешно вышел за калитку, огляделся, заметил две повозки с филерами, стоявшие рядом, заспешил к ним.

За темным окном гремели цепями и бегали на длинной проволоке грозные собаки, в дворницкой мерцал свет, оттуда доносились приглушенные голоса бодрствующей обслуги, изредка слух тревожил грохот повозок по булыжнику.

Часы Петропавловской крепости отбили полночь.

Михелина и Анастасия сидели в слабо освещенной комнате, молчали, озабоченные рассказом ночного визитера. Сам Феклистов приглашения сесть не принял, стоял возле двери, ожидая, когда ему позволят уйти.

— Ехать тебе на вокзал нельзя, — произнесла наконец княжна.

— Я тоже так считаю, — кивнул полицейский.

Воровка бросила на него недовольный взгляд.

— А я так не считаю.

— За нами сразу же пойдет хвост, — возразила Анастасия.

— Не пойдет. Мы сядем в карету с другой стороны дома. Подлезем под забором, и никто нас не увидит.

Княжна рассмеялась.

— Хорошая картинка. Две расфуфыренные особы ползают по земле.

— Вас может застукать хромой, — сказал Феклистов.

— Кочубчик? — переспросила воровка.

— Да, эта хавка. Он подписал бумагу, теперь будет зекать в оба.

— Я завтра же выгоню его! — заявила княжна.

— Это будет еще хуже, — объяснил младший чин. — Сразу метнется в участок, и тогда в дом точно нагрянут полицейские.

— Хорошо, я велю Никанору, он займет его.

— Чего ворам передать? — подал голос младший чин.

— Передай, чтоб не беспокоились, — ответила Михелина. — Пусть Соньку быстрее выдергивают.

— Воров в Питере много, — усмехнулся Феклистов. — Они и Соньке помогут, и за тобой глаз держать будут.

…Когда младший полицейский чин вышел из калитки и направился к поджидающей его повозке, из темноты к нему бросились сразу четыре филера, заломили за спину руки и потащили к своим экипажам.

Удивленный извозчик даже привстал на козлах, глядя на диковинную картинку.

Из калитки за происходящим наблюдал также и привратник Семен.

Когда после ресторана экипаж с Таббой и Катенькой подкатил к дому на Васильевском и девушки направились к своему парадному, из темного угла возник прапорщик Глазков.

От неожиданности они даже вскрикнули.

Илья приложил руки к груди.

— Не пугайтесь, бога ради. Я ничего дурного вам не сделаю.

— Вы уже дурно поступаете, карауля нас здесь.

— У меня к вам, мадемуазель, крайне спешное дело. Но это крайне конфиденциально.

— Жди там, — кивнула артистка прислуге, повернулась к Глазкову: — Вы мне надоели!