Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итальянец осенил себя крестным знамением.
Можно было бесконечно слушать болтовню и бахвальство Джакобо, но только не в султанском дворце, где повсюду шныряли любопытные евнухи, поэтому мне пришлось попросить своего друга вернуться к рассказу о том, как он оказался в султанском дворце.
– Шел второй день битвы на Косовом поле, – продолжил кондотьер, уже без прежнего запала и энтузиазма. – Я со своим отрядом прорывался к ставке султана. Мы уже видели золотой полумесяц над его шатром, когда подлые валахи ударили нам в спину. Порезали многих моих ребят, а ведь большинство из них сражались с нами еще под Нишем и Златицей…
Джакобо опустил взгляд и с силой опустил кулак на ладонь.
– Вскоре турки добрались и до меня. Стащили с коня и набросились всем скопом. Помню, как ударил одного агарянина кулаком по роже, но тут же получил сам.
Джакобо провел рукой по белому шраму на подбородке.
– Затем связали меня и принялись избивать. Кто-то уже приставил кинжал к горлу, но их старший приказал оставить меня – османскую тарабарщину я с горем пополам уже научился немного разбирать.
– А что же было дальше? – слушая рассказ Джакобо, я вспоминал изрытое копытами сотен лошадей и, залитое дождем, поле под Варной, где вместе со своим королем и предводителем сложили головы многие христиане. Но султан не удовлетворился этим и решил учинить расправу над пленными. Одного за другим рыцарей подводили к плоскому, багровому от пролитой крови камню, опускали на колени, и огромный палач-дурбаши ловким движением клинка прерывал биение жизни в их телах. Только изменив своей вере, можно было спастись.
– Ну а что могло быть дальше? – развел руками итальянец, немного удивленный моим вопросом. – В плену я пробыл недолго. Султану нужны были опытные и умелые люди для войны с албанцами. Вот кто-то и указал на меня… Привели к падишаху, и он предложил перейти к нему на службу.
– И ты согласился? – спросил я и в ту же секунду пожалел о своем глупом вопросе.
– Как видишь, – усмехнулся Джакобо, демонстрируя мне турецкую саблю, кафтан и шаровары, заправленные в высокие сапоги.
– Султан по достоинству оценил мои умения. Освободил от всех податей, выделил хорошее жалование и поручил командовать отрядом таких же, как я, наемников-христиан. Кстати, те остолопы, что притащили тебя ко мне, как раз из них.
Итальянец самодовольно выпятил грудь, ожидая, вероятно, похвалы или восторга, но в моей душе вскипали иные чувства.
– И много ли людей в твоем отряде? – спросил я, чувствуя какую-то неприятную пустоту внутри себя.
– Пока нет. – Джакобо не заметил, как изменился мой голос и был все так же дружелюбен и беспечен. – Едва ли наберется полсотни. Но поверь, эти парни что надо – есть даже кое-кто из наших, тех, что прежде служили у Хуньяди.
– И все они готовы воевать под турецкими знаменами?
– А почему бы и нет? – развел руками Джакобо. – Взять хотя бы нас с тобой: раньше вместе служили королю, а теперь, стало быть, вместе послужим султану.
– Я не убиваю своих собратьев! – резко оборвал я итальянца, но Джакобо хотя и был несколько удивлен моей реакцией, все же заупрямился:
– О каких собратьях ты говоришь? Нынче в христианском мире каждый сам за себя. Англичане убивают французов, французы – бургундцев, в Чехии вновь поднимают головы гуситы, германский император кровожадно поглядывает на Венгрию, а та безуспешно пытается подчинить Валахию, Венеция, Генуя и Пиза постоянно грызутся из-за торговых проливов, Сербия… впрочем, она, как и Болгария, давно уже находится под пятой у османов. Христиане убивали и преследовали христиан во все времена, и никто почему-то не вспоминает о том, что мы принадлежим одной вере.
Джакобо был в чем-то прав. Вспомнить хотя бы карательные походы против чехов и альбигойцев, санкционированные самим Папой Римским, или разорение европейцами Константинополя, да и много ли еще жестокостей совершалось под прикрытием знамени Христа?
– Не стоит оправдывать этим свои действия, Джакобо, – чуть спокойнее сказал я. – Мы боролись не только за веру, но за свободу целых народов, а теперь, ты сражаешься на стороне тех, кто эту свободу пытается отнять, на стороне палачей и угнетателей.
– А что дала мне эта твоя свобода? – хмуро спросил Джакобо, однако ответить я не успел.
Неподалеку от нас послышались крики и ругань. Мы с итальянцем выбежали на дорогу, ведущую в сторону дворца – там, на террасе, я увидел Мехмеда. Он был чем-то взбешен – налившиеся кровью глаза бегали из стороны в сторону, ноздри его раздувались, жадно вбирая воздух, кожа стала белее снега, а лицо исказилось в гримасе гнева. Такие неконтролируемые приступы ярости я наблюдал у принца уже не раз и знал, что в таком состоянии он способен на все, что угодно. На полу перед ним, рыдая, лежала девушка, рядом с ней – опрокинутый поднос со сладостями и щербетом.
– Я должен оставить тебя, – сказал я Джакобо. – Мы еще встретимся, обещаю.
Итальянец молча кивнул, дал знак своим людям, и они скрылись в глубине дворцового сада. Я же поспешил на помощь бедной служанке, которая имела несчастье попасть под горячую руку шахзаде. На террасе я оказался как раз вовремя – на моих глазах Мехмед выхватил кинжал, ранил подбежавшего к нему евнуха и уже заносил свое орудие над телом беззащитной девушки, которая от ужаса даже перестала рыдать.
Медлить было нельзя. Я бросился к принцу и в последний момент перехватил запястье с кинжалом.
– Ваше высочество! – прокричал я. – Умоляю, не делайте этого!
Несколько секунд Мехмед глядел перед собой с диким выражением лица. Казалось, он с легкостью убил бы и меня, только за то, что я посмел встать на его пути. Однако запястье принца было плотно зажато в моей руке и при всем желании, он не смог бы совершить задуманное. Со стороны сада к нам уже бежали двое гвардейцев-янычар, готовые, по одному лишь движению брови наследника изрубить меня на куски.
К счастью, приступ Мехмеда на этот раз оказался непродолжительным. Дыхание его стало ровнее, зрачки сузились, кровь вновь приливала к лицу, и только теперь я решился отпустить запястье с кинжалом, который нависал надо мной, подобно тому, как нависал меч над троном Дионисия из древней греческой легенды[53].
– Где ты пропадал? – придя в себя, спросил Мехмед. От прежней безумной ярости не осталось и следа, но голос его
