Война и мир Михаила Тухачевского - Юлия Кантор

«…Фриновский (зам Ежова) в одной из бесед поинтересовался, проходят ли у меня по материалам (в УНКВД МО) какие–либо крупные военные работники. Когда я сообщил Фриновскому о ряде военных из Московского военного округа содержащихся под стражей в УНКВД, он мне сказал о том, что первоочередной задачей, в выполнении которой, видимо, И мне придется принять участие, — это развернуть картину, о большом и глубоком заговоре в Красной Армии.

Из того, что мне говорил тогда Фриновский, я ясно понял, что речь идет о подготовке большого раздутого военного заговора в стране, раскрытием которого была бы ясна огромная роль и заслуги Ежова и Фриновского перед лицом ЦК….

Поручение, данной мне Ежовым, сводилось к тому, чтобы немедля приступить к допросу арестованного Медведева… и добиться от него показаний с самым широким кругом участников о существовании военного заговора в РККА.

При этом Ежов дал мне прямое указание применить к Медведеву методы физического воздействия, не стесняясь в их выборе…»»5 Медведев за несколько лет до ареста демобилизовался и работал «замначальника строительства какой–то больницы… Ежов и Фриновский… предложили «выжать» от него его «заговорщиче ские» связи и снова повторили о том, чтобы с ним не стесняться…

Я добился от него показаний о существовании военного заговора, о его активном участии в нем и в ходе последующих допросов, особенно.

. после избиения его Фриновским в присутствии Ежова, Медведев назвал значительное количество крупных руководящих военных работников»6.

Исследование, проведенное на основе изучения дела

Тухачевского и материалов, связанных с ним, дает основания полагать, что еще ранее назвали Тухачевского другие лица. Среди них — Томаш Домбаль, польский коммунист, активно приветствовавший вхождение Красной Армии в Варшаву (о чем упоминалось в главе «Польский синдром»). Он был арестован 29 декабря 1936 года ГУГБ НКВД СССР как член «шпионско–диверсионной и террористической организации «Польска организация войскова» и резидент 2 отдела Польглавштаба». На момент ареста — академик АН БССР, заведующий кафедрой социальноэкономических наук Московского института механизации и электрификации им. Молотова, доктор экономических наук[ 32 ].

На допросе 31 января 1937 года Домбаль сообщил, что работая на «Польску организацию войскову» (ПОВ) отправлял в Польшу «ряд сообщений о состоянии вооружений и строительстве Красной Армии», материалы для которых он «черпал в процессе общения с высшим руководящим составом РККА», в частности с Тухачевским — «о его опытах с танками и лекциями в Военной Академии по этому поводу»7.

Запрет на поездку Тухачевского на коронацию английского короля Георга VI (де–факто — на выезд из страны) был заботливо декорирован. 22 апреля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление:

«Ввиду сообщения НКВД о том, что товарищу Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондоне угрожает серьезная опасность со стороны немецко–польской террористической группы, имеющей задание об убийстве товарища Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке товарища Тухачевского в Лондон»8.

Решение Политбюро основывалось на спецсообщении Н. И. Ежова от 21 апреля 1937 года И. В. Сталину, В. М. Молотову и К. Е. Ворошилову. Вот текст этого сообщения:

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международные осложнения. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку товарища Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить»9.

На этом документе стоит резолюция И. В. Сталина:

«Членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин».

Рядом — рукой К. Е. Ворошилова: «Показать М. Н. 23.IV.37 г. KB».

На этом же экземпляре сообщения расписался М. Н. Тухачевский, подтвердив тем самым, что он ознакомился с документом.

«Никаких материалов о подготовке подобного террористического акта над М. Н. Тухачевским у КГБ СССР не имеется, что дает основания считать это спецсообщение фальсифицированным »10, — констатировала Комиссия Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов.

9 мая 1937 года К. Е. Ворошилов обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с письмом о подтверждении новых назначений.

10 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение:

«Утвердить: Первым заместителем народного комиссара обороны Маршала Советского Союза товарища Егорова А. И… Командующим Приволжским военным округом — Маршала Советского Союза товарища Тухачевского М. Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны»11.

Симптоматично назначение на должность первого замнаркома обороны — вместо Тухачевского — маршала Егорова.

Именно он в свое время безоговорочно поддержал решения Сталина и Ворошилова саботировать приказы Тухачевского о штурме Варшавы и наступать на Львов.

«Польский след» проступил и здесь. Он рефреном возникал и на партийных заседаниях в присутствии Сталина, и — впоследствии — на допросах. 11 мая Тухачевского официально сняли с должности заместителя наркома и отправили в Куйбышев — командовать войсками Приволжского военного округа. Перед отъездом, 13 мая, он добился встречи со Сталиным12. Положив Тухачевскому руку на плечо, вождь пообещал, что скоро вернет его в Москву. Товарищ Сталин слово сдержал — 24 мая Тухачевский действительно вернулся в Москву. На Лубянку. Под конвоем.

Но до этого оставалась еще неделя. Сестра маршала Ольга Николаевна вспоминала:

«Мы с мамой отдыхали в Сочи, в санатории. 13 мая, в мамин день рождения, брат прислал нам телеграмму. Через несколько дней еще одну: «Новое назначение. Смогу работать. Целую. Миша». А еще через несколько дней в санаторской библиотеке сняли портрет Миши»13.

В этом «смогу работать» — больше чем ожидание, больше, чем понимание и — призрак надежды…

В Куйбышев Тухачевский прибыл 16 мая. Его приезд запомнился генерал–лейтенанту П. А. Ермолину, бывшему в то время начальником штаба одного из корпусов в Приволжском округе, знакомому с Тухачевским по военной академии в Москве. Вскоре после приезда в Куйбышев маршал отправился на окружную партконференцию. Ермолин вспоминал:

«Пронесся слух: в округ прибывает новый командующий войсками М. Н. Тухачевский, а П. Е. Дыбенко отправляется в Ленинград.

Это казалось странным, маловероятным. Положение Приволжского военного округа было отнюдь не таким значительным, чтобы ставить во главе его заместителя наркома, прославленного маршала. Но вместе с тем многие командиры выражали удовлетворение.

Служить под началом М. Н. Тухачевского было приятно.

На вечернем заседании конференции Михаил Николаевич появился в президиуме… Его встретили аплодисментами. Однако в зале чувствовалась какая–то настороженность. Кто–то даже выкрикнул:

«Пусть объяснит, почему сняли с замнаркома!» Во время перерыва Тухачевский подошел ко мне. Спросил, где служу, давно ли ушел из академии. Непривычно кротко улыбнулся: «Рад, что будем работать вместе. Все–таки старые знакомые…» Чувствовалось, что Михаилу Николаевичу не по себе. Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши, лежащие на скатерти.

Мне доводилось наблюдать Тухачевского в различных обстоятельствах.

В том числе и в горькие дни варшавского отступления.

Но таким я не видел его никогда. На следующее утро он опять сидел в президиуме партконференции, а на вечернем заседании должен был выступить с речью. Мы с нетерпением и интересом ждали этой речи. Но так и не дождались ее. Тухачевский больше не появился »14.

Об отъезде Тухачевского с женой в Куйбышев из Москвы написано множество мемуарных статей, после реабилитации в 1957 году просачивалась сквозь цензуру и скупая информация о его последних днях. Но о том, как происходил арест, как вел себя маршал, — глухое молчание. В конце 1980–х сестрам маршала пришло письмо, написанное старческой рукой. Хранивший всю жизнь мрачную тайну, очень пожилой человек, Н. И. Шишкин, все–таки решил расстаться с данным когда–то словом «молчать вечно».