Ярость - Уилбур Смит

– Мы обнаружили его, сэр. – Голос офицера звучал резко от возбуждения. – Мы нашли Мозеса Гаму. Он в Порт-Элизабет. Менее двух часов назад он возглавлял мятеж на железнодорожной станции Нью-Брайтон. На полицейских напали, и им пришлось открыть огонь. Погибло не менее семи человек, в том числе монашенка. Ее ужасно изуродовали. По неподтвержденным пока сведениям, ее плоть съели, а тело сожгли.

– Вы уверены, что это был он? – спросил Манфред.

– Никаких сомнений, господин министр. Его опознал один из осведомителей, лично с ним знакомый, а полицейский офицер узнал его по фотографиям в досье.

– Хорошо, – сказал Манфред Деларей. – Можно начинать. – Он взглянул на комиссара полиции, сидевшего в дальнем конце длинного стола. – Пожалуйста, комиссар, – сказал он и взял со стола свою темную шляпу. – Доложите мне, как только все окажутся под замком.

Он поднялся в лифте на первый этаж; лимузин с шофером ждал, чтобы отвезти его назад в «Юнион-билдинг». Когда он сел на мягкое кожаное сиденье и лимузин тронулся, Манфред впервые за все утро улыбнулся.

– Монашенка, – вслух сказал он. – И они ее съели! – Он довольно покачал головой. – Пусть доброхоты во всем мире прочтут об этом и поймут, с какими дикарями мы имеем дело.

Он чувствовал, что попутный ветер его удачи усиливается и несет его к таким высотам, о которых он позволил себе задуматься только недавно.

Когда добрались до миссии, Мозес помог Таре выйти из машины. Тара все еще была бледна и дрожала, словно в лихорадке. Ее одежда была изорвана и грязна от крови и земли, и Тара не могла стоять сама.

Китти Годольфин и ее команда спаслись от гнева толпы, перебравшись через железнодорожные пути и спрятавшись в сточной канаве; потом кружным путем они вернулись в миссию.

– Надо убираться отсюда! – крикнула Китти Таре, увидев, как Мозес помогает ей подняться по ступенькам на веранду. – Это была самая невероятная за всю мою жизнь съемка. Не могу никому доверить это. Мне нужно завтра утром улететь из Йоханнесбурга на рейсе «Пан-Ам». Я сама отвезу непроявленную пленку в Нью-Йорк.

Она была так возбуждена, что голос у нее дрожал, а одежда, как у Тары, была изорвана и грязна. Но Китти уже все собрала и была готова к отъезду. В руках она держала красный брезентовый рюкзак со всем своим багажом.

– Монашку сняли? – спросил Мозес. – Сняли, как они убивают сестру Нунциату?

– Конечно, приятель! – улыбнулся Хэнк. Он стоял рядом с Китти. – Снял все с начала до конца.

– Сколько бобин наснимали? – спросил Мозес.

– Четыре. – От возбуждения Хэнк не мог стоять на месте. Он покачивался с носка на пятку и прищелкивал пальцами.

– А как стреляет полиция, сняли?

– Все сняли, приятель, все.

– Где пленка с монашкой? – спросил Мозес.

– Еще в камере. – Хэнк похлопал по «арифлексу», висевшему у него на боку. – Все здесь, приятель. Я только успел сменить пленку, как они схватили монашку и разорвали на куски.

Мозес оставил Тару, прислонившуюся к столбу веранды, и направился к Хэнку. Он шел так спокойно и небрежно, что никто ничего не заподозрил. Китти продолжала говорить.

– Если выедем немедленно, утром будем в Йохбурге. Рейс «Пан-Ам» в одиннадцать тридцать…

Мозес подошел к Хэнку. Он схватил тяжелую камеру и перехватил брезентовые ремни, так что Хэнк встал на носки и оказался в беспомощном состоянии. А Мозес отстегнул от верха камеры круглый магазин с пленкой и с силой ударил его о кирпичный столб веранды.

Китти поняла, что он делает, и бросилась на него, как дикая кошка, стараясь вцепиться в глаза.

– Моя пленка! – кричала она. – Пошел к черту, это моя пленка!

Мозес оттолкнул ее так сильно, что она налетела на Хэнка, сбила его с ног, и они, повалившись друг на друга, растянулись на полу веранды.

А Мозес снова ударил кассету о столб, и на этот раз та раскололась. Вылетела блестящая целлулоидная лента и полетела за стену.

– Ты уничтожил ее! – кричала Китти. Поднявшись, она снова набросилась на Мозеса.

Мозес отбросил пустую бобину и перехватил запястья Китти; он легко поднял ее в воздух и держал так, хотя она вырывалась и пыталась его пнуть.

– Вы сняли зверства полиции и убийство невинных чернокожих, – сказал он. – Вы не должны были стать свидетелями остального. Я не позволю вам показать это миру. – Он оттолкнул ее. – Можете взять «паккард».

Китти свирепо посмотрела на него, массируя покрасневшие, словно от наручников, запястья, и зашипела, как кошка:

– Я этого не забуду… когда-нибудь вы за это заплатите, Мозес Гама.

От этой злобы охватывал холод.

– Уезжайте, – приказал Мозес. – Вам нужно успеть на завтрашний самолет.

Несколько мгновений она колебалась, потом повернулась и подобрала свой красный рюкзак.

– Пошли, Хэнк.

Она сбежала со ступенек и забралась в «паккард».

– Ублюдок! – сказал Хэнк Мозесу, проходя мимо. – Это была моя лучшая съемка.

– У тебя осталось три бобины, – негромко ответил Мозес. – Скажи спасибо.

Он посмотрел вслед уходящему «паккарду» и повернулся к Таре.

– Теперь нужно действовать быстро – полиция не станет ждать. Надо выбраться из пригорода, прежде чем его окружат. Я меченый человек. Нужно убираться.

– Что я должна сделать? – спросила Тара.

– Пошли, объясню по дороге, – сказал Мозес и повел ее к «бьюику». – Вначале нужно убраться отсюда.

Тара отдала продавцу чек и, пока он звонил в ее банк в Кейптаун, ждала в его маленьком кабинете, полном дыма дешевых сигар.

На столе лежала смятая газета. Тара взяла ее и прочла:

СЕМЬ ЖЕРТВ МЯТЕЖА В ПОРТ-ЭЛИЗАБЕТ

ВОЛНЕНИЯ ПО ВСЕЙ СТРАНЕ

500 АКТИВИСТОВ ПОЛУЧИЛИ ЗАПРЕТИТЕЛЬНЫЕ ОРДЕРА

АРЕСТОВАН МАНДЕЛА

Почти вся газета была посвящена кампании неповиновения и ее последствиям. Внизу полосы, под жутким описанием убийства и пожирания сестры Нунциаты, помещались сообщения о действиях АНК в других районах страны. Тысячи активистов были арестованы, на фотографиях протестующие, которых грузили в полицейские фургоны, улыбались и поднимали вверх большой палец – это стало символом протеста.

На внутренней странице газеты приводился список почти из пятисот человек, получивших запретительные ордера, и объяснялись условия их изгнания – они очень действенно ограничивали участие в общественной жизни.

Приводился и гораздо более короткий список лиц, арестованных за государственную измену и поддержку целей коммунистической партии, и Тара прикусила губу, увидев имя Мозеса Гамы. Представитель полиции, должно быть, опередил события, но это служило доказательством разумной предосторожности Мозеса. Государственная измена – тягчайшее преступление, и мысленно Тара увидела Мозеса в капюшоне на голове, дергающего ногами в петле виселицы. Она содрогнулась и постаралась забыть это видение, сосредоточившись на других сообщениях в газете.