Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

— Ну а что? Это же чудо! Радость! Радость, я вам говорю. Нарожает нам всем детишек, и будем жить как нормальные люди. А то что? Вымрем же, будто и не было нас!

— А что? Я бы сына воспитал, — бормочет Пингвин.

На мгновение прикрываю глаза, слушая их речи, и быстро прохожу со своим тазом мимо.

— Гагара! — моя персона тут же привлекает внимание Чайки. — А ты что думаешь? Ребенок — это же чудо, правда?

С каких пор мое мнение стало волновать Чайку?

— Чудо, — отвечаю.

И ухожу.

Не мне ей объяснять, что на Пандоре не бывает чудес.

ГЛАВА 36

К обеду ничего не меняется.

Кто-то занимается своими делами, как я — стиркой. Кто-то использует свободное время для отдыха и не кажет носа из комнат. Группа благодарных слушателей Чайки по-прежнему заседает на крыльце, выдвигая все новые и новые варианты возможного использования Олуши как инкубатора для рождения детей и обмусоливая открывающиеся в связи с этим перспективы для всех. Тошно.

Создание нового общества заключенных-рабов от рождения — чем не блестящая идея? Пожалуй, тем, кто придумал превратить Пандору в столь специфичную тюрьму, следовало бы взять в советники Чайку — подбросила бы им парочку сногсшибательных предложений.

Закончив со стиркой и перемыв в комнате все, что можно было перемыть, кружусь по помещению, раздумывая, какой бы еще работой себя загрузить. Работа помогает не думать.

Олуша мне никто, и от нее я не получала ничего, кроме ненависти и подлости. Тем не менее не покидает ощущение, что теперь ее судьба касается и меня. Не вмешайся я, Олуша умерла бы сегодня утром, возможно, куда безболезненнее, чем выйдет в итоге. Филин непредсказуем в своей жестокости, чтобы знать наверняка, как он поступит с воровкой медикаментов.

Розги? Более тяжелая и грязная работа, чем обычно? Казнь?

Нет, за воровство Глава не вынесет смертный приговор. Но если выберет порку, то никто не гарантирует того, что Олуша ее переживет.

Невозможность что-либо изменить и раньше сводила меня с ума, но с осознанием самой себя — пусть хотя бы частично, — это чувство душит; мне не хватает воздуха.

Распахиваю окно настежь, впуская в комнату свежий воздух. Не помогает.

Разворачиваюсь и решительно направляюсь к двери. Может, изменить ход событий и не в моих силах, но сидеть и ждать не буду. Можно хотя бы попробовать отнести пленнице воды…

Распахиваю рывком дверь… и мои руки тут же ловят чужие пальцы.

— Бежим спасать или убивать? — с издевкой уточняет Ник.

Едва не рычу от его проницательности. Сама не знаю, чего мне сейчас хочется больше.

Опускаю взгляд, красноречиво смотрю на его пальцы на моих запястьях. Напарник понятливо разжимает хватку. Тем не менее не спешит отходить с дороги. Наоборот, прикрывает за собой дверь.

Отступаю от него, гляжу вопросительно. Это ведь не Сова, правда? Ник не станет уговаривать меня сидеть тихо, как мышка, лишь бы меня саму не задело. Или?..

— Я уже все проверил, — отвечает напарник на мой невысказанный вопрос. — Олушу охраняют Ибис и Ворон, — мои брови непроизвольно ползут вверх. Глава ни на шутку перестраховался — выставил на пост двух своих самых верных людей. — Филин велел им стеречь ее как зеницу ока, — продолжает Ник, подтверждая мои собственные умозаключения. — Чайка уже пыталась туда пробиться, чтобы отнести еды. Но Ворон выставил даже ее.

— Черт! — не сдерживаюсь.

— Ну, а что бы ты сделала, если бы смогла к ней попасть?

Обнимаю себя руками, отворачиваюсь.

— А что бы сделал ты? — огрызаюсь. — Зачем-то же ты ходил на разведку.

Напарник хмыкает.

— На разведку ходят разведать, — сообщает нравоучительно. — Собственно, я увидел то, что ожидал.

Хмыкаю в ответ.

Я и сама ожидала чего-то подобного. Впрочем, сразу Ибиса и Ворона — нет, не предполагала.

Зато Филин предусмотрел возможные риски и выставил тяжелую артиллерию.

Вскидываю на сожителя глаза.

— Значит, будем стоять и смотреть? — киваю в сторону распахнутого окна, подразумевая двор, где, наверняка, и состоится оглашение приговора, как это обычно бывает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ник смотрит серьезно, ни тени улыбки или усмешки.

— Будем, — отвечает. — Или у тебя другие предложения?

Очень хочется заявить, что предложения у меня есть, но как ни перебираю в голове варианты, все сводится к тому, что если открыто бросить вызов Филину, то это не закончится ничем хорошим. Умереть, пытаясь спасти Олушу, — ещё глупее, чем было бы кинуться ей на помощь с самого начала и убить по ее просьбе Момота — во всяком случае, тогда она бы точно выжила. Вмешаться — значит, героически погибнуть вместе с ней. Кому от этого станет лучше?

Бессмысленно. Глупо.

В этот момент с улицы раздается грохот — кто-то стучит металлическим ковшом по металлическому же тазу.

— Гонг, — комментирует Ник, поморщившись; протягивает мне руку. — Пошли.

Сглатываю, поджимаю губы, бросая на окно последний взгляд.

— Пошли, — соглашаюсь.

Ладонь не подаю, убираю обе руки в карманы брюк.

Все-таки мужская одежда гораздо удобнее женских платьев.

* * *

Когда мы приходим, все уже во дворе, будто ждали здесь все это время.

Нет только главных действующих лиц: Главы, подсудимой и ее конвоя.

Чайка не находит себе места: вытягивает шею, вертит головой, время от времени привставая на цыпочки, надеясь увидеть процессию первой. Остальные тоже напряжены, переговариваются, поглядывают по сторонам. Впрочем, не так активно, как главная сплетница Птицефермы.

Пробегаю взглядом по рядам ждущих и обнаруживаю скучающее выражение лица только у Кайры. Стоит, ковыряя землю носком ботинка. Когда проблема не касается ее лично, красавице это не интересно. Собственный сломанный нос беспокоит ее куда больше проблем какой-то там случайно забеременевшей Олуши. Дыра от гвоздя в бедре, подозреваю, тоже.

Ник все-таки овладевает моей рукой, когда подходим к остальным, и почти насильно уводит подальше, чтобы не мозолить и без нас злому Главе глаза, когда он придет. На этот раз не возражаю и не вырываюсь. Не хочется показывать свою слабость, но рядом с напарником мне действительно спокойнее.

— Ведут, ведут! — вскрикивает Чайка, подпрыгивая от нетерпения.

Стоящая неподалеку от нее Сова устало прикрывает глаза и качает головой.

Запоздало понимаю, что и пожилой женщине может сейчас достаться от Филина. Ведь это она не уберегла медикаменты, похищенные Олушей. Кто знает, перевесит ли полезность Совы как главного «самогоновара» злость Главы и его желание сорвать на ком-то гнев.

Оторвав взгляд от пожилой женщины, направляю его в ту же сторону, куда уже глядят все остальные жители Птицефермы.

Впереди гордо шествует Филин. Лицо серьезное, взгляд сосредоточенный — прямо перед собой; губы сжаты в прямую линию. А еще Глава оделся во все белое. Его рубашка и брюки настолько белоснежные, что на солнце на них больно смотреть; щурюсь. Впервые за два года вижу Филина таким важным и торжественным. А мне-то казалось, что видела уже все его ипостаси. Не иначе, берег новые вещи для особого случая.

Вслед за Филином Ворон и Ибис ведут Олушу. Как ни странно, не держат — идут по обе стороны, не столько контролируя, сколько напоминая, что бежать некуда.

Олуша и не пытается бежать, идет, склонив голову и завесив лицо волосами. Смотрит под ноги, обнимает руками тощие плечи.

Контраст между подсудимой и судьей особенно разителен благодаря белым одеждам второго — на Олуше все то же перепачканное платье, в котором я видела ее утром.

— Долбаный театрал, — слышу шепот Ника над ухом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

О да, таков Филин и есть — любитель визуальных эффектов. Как бы я хотела похоронить его в этом белоснежном наряде…

Филин, а затем Ворон, Ибис и Олуша входят в круг, образованный жителями Птицефермы. Затем конвоиры оставляют свою подопечную рядом с Главой, а сами отходят в общий ряд. Их миссия выполнена.