Русский рай - Олег Васильевич Слободчиков

– Берем на саблю бриг, плывем в Калифорнию к гишпанцам. Там нас землей наградят, не откажут.

– Земли там всем хватит и гишпанцы примут, если перекреститесь в папство! – остепенил буйных Кусков.

Старики поругали власть и присмирели от безысходности.

– Подтерлись и выбросили! – смахнул слезу Васька Иванов. – Упреждал Лебедев-Ласточкин, что так и будет…. – Теперь, разве Господь наградит по заслугам.

– И накажет?! – в сомнении буркнул Урбанов.

– На Камчатке, по слухам, именитого купца Лебедева-Ласточкина служилый немчура Кох в цепи ковал, морил до смерти и хоть бы что ему от закона, сам помер.

– Извекова забыли и всех камчатских правителей, бывших до него, – уныло заспорили камчатские уроженцы. – По сравнению с ними Кох и Плениснер – добрейшие люди.

Кусков, поддержанный тремя десятками старовояжных стрелков, желавших остаться, но, по большей части совсем немощных, тоскливо помалкивал, понимая, что против кенайцев и чугачей, может быть, они бы и выстояли, но против Компании – нет. Муравьев уловив перемену в настроениях старых промышленных, высылаемых им в Охотск, опять благодарил их за службу, вспоминал их героическое прошлое, но все понимали, что это ласки хозяина, ведущего животину на убой. Ко всему в марте и апреле почти непрерывно шли нудные ситхинские дожди, наводящие тоску на все живое. Старики приуныли и стали ждать высылки.

Главный правитель был осторожен и расчетлив, чем разительно отличался от буйных морских офицеров времен основания Ново-Архангельска и от самонадеянного Гагемейстера. Большую часть стариков он погрузил на бриг «Святой Константин» и дал капитану указ идти в Охотск через Уналашку, не приставая к Кадьяку. Кускова с Катериной, Тараканова с кадьячкой и прижитым младенцем, правитель распорядился отправить на Кадьяк, взяв с них слово, что они там обвенчаются, поскольку в Ново-Архангельске попа не было: присланный белый поп Фрументий Мордовский выслал прежнего, Соколова, а сам объезжал приходы на шестидесяти островах.

– Да венчанная Катька, венчанная! – сердился Кусков. – Сколько о том говорить? Только о муже больше тридцати лет нет слухов. Может – жив, может – нет!

– Договоритесь с попами, они поймут, обвенчают и все будет по закону. Не могу отпустить креолку без мужа или отца, – настаивал правитель.

Муравьев не распространялся о том, что Главное правление было напугано размахом революций в испанской и английской Америке. В инструкции ему, указывалось, что креолы – собственность Компании и в будущем должны заменить всех природных русских служащих. Но до тех пор каждый креол обязан отработать на Компанию не меньше трех лет, а если получил образование за счет Компании – десять. А чтобы получить пенсион на старость – двадцать девять. После этих сроков креолы могут промышлять самостоятельно, но сдавать добычу только Компании и обязаны быть приписанными к какому-то отделу. Директора наставляли правителей не допускать у них мыслей, что они могут существовать без Компании, искоренять всякую вольность, чтобы не породить революционеров.

Кусков пообещал венчаться, уже понимая, что у него нет иного пути, кроме возвращения в Россию и Тотьму на Вологодчину, где родился. Тараканов не имел возражений против венчания со своей кадьячкой и крещения прижитого младенца. Все они отправлялись в Охотск шхуной «Чириков», под началом американца Джона Юнга. По пути шхуна должна была забрать с Кадьяка еще два десятка стариков. Кусков, услышав об этом, печально усмехнулся и покачал головой. Одиннадцать лет назад, окрыленный надеждами, на той же самой шхуне с мореходом-американцем он уходил в Калифорнию. Теперь, за ненадобностью, она вывозила его с Аляски. Тем же судном отправлялись на учебу в Питер креолы Кашеваров, Нецветов, Чиченев. Их отцам не грозила высылка, они лежали в земле Русской Америки.

– Видать, есть в том Божий промысел! – пробормотал Кусков, наложив крест на грудь, и подумал: «Примут ли Сибирь и Россия? Дойдем ли до Охотска?

Но это для него было уже не так важно.

В то время должность правителя Кадьякской конторы четвертый год занимал томский мещанин Степан Никифоров, с жалованьем четыре тысячи рублей в год. Он служил в Компании с 1815 года, ходил на «Ильмене» в Калифорнию и Сандвичевы острова, встречался с Кусковым. Во время инспекционной поездки Муравьева Никифоров произвел на него хорошее впечатление и был награжден премией в 500 рублей. Провожая шхуну с Ситхи, главный правитель был со всеми любезен, но, ссылаясь на известный характер Кускова и его влияние на стариков, отправил Никифорову тайный указ, письменно позволяя применять против Кускова любые меры в случае, если на Кадьяке начнутся волнения, поскольку старики высылаются в Охотск без денег. Компания планомерно и целенаправленно избавлялась от своих героев, не давших ей обанкротиться в первое десятилетие.

Бриг «Константин» с сотней стариков на борту прошел мимо Кадьяка, шхуна «Чириков» вошла в Павловскую бухту, салютовала флагу и встала на рейде против крепости. Ее стены были подновлены, заново отстроена церковь Воскресенья Господня, заложенная архимандритом Иосафом. Два десятка обветшавших кадьякских стариков, строивших её, по указу Никифорова ждали своей высылки.

Пассажиры и матросы шхуны высадились на берег, крестясь и кланяясь на купол церкви, потянулись к храму, среди них были Кусков с Екатериной и Тараканов с кадьячкой и ребенком. На крыльце их встретили постаревший, седой, но все такой же непримиримый черный поп Афанасий и тишайший Герман, которого выслал на Кадьяк Фрументий, наводивший свой порядок. Он побывал на Еловом острове, изъял имущество тамошнего скита, подаренное и отправленное Герману прежними правителями и Муравьевым.

Узнавая иных стариков, миссионеры отвечали на их поклоны, узнан был Афанасием и седой Кусков.

– Что, воздал Господь за верные службы изуверам? – вперился в него пристальным взглядом и позлорадствовал зычным голосом.

– Воздал, батюшка, с лихвой!

– А я упреждал, – умилостивившись, напомнил иеромонах свои обличения Компании и жестокосердие компанейских служащих. – Сказано и позавидуют живые мертвым!

– Верно сказано! – покаянно, со слезой донеслись голоса из толпы. Возле церкви собирались старики, готовившиеся к высылке. – Убитым и помершим лучше!

– Входите, что с вас взять! – Афанасий распахнул притвор и начал молебен о благополучном прибытии судна. Дьячили при нем тишайший Герман и белый поп Алексей Соколов, до прибытия Фрументия служивший на Ситхе при храме Михаила Архангела.

Кусков тихонько спросил знакомого кадьякского старика, жив ли Нектарий? Тот так же тихо ответил, что Нектарий, не дождавшись возвращения в Сибирь по прошению, бежал в Охотск с вольным шкипером Машиным, чтобы рассказать о преступлениях Компании. По