Кречет. Книга I - Жюльетта Бенцони

Жиль не сказал ничего. Нападки Ситапаноки столь уязвили его, что он и не думал ни о каких объяснениях. С тех пор, как он впервые увидел красавицу индианку, он жил, как во сне. Он был Тристаном, только что осушившим кубок с приворотным зельем, поданным Изольдой, он был Мерлином, плененным чарами Вивианы, но и представить себе не мог, что на его внезапно вспыхнувшую страсть не ответят любовью. В своем безумии он думал, что богиня с золотыми глазами нуждается в нем, он думал, что она несчастлива… совершенно так же, как думал когда-то, что Жюдит тонет.

Внезапно пришедшая мысль о Жюдит соединилась с мыслью о Ситапаноки, и это было мучительно, как упрек, но не неприятно ему. Образ девушки прятался где-то в глубинах его сердца, и Жиль знал, что в тот день, когда ему захочется поискать там, он найдет нетронутой свою любовь к Жюдит, хотя она вовсе не походила на чувство, которое он испытывал к индианке. По Ситапаноки томилось скорее его тело, нежели душа. Он страстно вожделел ее и отдавал себе в этом отчет, но никак не мог решить для себя, что станется с его страстью, когда она будет удовлетворена.

Рука Ситапаноки коснулась его руки, а ее голос робко прошептал:

— Прости меня! Я… не знала…

Может быть, из-за того, что в этот момент он был поглощен мыслью о Жюдит, Жиль посмотрел на индианку ледяным взглядом. Он осторожно освободился от ее теплой руки, затем слегка поклонился и произнес учтиво, но холодно:

— Мне нечего прощать тебе. Гунилла права.

Ты свободна и можешь идти туда, куда тебе заблагорассудится, Ситапаноки. Мне жаль, если я обидел тебя. Ведь ты, возможно, знала, что в твою, пищу подмешано сонное зелье…

Ее золотые глаза вспыхнули; индианка взвилась от гнева.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что я уже сказал. Корнплэнтер тоже великий вождь… и он очень привлекателен.

Не успел Жиль договорить, как его щеку обожгла пощечина. Он ответил улыбкой и пожал плечами.

— Как хочешь… — сказал он и повернулся, чтобы догнать Тима. — Этим ты ничего не докажешь…

После этого Жиль и индианка более не разговаривали, делая вид, что не замечают друг друга.

Она шла позади Гуниллы, следовавшей за Тимом, и ни разу не обернулась. Когда их застигла буря в лесистых холмах Пенсильвании, размолвка длилась уже больше двух суток… К тому же разговоры вообще были редкими, лишь иногда слышалось ворчание Тима, цедившего сквозь зубы:

— Тащимся, тащимся!.. Если бы только мы могли идти быстрее…

Снедаемый тем же нетерпением. Жиль предпочитал помалкивать, но мысль о том, что могло в любую минуту произойти в Уэст-Пойнте, не покидала его.

Дорога привела их в самую чащу леса. Ничто, казалось, не предвещало бури, но жара вдруг усилилась, сверкнула молния и раздались ужасающие раскаты грома. Обильными и мощными потоками хлынул дождь. Он вмиг пробился сквозь густые кроны деревьев и вымочил путников до мозга костей.

— Нужно найти укрытие! — завопил Тим, стараясь перекричать вой ветра. — Это ветер с востока, а когда буря идет от Гудзона, с гор, то редко длится меньше двух дней.

— Укрытие? — отозвался Жиль. — Но где же мы укроемся в этих пустынных местах?

— Смотри, мы идем по утоптанной тропинке, а недавно, когда мы шли через перевал, мне показалось, что я заметил дымок, вьющийся в той стороне, куда мы направляемся. Пошли скорей, а то дорога превратится в непроходимое болото!

Хочешь не хочешь, придется сделать привал: наступает ночь, а в такую погоду нам далеко не уйти.

Тим первым подал пример. За ним, как хорошо смазанный механизм, зашагала Гунилла, но Ситапаноки, более чувствительная к усталости, чем ее бывшая рабыня, совсем обессилела. Она вся сжалась в комок, ноги ее подломились…

Жиль тотчас оказался рядом с ней.

— Ты больше не можешь идти! Я помогу тебе…

Индианка подскочила, будто укушенная змеей, и пронзила Жиля взглядом, похожим на удар шпаги.

— Нет! Я не нуждаюсь в твоей помощи!

Она попыталась ускорить шаг, но из этого ничего не вышло. Губы на обветренном лице Жиля скривились в жестокой улыбке.

— Не хватало еще, чтобы ты опять задержала нас.

Подхватив женщину на руки, он пустился бежать по следам друга, даже не замечая веса своей ноши, так он был счастлив от своей маленькой победы. Она, однако, была сродни подвигу, поскольку Ситапаноки, приняв оскорбленный вид, не захотела обвить руками шею своего «коня», а с непримиримой яростью скрестила их на груди. К счастью, дымок, замеченный Тимом, был уже недалеко.

На опушке леса прилепилась к скале маленькая ферма. Рядом с ней в скале виднелось отверстие: судя по подпоркам из сосновых бревен, это был вход в шахту. Дом был низкий, приземистый, серого цвета, с маленькой деревянной галереей под навесом. В потоках ливня строение казалось призрачным, но тоненькая струйка дыма ободряюще вилась из трубы. Когда путники подошли ближе, где-то залаяла собака, и тотчас же из отверстия шахты появился мужчина, прикрывающийся от дождя куском брезента, и побежал было к дому, но при виде беглецов резко остановился и повернулся к ним лицом.

Импровизированный зонт-брезент мешал разглядеть черты его лица, но было видно, что он из той же породы людей, что и Тим. Его голос из-под брезента звучал глухо, будто доносился из колодца.

— Мир вам! — провозгласил мужчина таким тоном, словно объявлял войну. — Что привело вас сюда?

— Небо, которое стало водопадом, — ответил Тим. — Мы просим дать нам приют в этом доме, если он ваш: с нами женщины.

— А также и индейцы, как я вижу! — сказал мужчина, не двинувшись с места, точно его ноги пустили в земле корни.

— Вы когда-нибудь видели светловолосых индейцев? — спросил Жиль. — Бывает, приходится надевать то, что находишь. Я — француз… из Бретани. А эта женщина… ну, хватит! Довольно!

Мы укроемся здесь, понравится вам это или нет!

Одним прыжком он вскочил на маленькую веранду, положил там свою ношу и отряхнулся всем телом, как спаниель.

— Меня зовут Тим Токер, — представился Тим, бросив на своего друга неодобрительный взгляд. — Я сын пастора из Стиллборо, что на Потакет-Ривер. Мы нуждаемся в помощи и просим оказать нам гостеприимство.

Из-под брезента показался невыразительный глаз под седой челкой и седая же длинная борода.

— Оказывать гостеприимство велит нам Господь! — пророкотал их обладатель. — Войди в мой дом без опасений. Он открыт для вас, но твой друг, белокурый индеец, мог бы позволить мне решать самому.

— Я не индеец! — взвился Жиль. — Я…

— Ты уже говорил, — прошептал ему на ухо Тим, украдкой больно ткнув друга локтем под ребро.

Перед тем как войти, им, однако, пришлось подвергнуться странной церемонии. Остановившись на пороге своего дома, человек под брезентом поцеловал их поочередно в губы, потом обернулся и сказал, обращаясь к кому-то в доме: