Над картой Родины - Николай Михайлов

Целина плодородна, но при правильной обработке, при хорошем уходе. Поднимая целину и залежь, нужно, например, срезанную дернину заделывать поглубже, на самое дно борозды, чтобы целлюлозные бактерии, разлагающие остатки растительности, не отнимали азотную пищу у посеянной пшеницы.

Молодую залежь пахать проще, чем задернелую целину, но там есть тоже своде трудности; главная из них — суметь отделаться от сорняков, особенно от пырея, который на нетронутой залежи дает хорошее сено, а на распаханной и засеянной глушит пшеницу.

Словом, каждый район, каждый новый земельный массив требует творческого подхода, шаблон недопустим.

Поднятые летом 1954 года целина и залежь должны дать осенью 1955 года больше миллиарда пудов хлеба. Больше миллиарда пудов — снова осмыслим цифру сравнением. Сбор зерна в предоктябрьской России составлял, как известно, 4–5 миллиардов пудов. В абсолютном выражении — немало, хотя мы теперь и собираем много больше. Товарный поезд, груженный таким урожаем, не только протянулся бы поперек всей нашей страны, но и вышел бы за ее пределы. А мы сразу должны взять четверть того, что собирала вся царская Россия. Вот что такое целина на востоке. Но как же она до сих пор сохранилась?

В нашей стране плотность населения убывает к востоку. К востоку убывает и пашня. Это естественно: ядро русского народа исторически сложилось на просторах Восточной Европы, и, только по мере сил освоив их, начал он великий подвиг продвижения на пустовавшие земли Северной Азии.

Население к востоку редеет. Полоса наиболее плодородных, черноземных почв, обрезанная с севера лесами, а с юга пустынями, тоже к востоку суживается, но в гораздо меньшей степени. Черноземные пространства в Сибири не так широки, как на Русской равнине, но все же они достаточно велики — размером с две Франции. А кроме того, там много других земель, по плодородию немногим уступающих чернозему.

Наш народ еще не успел как следует эти просторы заселить — вот почему перед войной в колхозах на один двор приходилось в Курской области по 10 гектаров удобной земли, а в Омской и Новосибирской — почти по 50. Но в Курской области эта земля была распахана чуть не сплошь, а в Омской и Новосибирской областях до полного освоения земли было еще далеко.

Недостаток рабочих рук в местах не извечного, а сравнительно недавнего расселения русского народа не давал ему в полную силу овладеть богатствами природы. Не забудем, что в Европейской части страны «Русская Правда» уже тысячелетие назад регулировала земельные отношения; творец «Слова о полку Игореве» черпал образы также и из жизни земледельца («снопы стелют головами, молотят цепами харалужными…»); пахарь Киевской Руси обладал плугом, способным переворачивать пласт, и удовлетворительно справлялся с подъемом целины. А к черноземным сибирским степям русский человек по-настоящему вышел с Ермаком лишь в конце шестнадцатого века.

Конечно, и три с лишним столетия, протекшие со дней Ермака, срок немалый. За это время можно было сделать многое. Ведь русский народ был способен на небывалые дела — прошел же он всю громадную и дикую Сибирь за полвека: в 1639 году землепроходец Иван Москвитин уже смотрел на Тихий океан. Построил же он в глубине Сибири руками Ивана Ползунова заводскую паровую машину, руками Кузьмы Фролова сложнейшую, не знавшую себе равных гидросиловую систему. Да и пахарь в Сибири сделал немало. Но он мог бы сделать неизмеримо больше. Что же ему мешало? Почему так много там осталось целины?

Пашня в Сибири завелась давно. Уже на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков тобольчанин Семен Ремезов, известный составитель «Чертежной книги Сибири», писал о своем крае: «земля хлебородна, овощна и скотна, опричь меду и винограду ни в чем скудно». Посевы расширялись, и Некрасов позднее в «Дедушке» мог сказать про Сибирь:

Жители хлеб собиралиС прежде бесплодной земли.

Но все же первое время основная часть выходцев с Руси, миновав сибирские степи, шла в тайгу — сначала за «мягкой рухлядью» и «рыбьим зубом», потом за золотом. А там, где сейчас лежит главный массив пашен, еще в восемнадцатом веке оборонялись от степных набегов. С рогатками и надолбами, с тыном и вышками выстраивались укрепления Ишимской линии, Иртышской и Горькой. Русская оседлость продвигалась по степям все дальше на юг, но сравнительно медленно: Кокчетав, например, был основан только в 1824 году, Кустанай еще позже — в 1879–1881 годах. Это как раз те места, где распахивается много новых земель.

Поток переселенцев на сибирский чернозем по-настоящему хлынул лишь с отменой крепостного права, когда русский и украинский крестьянин оказался в известной мере свободным, но малоземельным. Нужда погнала его за Урал. Он двигался долго — пешком, на баржах, на подводах, позже — в товарных вагонах Сибирской железной дороги. Голодал, болел и нищал.

Пока не разразилась революционная гроза 1905 года, царское правительство мешало крестьянскому переселению в Сибирь, потому что хотело сохранить для помещиков дешевые рабочие руки. До 1913 года оно сдерживало распашку сибирских земель особым железнодорожным тарифом: хочешь везти свой хлеб на продажу к западу от Челябинска — плати лишних 8–10 копеек с пуда. Законодатель оберегал помещиков от конкуренции сибирского хлеба.

Разве могли тогда плодородные земли Сибири осваиваться в должной мере? Только перед первой мировой войной там шла довольно быстрая распашка.

Советская власть покончила с малоземельем, с нищетой деревни, и переселение в Сибирь приобрело совсем другой характер. Теперь это было государственной, заботливо организованной мерой по вовлечению в производство новых земель.

Рост промышленности и городов на востоке, оседание кочевников, общий подъем колхозно-совхозного сельского хозяйства повели к быстрому расширению посевов. Трактор поднимал целину. Повышалась урожайность и на старых полях. К началу Великой Отечественной войны сбор зерна в Западной Сибири удвоился. Заблаговременно была создана тыловая житница, которая за время войны еще сильнее развилась.

Но как ни быстро осваивались новые земли, целины еще много оставалось. В Северном Казахстане к началу войны под целиной (не считая залежи) была примерно половина пахотноспособной площади.

И вот только теперь возникла необходимость, созрела возможность резкого сдвига в освоении нетронутых земель.

Ключом к новым землям стал достигнутый высокий уровень тяжелой индустрии. Он позволил нам бросить силы на быстрый подъем производства зерна. Он дает нам возможность решить важную, до сих пор не решенную задачу — полностью включить в производство плодородные, но далекие черноземные и каштановые земли востока.

Конечно, и сейчас только от человека, от его труда зависит решение этой проблемы. Но труд на новых землях, на важнейших, наиболее сложных, трудоемких работах, в сильнейшей степени механизируется — а это чрезвычайно важно.

В 1919 году Ленин произнес памятные слова: «Если бы мы могли дать завтра 100 тысяч первоклассных тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами (вы прекрасно знаете, что пока это — фантазия), то средний крестьянин сказал бы: „Я за коммунизм“…» А за один лишь 1954 год на освоение новых земель было направлено 115 тысяч тракторов (в 15-сильном исчислении).

Быстрое увеличение распашки целинных и залежных земель явилось следствием нового качества — подъема нашей социалистической страны на новую ступень в развитии хозяйства, прежде всего в развитии тяжелой индустрии, в росте благосостояния народа.

Но работы 1954–1955 годов — только начало. Площадь целины и залежи на востоке составляет десятки миллионов гектаров. Эта земля в скором времени будет возделываться. Она даст много зерна, которое нам так нужно. В 1954 году партия и правительство приняли решение — уже в 1956 году довести посевы зерновых и других сельскохозяйственных культур на вновь осваиваемых землях не менее чем до 28–30 миллионов гектаров.

Подходит время полного вовлечения в хозяйство плодородных земель на востоке нашей Родины. Три с лишним века Россия ждала этого часа.

ПШЕНИЦА НА СЕВЕРЕ

Основной, решающий район пшеницы у нас — черноземная степь. Мы только что видели, что в пределах степи пшеничные посевы быстро расширяются на востоке. Казахстан, например, в 1955 году по площадям пшеницы догоняет Украину. Но совершается и другое перемещение пшеницы — она распространяется за пределами черноземных степей, завоевывает нечерноземную зону, движется на север.

Карту зернового хозяйства России пересекала черта, разделявшая «потребляющую» и «производящую» полосы. Черта шла от Киева через Тулу и Нижний Новгород до Вятки. Она казалась неоспоримой и вечной.