Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2 - Николай Александрович Митрохин

информации о намечаемых планах, и мы можем только строить догадки о том, что авторы доклада имели в виду.

Двусмысленность и размытость многих формулировок были, очевидно, связаны с существованием двух подходов к дальнейшему реформированию среди групп членов Политбюро, ориентированных на личности Андропова и Черненко. Первая партия (Андропова) готовилась к масштабному реформированию, где «дисциплинирование» было первым неизбежным этапом, вторая (Черненко) не имела однозначной программы. Постфактум в ней видны фракция желающих «наведения порядка» (Черненко, Романов, возможно Щербицкий) и те, кто хотели аккуратных, рассчитанных, но достаточно уверенных реформ в косыгинском духе (прежде всего Тихонов). Баланс между группировками был примерно равен, и обстановка была нервозной, особенно на фоне того, что Андропов перманентно находился в больнице и не мог полноценно участвовать в заседаниях Политбюро.

Черненко рассматривался значительной частью Политбюро как второй после Андропова человек в партии. В первой половине 1982 года, когда Брежнев был еще жив, но уже сделал Андропова «вторым секретарем» ЦК (ведущим дела Секретариата ЦК) вместо скончавшегося Суслова, Черненко до середины июля пытался не допустить будущего генсека на новую карьерную позицию: просто занимал его место во главе Секретариата ЦК до тех пор, пока Андропов не решился сесть в это кресло первым[848]. После избрания Андропова генсеком он, согласно мемуарам Горбачева, фактически оставил за собой кураторство идеологического блока в аппарате ЦК КПСС, в который Андропов и Горбачев внесли некоторые коррективы. Так, заведующим Отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС по инициативе Горбачева был избран умеренно прогрессистки настроенный политэкономист и ректор Академии общественных наук при ЦК КПСС (бывший заместитель заведующего Отделом пропаганды) Вадим Медведев, впоследствии ставший членом Политбюро[849].

Однако идеологический блок в целом (по инициативе бывшего председателя КГБ) оставался крайне консервативным и в «рабочем порядке» курировался секретарем по идеологии и выдвиженцем Черненко Михаилом Зимяниным[850]. В действительности и Зимянин, и новый глава Отдела пропаганды ЦК КПСС Борис Стукалин, который в декабре 1982 года заменил отправленного послом в Румынию главного пропагандиста брежневского культа (и крайне заносчивого человека, раздражавшего и коллег, и политическую верхушку) Евгения Тяжельникова, и все участники «банды четырех» работали на «второго» секретаря ЦК КПСС, то есть Черненко, консолидировавшего с конца 1970-х вокруг себя «антивестернизаторские силы» различной политической ориентации[851].

Между Андроповым и Черненко, консолидирующими своих сторонников не только в составе Политбюро, но и в аппарате ЦК КПСС, периодически возникали заочные конфликты. Стукалин вспоминает в мемуарах, что ему была отведена центральная роль в подготовке июньского пленума 1983 года по идеологическим вопросам и полагалось прописать разные подходы в готовившихся докладе Черненко и речи генсека. Однако Стукалин предпочитал чаще ходить к Черненко, нежели к находящемуся в больнице Андропову, и в результате получил от последнего жесткий нагоняй[852].

Повторимся, что до конца 1982 года «банда четырех» состояла из лидеров и основных авторов одной из нескольких конкурирующих групп в деле писания докладов первым лицам[853]. При этом она обладала узкой специализацией по марксистско-ленинскому наследию. Ее переход в новый статус, в положение новых идеологов, массивно вторгшихся со своими идеями в общегосударственную и общеэкономическую тематику, сразу привел к конфликту с прежними, брежневскими спичрайтерами и их клиентелами в интеллектуальной и академической элите[854].

Об этом есть подробное свидетельство. Один из ключевых советников Брежнева Георгий Арбатов (директор Института США и Канады) как старый знакомый обратился к новоизбранному Генеральному секретарю ЦК КПСС Андропову с личной запиской. В ней содержалась жалоба на заведующего сектором экономических наук Отдела науки ЦК КПСС Михаила Волкова. Тот сразу после избрания нового генсека, уже в декабре 1982 года стал посещать академические припартийные институты и требовал прекратить заниматься конкретными экономическими сюжетами и начать вырабатывать политэкономические категории (ссылался он при этом на работы Сталина). Андропов в ответном письме жестко поставил Арбатова на место и отказался участвовать в рассмотрении проблемы[855].

За немногочисленной вроде бы «бандой» стояли как минимум три круга рядовых исполнителей и идейных сторонников.

Первым кругом были участники «бригад» для писания докладов и статей высшему политическому руководству (Андропову и Черненко), формируемых под командованием Косолапова и Стукалина[856].

Стукалин рассказывает о более позднем (примерно 1984 года) прямом конфликте двух «бригад» по подготовке новой редакции программы партии, которая должна была приниматься на следующем съезде. От его Отдела пропаганды в одну «бригаду» входили консультанты Вадим Печенев, Владимир Степанов, Владимир Правоторов, которые идейно противостояли «бригаде» из бывших помощников Брежнева и «международников» (специалистов по международным отношениям) с «социал-демократическими идеями» (Анатолий Блатов, Анатолий Черняев, Вадим Загладин, Александр Бовин) — действующих или бывших сотрудников Международного и Общего отделов ЦК КПСС. Вся эта работа проходила под непосредственным руководством Горбачева. Несмотря на его руководство, после возникновения принципиального конфликта Стукалин обратился напрямую к Черненко и потребовал исключить из рабочего процесса «оппортунистов», которые «размывали марксистско-ленинские основы партийной Программы» и занимались отходом «от фундаментальных социалистических и коммунистических принципов», и получил в этом поддержку Черненко, вызвавшую очевидное «раздражение Горбачева»[857].

Вторым кругом «банды четырех» были личные клиентелы ее основных участников, то есть люди, которых они привлекали к разовым поручениям или могли задействовать для усиления своего влияния в более долгой перспективе.

У Косолапова в клиентелу входили различные «идейные коммунисты». Например, еще один выпускник и последователь идей «цаголовской кафедры» экономфака МГУ, консультант Международного отдела аппарата ЦК КПСС Станислав Меньшиков, неоднократно упоминаемый ранее. Или заведующий кафедрой политэкономии Института общественных наук при ЦК КПСС, выходец из МГИМО и тоже бывший член команды спичрайтеров из Международного отдела Эрик Плетнев, автор множества книг по капиталистической экономике. Или начальник подотдела Госплана и парторг одного из его подразделений Гелий Павлов. Или Елена Лосото, журналистка «Комсомольской правды», яростно боровшаяся против мещанства и обуржуазивания советской молодежи из среднего класса, и главный редактор этого издания Геннадий Селезнев (будущий спикер Государственной Думы РФ), которые после прихода Горбачева к власти не вовремя поддержали Косолапова позитивной рецензией его книги и, по его мнению, добили этим его политическую карьеру[858].

Это действительно были убежденные и вполне «ортодоксальные» по советским меркам поклонники большевизма в его радикальных формах. Публицистку «Комсомолки» Елену Лосото, например, «на капустниках „КП“… изображали в черной кожанке, красной косынке, и она требовала права на расстрел на месте. Все очень веселились».

Лосото действительно была чудовищно ортодоксальна, но во время затеянных ею дискуссий — по статьям «Во что рядится чванство» и «Не обеднеем» — высказывались иногда дельные мысли. «Не обеднеем» — текст, под которым не стыдно было подписаться: