Там, где всегда ветер - Мария Романушко

– Ну, прости. Просто необычно как-то. В твоём возрасте барышни читают книжки про любовь, а ты…

– Я – не барышня! – говорю резко и ухожу в свою комнату.

– Хм, обиделась… – говорит дядя Володя. – Занятная девчонка у вас.

Благодаря «Анти-Дюрингу», Фёдор стал относиться ко мне немного по-другому. Уважительнее, что ли… Спасибо товарищу Энгельсу.

Кабинет печати

В городе торжественно открылся Кабинет Печати. Ну, вроде литературного объединения. В то же время это как бы отдел районной газеты. Поэтому и такое важное название: кабинет! печати! На открытие приезжали редакторы из «Приднепровского коммунара». Говорили нам: давайте! пишите! присылайте! Вольногорск – уже большой город, здесь много чего происходит, есть о чём написать. Всех присутствующих нарекли красивым именем – внештатные корреспонденты!

Комнатка при ЖЭКе. Собираемся здесь раз в неделю – человек десять, но не все приходят всегда. Красавица Ольга – учится в Киеве на филолога, парень Паша лет двадцати, пишущий под Маяковского, и ещё человек пять мужчин с комбината, пишущие в основном заметки о производстве. Ну, и я.

Всем нравятся мои стихи. Каждый раз – просьбы что-нибудь переписать на память. Переписываю, разумеется, от руки. О пишущей машинке я в ту пору даже и не мечтала.

Ненавистная химия

Самый кошшшшмарррный урок – это химия! Я ненавижу запахи химического кабинета. Мне от них плохо, тоскливо. Даже когда просто прохожу по коридору мимо химического кабинета, уже портится настроение.

И я очень боюсь учительницу химии – Веру Акимовну. Прямо коленки дрожат, когда её вижу. Ничего не могу с собой поделать. Её многие боятся. Даже Витька – её сын, он учится в нашем классе. Когда она его вызывает отвечать урок, он выползает из-за стола прямо в полуобморочном состоянии от страха – красный, как рак, язык у бедняги еле шевелится… Она с ним очень строга. Она вообще со всеми строга, но с Витькой – во сто крат больше! Мне его жалко. Он хороший мальчишка, мягкий такой, с близняшками возится – братом и сестрой, они живут через дом, так что встречаемся часто не только в школе.

Вера Акимовна очень красивая – у неё такая яркая, страшная красота: глаза такие огромные и твёрдые, строгие очень, глядящие в упор, буравят тебя, как будто ты преступница. Румянец на щеках очень яркий, пунцовый, кажется, что она всегда во гневе и вот-вот закричит на тебя… Очень, очень боюсь её. Она настолько сильнее меня энергетически и так подавляет меня, что я под её взглядом чувствую себя никем и ничем… Пустым местом. Просто комком страха. Такой дрожащей амёбой… Кошмар, ужас! Я вижу, что она меня терпеть не может. Просто не может терпеть! Когда она на меня смотрит – она меня уничтожает своим взглядом. Так иногда (часто) смотрит на меня Фёдор.

Но некоторых она любит. Лину Троцкую, например. Лина любит химию, а Вера Акимовна любит Лину. Ну, Линочку вообще трудно не любить. И вот, когда Лина отвечает урок, Вера Акимовна прямо расцветает вся, смотрит на Линочку с такой нежностью и с таким обожанием!… В эти минуты видно, что Вера Акимовна действительно красивая, даже очень, наверное, самая красивая учительница в школе. Ещё к Ане-большой она благоволит, к Калачику, к Толику Карцеву. А ещё ей симпатична Сима, девочка-простушка, которая с трудом учиться на тройки. На всех лабораторных и контрольных по химии Сима пристраивается рядышком со мной и всё аккуратненько у меня сдувает. Раздают тетради – у Симы пять или четыре, а у меня – тройка.

– Вера Акимовна, почему тройка? У меня же всё правильно.

– Так ты же списала.

– Я не списывала.

– Ты мне будешь рассказывать! – говорит она с таким презрением, на которое, кроме неё, способен только Фёдор.

И так же, как Фёдора, мне хочется иногда спросить её: «Вера Акимовна, что я вам плохого сделала?»

Про триллер

Самый жуткий триллер, который пришлось прочесть в школьные годы – «Молодая гвардия» Фадеева. Мы её проходили по программе.

Воспевание детского бессмысленного героизма (кому нужны были эти листовки на базаре?), воспевание бессмысленной детской жертвенности и гибели… Мне было дурно, когда я читала натуралистическое описание: как их бросали в шурф шахты, как пускали туда вагонетку, как неслись потом по степи страшные стоны… Жуть! У меня был приступ мигрени, рвота и сердцебиение. Я отказалась писать сочинение по роману, это было выше моих сил, я написала о своей бабушке и о маме.

Вспоминаю шурф в Краснодоне… Когда мы жили в Луганске, нас, третьеклашек, возили на экскурсию в Краснодонский музей и к этому страшному шурфу в степи…

Слишком много о войне – книг, фильмов. Воспевание и воспитание патриотизма? Ерунда это всё. Нельзя патриотизм воспитать на картинах, где столько смертей, крови, мрака. Из поколения послевоенных детей растили неврастеников, пессимистов, людей неуверенных ни в себе, ни в будущем. От этого – тягостное, грустное мировосприятие.

Если у меня будут когда-нибудь дети, я не буду им читать книг о войне.

От мамы я услышала горькую правду: она сказала, что не видит смысла в партизанском и подпольном движении. Что слишком большие жертвы. За одного убитого немецкого офицера могли расстрелять целую улицу мирных жителей, женщин, стариков, детей… Мама видела, как расстреливали её отца, она не может это забыть и не забудет никогда.

Эта страшная история внутренне искалечила маму. Внешне – она красивая, нежная, в компании – обаятельная, остроумная, весёлая. Но внутри у неё что-то сломалось. Навсегда. Испытав на себе несправедливость и жестокость жизни, она и сама бывает жёсткой и несправедливой. Это совершенно не сочетается с её прелестной, женственной внешностью, и от этого ещё больше шокирует и причиняет боль. Мне. Бабушке. (И, как мне кажется, Фёдору).

А иногда мама точно уходит в себя и ничего не замечает вокруг. Так, она не видела, когда я ходила жёлтая от желтухи и падала с ног. Увидела, только когда я уже упала. Не заметила меня в Киеве, когда я стояла у самой двери магазинчика… С ней такое много раз потом будет случаться в жизни – такие странности: как бы выпадения из жизни, из реальности. Пока она сама не осознает и не признает это.

И вот уже несколько лет она твердит это – как объяснение и оправдание всего, что у неё случилось (и не случилось) в жизни: «Я выпала из жизни… Понимаешь, я это чувствую: Я ВЫПАЛА…»

Мне страшно жалко её. И я не знаю, как ей помочь. Ведь мы живём как будто в разных измерениях…

Дедовщина в школе

Дикая история в школе:

Мальчика-пятиклассника избили в школьном туалете. Избили так, что он потерял сознание и в тяжёлом состоянии попал в больницу…

Мальчик был тихий и робкий, врагов у него не было, насолить никому не мог. В школу пришёл следователь. Завели уголовное дело. Мальчик, придя в себя, долго отмалчивался, боялся сказать, кто его избил и за что. Но, в конце концов, не выдержал и всё рассказал.

Тут-то всё и выплыло наружу…

Оказывается, уже долгое время мальчишки-старшеклассники терроризировали малышей: отбирали у них деньги, а тех, кто сопротивлялся, били в туалете. Обычная «дедовщина». Запуганные малыши молчали. Молчали и терпели. И только этот драматичный случай помог всему раскрыться.

Слава Богу, из наших одноклассников никто в этом не был замешан, всё-таки у нас в классе хорошие мальчишки. Хотя, наверное, что-то знали… Не могли не знать. Но тоже молчали.

В группе «дедов» оказались, кроме одного классического школьного хулигана, всё сплошь сынки разных начальников – известных в городе людей.

Городок-то маленький! Все друг друга знают. Эти мальчишки были из обеспеченных семей и ни в чём не нуждались. Они отбирали деньги не оттого, что голодали. Им была приятна власть над другими.

Одним словом, школу колотило… Точнее, колотило весь город. Следователь допрашивал участников событий, свидетелей и их родителей. Ну, разумеется, начальники стали своих сынков тут же выгораживать, спихивая всю вину на… учителей! Мол, они, учителя, во всём и виноваты – недосмотрели, недовоспитали, недобдили.

Нависла туча над нашим классным руководителем – добрейшим Алексеем Павловичем, фронтовиком, учителем истории. В районной газете появилась небольшая, но злая заметка о безобразиях в нашей школе, с откровенными наездами на учителей: вот, мол, как они плохо воспитывают подрастающее поколение.

Как будто у этих мальчишек нет родителей!

Ну, я тут же села писать ответ. Это, по сути, была моя первая в жизни статья на педагогическую тему. И вот что удивительно: с тех пор прошла целая жизнь, я вырастила двоих детей, но по-прежнему придерживаюсь убеждений, которые изложила тогда, когда мне было пятнадцать лет.

А убеждения мои предельно просты: ребёнка должны воспитывать родители. Не школа – а родители, семья. Школа даёт знания. (по крайней мере, пытается это сделать). Но она не может к каждому подойти индивидуально, каждому заглянуть в душу. (И, тем более, в карманы, и спросить: откуда у тебя эти деньги?) Это практически невозможно. У родителей – один ребёнок, ну два, а у преподавателя – их сотни. Так что не надо, уважаемые родители, валить с больной головы на здоровую! Не надо ругать учителей за то, что они недовоспитали ваших деток. Воспитание детей – дело родителей, только с родителей и надо спрашивать. Какими вы их воспитали, что вы в них вложили – то в итоге и получили. Я не побоялась назвать фамилии школьных «дедов».