Русская комедия (сборник) - Владислав Князев

Слышишь, читатель? Мы прозрачно намекнули твоему подопечному самодуру: глубоко, широко, с поворотом. То есть, прильнув к источнику истины. Ну? Наш намек, увы, понят не был. Придется вести следствие всухую, по жесткой версии.

– Почему посланница Олимпа богиня Ника примчала к Гераклу не сразу? – вопросил колдыбанский Мегрэ Самосудов.

И правда, почему? Хотя пострадавший вопил, как тысяча клиентов римской инквизиции, спасительница явилась лишь после того, как он передислоцировался на костер.

– Геракл тоже ведет себя странно, нелогично, – подхватил нить расследования банщик Безмочалкин.

Действительно. Если уж суровому воину так было невмоготу, то почему он не прикончил себя по примеру хрупкой Деяниры обоюдоострым мечом? Или приказал бы забросить свое тело подальше в болото, в прохладные и болеутоляющие грязи. В конце концов, вызвал бы бельгийских трансплантаторов. Они бы его мигом на запчасти разобрали. Под самым современным наркозом. Да еще заплатили бы за каждый орган и член, даже за ногти.

– Так ведь нет, – развел руками шкраб Молекулов. – Вопреки теории относительности Эйнштейна Геракл отвергает относительно легкую кончину и выбирает абсолютно садистскую. Это, правда, подтверждает мою теорию абсолютности, но я ведь об этом Геракла не просил.

Вот именно. Тем не менее Геракл вдруг командует: «На костер!» То есть буквально из огня да в полымя. Требует, чтобы его зажарили. Прямо как жертвенного барана. Что за каприз такой?

– А может быть, вовсе не каприз? – впал в глубокое подозрение энциклопедист Профанов. – Может быть, неожиданное озарение? Чувствую, что на этот предмет нам должна открыться какая-то особая истина.

Слышишь, читатель? Опять самодур с багром имел возможность одуматься: дескать, особую истину, братцы-мудрецы, для верности ищите в вине. Но он продолжал упрямиться.

Флагманский столик тяжело вздохнул и… разом – а куда ж деваться – раскусил секрет древней легенды.

– Надо читать не только текст, но и подтекст! – стукнуло в голову нашим мудрецам.

Во! Теперь все будет четко и ясно, как в деле, которое шьет лучший следователь Колдыбана майор Чапыжников.

Наверняка, страдалец Геракл призвал свою любимую сестрицу-покровительницу.

– Афинушка, милая! Нешто не видишь, какие адские муки терплю? Забери меня скорее на Олимп!

– Какой тебе Олимп? – сухо и строго одергивает его богиня мудрости.

Дескать, напряги свою единственную полуизвилину. Какой толк, что за тобою тыща подвигов, если ты на финише опозорился! Не иначе как мачеха Гера исподтишка устроила тебе такую подлянку. А теперь вон уж подписи под обращением к Зевсу собирает. Разве, мол, герои так умирают? Козлиная смерть – козлу. Значит, лишить Геракла звания героя! Объявить его козлом и персоной нон грата на золотом Олимпе!

– Змея подколодная! – орет Геракл. – Что же делать-то, Афинушка?

– Умереть красиво! По-геройски! – советует Афина. – Прикажи устроить на высокой горе большой костер. А когда будешь гореть на нем, кричи во всю глотку: «Да здравствует Зевс!»

– На костер! – заголосил Геракл, вдохновленный сестрою. – Видят боги, что я вовсе не умираю, с какой стати! Я добровольно приношу себя в жертву родному Олимпу и лично товарищу верховному богу – горячо любимому Зевсу Кроновичу!

Хитрый ход Афины сработал безотказно. Зевс растрогался, разревелся, раздобрился и… Вот богиня Ника уже мчит Геракла на золотой колеснице прямо на свадьбу с юной красавицей Гебой. Горько-о-о! Хеппи-энд, он же победный конец!

Складно получилось, не так ли? Не то что у Гомера. Но наш слушатель почему-то не испытал восторга и ликования. Возможно, потому, что начал догадываться, куда мы клоним и загибаем.

– Что все это означает? – вопросил он, замахав бровями-елками. Мы только и ждали этого вопроса.

– Мудрая древняя легенда учит, – пошли на новый лихой вираж философы-удальцы, – что великий герой должен быть особо бдительным на финише, когда до победного завершения остается буквально пять минут.

– Если уж полубога Геракла сумел подкузьмить и посрамить какой-то заурядный колдун, то против нас ведь интригует враг, который коварнее в миллионы раз.

– Несомненно, коварное безвременье уже запланировало устроить исподтишка Луке Самарычу серый, бездарный, никчемный, короче – бесславный конец. Такой, о котором стыдно рассказывать внукам и правнукам.

Козни безвременья мы зрели совершенно ясно. Словно на киноэкране.

Вот истинные колдыбанцы буквально сегодня совершают во славу эпохи удивительный суперподвиг. Весь мир ахает от восторга и восхищается. Все меридианы и параллели рукоплещут вожаку героев. Лука Самарыч купается в лучах невиданной славы, завоеванной его верными соратниками. И вот уже пошли легенды?

Ха! Пошли, но… не легенды. Пошел Лука Самарыч в ресторан. На банкет в свою честь. Или повезли Луку Самарыча чествовать в Кремле. Или пригласили на закладку парка имени Луки Самарыча. Или же подвели на книжной выставке к полке, чтобы показать подарочные издания о его геройской жизни и деятельности.

Что тут плохого? Да всё тут хорошо. Кроме одной подробности. Нет рядом с Лукой Самарычем его верных и надежных соратников. Возникает, конечно, вопрос: где же они? Но это очень наивный вопрос, совсем детский. Соратники Луки Самарыча, естественно, полегли. Все до одного. Ведь он собственноручно послал их на верную смерть-погибель, и они пунктуально выполнили чрезвычайный приказ шефа.

И опять-таки все бы ничего, если бы не одна такая особая деталь. Без соратников, самостоятельно, бесстрашный Лука Самарыч не может даже спину себе почесать. То есть перед лицом врага он становится абсолютно беспомощным и беззащитным.

И лукавое безвременье, конечно же, тут как тут. В ресторане оно подсовывает беспомощному и беззащитному герою суп из черепахи. Такой, что не оторвешься. В самолете – другой сюрприз: стюардесса. Такая, что не оторвешь. Или подложит безвременье Луке Самарычу в парке прямо под лопату клад. Мешок с золотом. Такой, что надорвешься и рухнешь. Замертво. А у книжной полки – другой подвох. Большая Энциклопедия. Рухнет на героя и погребет. Заживо.

– Уже вижу, как Лука Самарыч умирает от переедания! – ужаснулся Самосудов.

– От эротических излишеств! – содрогнулся Безмочалкин.

– От жадности! – ахнул Молекулов.

– По глупости! – ахнул Профанов.

«Истбанцы» реагировали на такие страшилки очень бурно.

– Какой конфуз! – застонал весь зал. – Стыд, позор, всемирный скандал…

Это еще больше вдохновило актеров у рампы.

– Примчит ли к такому вот герою богиня Ника на золотой карете? – с мхатовским надрывом вопросил флагманский столик. – К обжоре-то. К бабнику. К жадине. К глупцу. Ну?

– Ни за что! – отвечал хор «истбанцев». – Даже звонок мэра Поросенкова не поможет.

– Вот вам и весь итог эпопеи Лукиада, – скорбно вздохнул флагстол. – Титанические усилия коллектива удальцов – насмарку. Особую Колдыбанскую Истину – в архив. Окончательно посрамленную эпоху – в забвение.

Все очень натурально загоревали. Завздыхали, замычали, замекали.

– Что же делать? – заволновался и сам наш герой, которому накаркали такие напасти.

Хм. Не торопись, баран, в лес. Волки уже здесь. И уже щелкают зубами.

– О, Волга-матушка! – воззвал флагманский столик точно так же, как пузатый Молодецкий курган, то есть – к по толку. – В час решающей схватки с безвременьем взывают к тебе твои верные сыны. Вразуми нас мудрым материнским советом!

Теперь – мхатовская пауза. Новомхатовская. От старой отличается тем, что когда-то сценической паузой театр хотел что-то сказать. Сейчас сказать совершенно нечего, и потому во время сценической паузы актеры просто отдыхают.

Наконец, наш коллективный оракул-флагман просиял.

– Спасибо, Волга-матушка, – поклонился потолку боцманский квартет, один в один копируя сцену, которую десять минут назад разыграл тут сам врио. – Спасибо за великое доверие. Заверяем, что удальцы твоего любимого сына Луки Самарыча не обманут твоих особых надежд.

Любимец великой реки вздрогнул. Пожалуй, даже содрогнулся. Наверное, от неясных, но почему-то беспокойных ощущений.

– Волга-матушка речет, – запели наши волки в овечьей шкуре, не хуже, чем их заволжские заповедные коллеги на луну, – что надо переиграть коварное безвременье. Опередить его своим колдыбанским маневром. Хитроумным, удалым, совершенно особым. Таким, чтобы весь мир ахнул от восторга и ликования.

И без лишних слов полпреды коллектива поднесли на старом прадедовском подносе прямо под нос рекордсмену геройских финалов… Да нет, не орден за отвагу. И не стакан для храбрости. Конечно же, нашу удивительную «Книгу постановлений и приказов». Где уже лежала бумага со штампом и за круглой печатью. И каллиграфическим почерком Лещева-Водолеева была уже сделана историческая запись с учетом новых философских озарений низового коллектива, испытывающего острую истинную жажду.