Живун - Иван Истомин

— Мудрый сюдбя-богатырь Ленин! Спасите ненецкий народ! Помогите вернуть нам наше солнце!

Мудрый сюдбя-богатырь Ленин, у Великой Реки выросший, молвил:

— Ваше солнце, ненцы, украл завистливый и злой людоед Пюнегуссе. Ваше солнце спрятано у жадных тэтта да у обманщиков тадибе.

И еще сюдбя-богатырь Ленин, у Великой реки выросший, добавил:

— Если мы вместе с вами возьмемся, завистливого и злого людоеда Пюнегуссе победим. Мы заставим жадных тэтта да обманщиков тадибе вернуть вам, ненцы, ваше солнце.

Еще больше обрадовались бедняки ненцы. Вооружились они да за Лениным, за коммунистами к злому людоеду Пюнегуссе отправились. Мудрый сюдбя-богатырь Ленин впереди всех шел. Дорогу-то он, видать, шибко хорошо знал. Сколько-то прошли, стойбище людоеда Пюнегуссе увидели. В середине стойбища большой каменный чум стоит. На верхушке каменного чума двухголовая когтистая птица Лимбя сидит. Огромные глаза ее, как гнилушки на болоте, светятся. Увидела птица Лимбя вооруженных людей, железными крыльями замахала, закаркала страшным голосом. Такое услышав, людоед Пюнегуссе из каменного чума с мечом выбежал. Из других чумов вооруженные толстобрюхие люди высыпали. Смотрят бедняки ненцы, а это тадибе и тэтта долговязому Пюнегуссе на помощь прийти успели.

Страшный бой поднялся, великий бой. Такого боя никогда тундра не видела. Острые двусторонние мечи коммунистов ударили о зазубренные мечи злодеев. Стрелы бедняков ненцев в темноте молнией сверкали. Тундра мерзлая под ногами заколебалась. Много раз сходились восставшие люди со злодеями. Много раз расходились. На изрытую ногами землю немало крови пролили.

Так прошло семь лун. И еще семь лун. Тогда семисаженный меч мудрого сюдбя-богатыря Ленина впервые крепко задел людоеда Пюнегуссе. Посмотрел Пюнегуссе вокруг, видит: ряды его поредели. Почуял беду Пюнегуссе, подумал: «Это плохо». Еще семь лун прошло. Мудрый сюдбя-богатырь Ленин еще две раны злодею Пюнегуссе нанес. Побледнел людоед Пюнегуссе, чуть не упал, видит: людей его в живых еще меньше стало. Опять он подумал: «Совсем плохо. Далека моя победа».

И еще семь лун прошло. И увидел тогда людоед Пюнегуссе перед самым носом сверкающие мечи коммунистов, острые копья бедняков ненцев. Вскрикнул злодей Пюнегуссе от страха, назад пошатнулся, подумал: «Шибко плохо. Однако, конец пришел». Так подумав, в океан-море бросился. Семь раз показался из воды. Потом совсем утонул. Под лед ушел…

Тут Ларко Сусой вынимает изо рта трубку и, в такт словам махая ею перед собой, одобрительно заключает:

— Так ему и надо, волчьему сыну… А ты слушаешь? Не надоело?

— Что ты, что ты! — забеспокоилась Нина Морозова. — Очень интересно. Все до конца расскажи.

— Конец скоро будет. До приезда в поселок, может, закончу.

Снова закурив, Ларко Сусой несколько минут понукает оленей, легонько подгоняя их хореем. Затем поворачивается боком к пассажирке и, крякнув, продолжает:

— …Да, так ему и надо, зверю-людоеду. Не стало злодея Пюнегуссе — испугались оставшиеся в живых тэтта и тадибе. В темноте скрыться решили. Только ничего у них не вышло. Коммунисты да бедняки ненцы преградили им путь. Выросший у Великой Реки мудрый сюдбя-богатырь Ленин могучим голосом сказал богачам и шаманам: «Вы воры и мошенники! Вы солнце ненецкого народа украли, между собой, как жадные волки, по кускам разделили. Сейчас же верните ненцам солнце!»

Совсем испугались тэтта-богачи да тадибе-шаманы. Дрожа, как трусливые зайцы, из своих чумов украденные куски солнца принесли, перед сюдбя-богатырем положили, сами волчьими слезами плачут: жалко отдавать — им-то светло, тепло было.

Из каменного чума злодея Пюнегуссе коммунисты принесли самый большой кусок солнца. Тогда огромные глаза двуглавой когтистой птицы Лимбя сразу потухли. Она простонала и свалилась с верхушки каменного чума, как околевшая на морозе куропатка.

Выросший у Великой Реки Ленин да остальные коммунисты куски солнца вместе собирать начали. Бедняки ненцы стали помогать им. Быстро собрали, большое солнце получилось. Сюдбя-богатырь Ленин взял это солнце своими могучими руками, высоко-высоко поднял. Поплыло солнце по небу, как по озеру. Сразу в тундре светло стало, тепло стало.

Обрадовался ненецкий народ. Мужчины плачут от радости, женщины плачут от радости, а дети плакать перестали, смеются, ручонками к солнцу тянутся.

Мудрый Ленин да его товарищи коммунисты стоят, улыбаются, ненцам говорят:

— Видите солнце?

— Видим!

— Ваше оно. Навеки ваше.

Солнце над тундрой плывет, ярким светом играет. Ленин опять говорит:

— Видите сопки, пади, озера, реки?

— Видим!

— Ваши они. Навеки ваши.

Увидели ненцы сопки, на сопках оленей много, в падях зверей, птиц много, в озерах и реках много жирной рыбы.

Коммунисты спрашивают:

— Видите, где ваши олени были?

— Видим! Олени наши, оказывается, у тэтта и тадибе были.

Ленин сказал:

— Возьмите своих оленей. Теперь хорошо живите, дружно: вместе пасите оленей, вместе рыбу, пушнину промышляйте. Стройте новую жизнь! Эту новую жизнь строить вам товарищи коммунисты помогут. У вас будут школы и больницы. Выбирайте лучших людей, чтобы тундрой управлять. Вы теперь хозяева!

Потом Ленин еще так добавил: «Берегите свое солнце. Ой, зорко берегите! От плохих, злопамятных людей берегите. Тогда ваша жизнь с каждым годом будет становиться лучше. Когда солнце будет уходить спать, над тундрой Нгэрм-Харп светить будет. Хорошо, красиво будет светить. В домах жить будете, в каждом доме будет сиять маленькое, яркое солнце. Хорошо будете жить, очень хорошо!».

После этого сюдбя-богатырь Ленин и коммунисты на своих упряжках дальше отправились. Другим народам солнце добывать поехали. Но много русских людей — коммунистов осталось в тундре, чтобы помогать ненцам новую, счастливую жизнь строить.

Это все помнят. Это ведь недавно было. Теперь видим: все так получилось, как Ленин, как коммунисты сказали. В тундре, где вымирали люди, фактории, поселки появились. Да что говорить, ты и сама знаешь, как теперь мы живем. Хорошо живем! Спасибо за это Ленину. Большое спасибо коммунистам и всем нашим русским братьям. Тебе говорю, луца-не,[24] большое спасибо. Я знаю: ты газету пишешь, нас по-новому жить учишь. Так вот поезжай хоть на Ямал, хоть в Надым, хоть в Гыду — везде ненцы поют. Про Ленина поют. Про коммунистов поют. Про Ваули тоже поют, потому что Ваули хотел счастья своему народу, за это жизнь свою отдал. Ну, ладно, однако, тут конец! Мась![25] — весело заканчивает Ларко Сусой, на ходу соскакивая с нарты, и, сделав несколько шагов, круто поворачивает упряжку. Олени сразу останавливаются.

Женщина поднимается:

— Молодец! Замечательная легенда!

Проводник машет рукой:

— Какой я легенда. Я простой колхозник.

— Да не ты, а сказка, говорю, замечательная, интересная, — смеется Нина Морозова. — Я ее обязательно запишу.

— Пиши, — отвечает Ларко. — Пусть по-твоему сказка. А Ленин все равно на Ямале был, жизнь ненцев видел, ненцам правильный путь указал.

…Через час они прибывают в небольшой поселок и останавливаются перед крыльцом заезжего дома. Женщина сразу же входит в него. В освещенной электрическим светом комнате она спешно раздевается и, пока готовят заказанный ужин, садится за стол писать. Раскрыв толстую тетрадь, она минуту думает, потом остроконечный карандаш ее начинает мелькать по бумаге, как иголка в руках ненецкой женщины, которая за одну ночь может сшить пару кисов с одиннадцатью узорами.

А Ларко Сусой в это время, привязав оленей к нарте и сняв гусь, стоит у крыльца и любуется сияющими электрическими огнями, новым колхозным поселком, в котором он не был с прошлого года.

Взглянув на небо, он мысленно произносит:

«Вверху Нгэрм-Харп играет. В домах маленькие солнышки-лампочки сияют. Все так, как Ленин сказал».

Удача

Был месяц большой темноты — декабрь. В эти дни солнце совсем не показывалось над тундрой, оно лежало где-то за ледяным морем в своем золотом чуме и ожидало прихода орлиного месяца.[26] Стояли такие морозы, что даже у полярной совы с клюва не сходил обильный иней. А сегодня с Обской губы подул острый ветер, и тундра во мраке казалась безжизненной.

Омра Няруй, низкорослый, худощавый ненец, легкими шагами бывалого охотника шел по снежным застругам в глубь тундры на широких лыжах, обитых лоснящимися оленьими камысами.[27] В правой руке он держал неширокую лопаточку для сгребания снега с капканов, на которую он опирался сейчас, как на лыжную палку. На спине — ружье и небольшой мешок с провизией и приманками. Рядом с патронташем на ременном поясе, чуть звякая цепочками, качались в такт шагов костяные ножны. И хотя он был одет в легкий совок поверх поношенной рабочей малицы, на смуглом лбу под заиндевевшей челкой жестких волос выступили капли пота. Он уже шел столько времени, сколько требуется, чтобы сварить мясо менурея — старого оленя, а до капканов оставалось перейти еще две тундровые речки.