Бестужев-Марлинский - Сергей Голубов

Русские штурмовали Байбурт уже после того, как в Адрианополе был заключен мир[73].

Бестужев побывал у подножия Арарата и в Эривани. Край нагнал на него тоску голыми, обожженными солнцем горами, безжизненными степями и ущельями, вьющейся пылью мертвых дорог, шумом бурьянных полей, подземными деревьями и истомленным видом голодных жителей.

В середине октября Александр. Александрович приехал в Тифлис с поручением закупить по казенной цене для 41-го егерского полка различные предметы амуниции. Комиссариатские чиновники тянули, составляя какие-то бесконечные ведомости, строча отношения, запросы и ответы со стола на стол. Жизнь в Тифлисе была приятна. Бестужев поселился с Петрушей, который лечил серными ваннами перебитый локоть руки. Часто из Бомбор приезжал Ваплик — там стояла его артиллерийская рота. В Тифлисе собралось много «картечных братьев» — Корнилович, Толстой, Назимов, Захар Чернышов, Нарышкин, Кривцов, Коновницын, Цебриков, Гангеблов. Все это общество, сдобренное сливками гвардейских офицеров, командированных из Петербурга на Кавказ для боевой практики и получения крестов, постоянно встречалось, играло в вист и шахматы, сыпало анекдотами. Бестужев ожил. Солдатская шинель его почти не тяготила. Блестящие гвардейцы, которых на Кавказе звали «фазанами», с каким-то трогательным участием льнули к декабристам и вообще к разжалованным. Если не состоять в числе разжалованных, то по крайней мере походить на них и дружить с ними было среди этой молодежи байронической модой. Отвага отчаяния, презрение к потерянным выгодам, равнодушие к безнадежности настоящего положения — все это вызывало восторг, зависть, преклонение, подражание. Если к этому прибавить насмешливые жалобы на скуку и праздность ума, таинственные намеки на огрубелость мохнатого сердца и горечь разуверившихся чувств — успех можно было считать обеспеченным. Бестужев был доволен жизнью в Тифлисе, но не было, однако, в городе человека, глубокая разочарованность которого в жизни была бы очевидней, чем в нем. Тифлисский комендант полковник Бухарин и его супруга Екатерина Ивановна с живым интересом принимали Бестужева у себя в доме. Полковник, малорослый, добродушный человек, со всеми признаками собачьей старости на лице, хлопал несчастливца по плечу.

— Скворец небесный! — говорил он успокоительно. — Мир сей для человека есть лавиринф и загадка! Не разгадаете, Александр Александрович, ей-ей, нет… А вы себе заметьте, любезнейший друг, что на Кавказе служба считается год за два, а две рюмки за одну. Пойдемте-ка к столу.

Два события перевернули вверх дном жизнь Бестужева. Во-первых, в Тифлисе вдруг появился снова поступивший на службу и прибывший на Кавказ в должности корпусного провиантмейстера памятный Бестужеву фон Дезин. Этот человек не нашел в себе сил спокойно вынести встречу со своим старым обидчиком. Никогда еще не было ситуации, при которой так легко и безнаказанно могла ему сойти с рук любая месть: он мстил солдату… Во-вторых, по высочайшему повелению, спешно доставленному фельдъегерем из Петербурга, был арестован на несколько суток командир Нижегородского драгунского полка генерал-майор Н. Н. Раевский за то, что принимал у себя разжалованных и декабристов. На Раевского донес рыжий Бутурлин, адъютант военного министра Чернышова. Дело это принимало особый смысл потому, что Раевский в январе 1826 года уже арестовывался по подозрению в принадлежности к Южному обществу. Паскевич заволновался.

Граф Эриванский[74] был в ноябре 1829 года уже не прежним доступным, умным, скромным генералом. Графство, завоеванное им в схватках с персидскими наездниками, и фельдмаршальский жезл, которым вознаградил его щедрый император за победы над турецкими аскерами, сбили Паскевича с толку. Он отрастил себе волосы и тщательно завивал их локонами, вроде Людовика XIV, а в остальном подражал знаменитым военным чудакам: показывал генералам фиги, называя их signore professore [75], и, не стесняясь, сравнивал себя с Александром Македонским и Наполеоном. Находясь в таком воспаленном состоянии, Паскевич при шел в яростную ажитацию, когда увидел на примере Раевского, как опасно воздерживаться от угождений царю. Подсказка фон Дезина решила дело. В начале ноября у Гангеблова по обычаю, собрались разжалованные. Бестужев пришел последним, весело пообедав в ресторации Одье. Вечеринка развертывалась в шумный кутеж. Говорили обо всем, кроме того, о чем считалось неуместным говорить в этом обществе: о декабре не упоминалось никогда ни прямо, ни косвенно. Этой темы не существовало. Бестужев много болтал, смешил других, смеялся сам — прежние бодрость духа и радостная беспечность к нему начинали возвращаться. Вдруг в передней брякнули шпоры, зазвенела сабля, и плац-адъютант вошел в комнату, где в сизом облаке трубочного дыма мелькало полдюжины оживленных молодых лиц. Стаканы остановились у губ, карты полетели под стол, оранжевые огни свечей жалобно замигали. Плац-адъютант подошел к Бестужеву.

— Пожалуйте со мной, я имею вам нечто сообщить.

Александр Александрович ощутил в груди пустоту. В этой пустоте слабо билось сердце. Он вышел за плац-адъютантом в переднюю.

— По повелению его сиятельства главнокомандующего вы арестованы, — сказал плац-адъютант и сделал знак двум жандармам, стоявшим в углу, — возьмите вашу фуражку и следуйте со мной.

Бестужев пошел за фуражкой в общую комнату. Никто ни о чем не спросил его. Молча прикрыл он на минуту бледные веки, прощаясь. Петруша кинулся было за ним…

В Метехе[76] Бестужев просидел несколько дней. Страшные пароксизмы лихорадки, во время которых его опять жестоко мучил вывезенный из форта «Слава» чудовищный солитер, едва не уложили его в гроб. Пользовавший больного знаменитый тифлисский доктор Депнер отчаивался в его выздоровлении. Только в начале декабря Бестужев начал поправляться. За это время судьба всех проживавших в Тифлисе декабристов была решена. Захар Чернышов был переведен из Нижегородского драгунского полка в 41-й егерский; Петруша Бестужев из Ширванского — в Куринский пехотный, стоявший в дагестанском селении Тарки; Александр Александрович — в Грузинский № 10 линейный батальон, несший гарнизонную службу в дагестанской крепости Дербент-Рынкале; все прочие разосланы в части, которые по разным причинам и поводам откомандировали их осенью в Тифлис. Генерал Н. Н. Раевский лишился командования Нижегородским драгунским полком и поступил в состав 5-й уланской дивизии, квартировавшей во внутренних губерниях России. Пострадал и благодушный тифлисский комендант полковник Бухарин. Паскевич вызвал его к себе.