Путь к звездам. Из истории советской космонавтики - Анатолий Александров

В письме жене с космодрома Королев писал:

«Мы стараемся все делать, не торопясь, основательно. Наш девиз: беречь людей. Дай-то бог нам сил и умения достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее. Все мои усилия, мой разум и опыт направлены на то, чтобы предусмотреть, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное».

Ближе к полуночи 15 марта генерал Тюлин позвонил Главному конструктору. Сергей Павлович еще не спал.

– Три часа назад заходил к космонавтам, – поделился он с председателем Государственной комиссии. – Приятно было на них смотреть, Георгий. Собранны, веселы, к работе готовы.

– У тебя, Сергей, имеются какие-то сомнения? – поставил прямой вопрос генерал Тюлин.

– Сомнения, – послышалась усмешка на другом конце провода. – А ты, Георгий, разве живешь без сомнений?

– У меня должность сейчас такая, товарищ Главный конструктор, – ответил председатель Государственной комиссии. – Я должен ставить под сомнение все то, что ты придумываешь со своим конструкторским коллективом.

– А что думаешь, о предстоящем полете?

– Зная твою щепетильность, верю в полный успех эксперимента с выходом Леонова.

Дальше разговор пошел уже намного бодрее. Сергей Павлович вернулся к мысли о космонавтах:

– А ты знаешь Георгий, Леонов собирается взять с собой на борт толику цветных карандашей и подготовить отчет о полете в красках. Вообще, он, конечно, молодец. Я одобрил его намерение.

– А что ты скажешь о Беляеве? Генерал Каманин считает его одним из лучших в отряде. Я с этой оценкой согласен.

– Беляев – человек зрелый, многоопытный. Он, как и Комаров в прошлом полете, наверняка не подведет.

– Я тоже так думаю. Павел Иванович очень импонирует мне своей сдержанностью и умением анализировать сложившуюся ситуацию. В нашем деле – это похвальное качество.

– Правильно, Георгий. Я ведь из-за Комарова и Беляева, в связи с их проблемами со здоровьем, едва не рассорился с Яздовским. Повздорил с ним очень крупно.

– А что Владимир Иванович не верил в их возможное выздоровление и возвращение в отряд?

– Он настойчиво предлагал мне обоих отчислить из Центра подготовки. Но я не дал такого согласия. Спасибо, Каманин меня здорово поддержал.

– Что ты сказал, Сергей, ребятам при встрече?

– Я не скрывал от них сложностей предстоящего полета. Предупредил, что главное в их действиях – четкость. Надо постоянно учитывать все обстоятельства и принимать разумные решения. Всего на земле предусмотреть невозможно.

Тут Королев замолчал на минуту, а потом перевел разговор на другую тему, спросив:

– А ты почему не спишь, Георгий?

– Думаю о наших проблемах, в том числе о твоих взаимоотношениях с Глушко и Мозжориным.

– И что же ты думаешь об этих отношениях?

– Думаю, что Мозжорин – наш твердый единомышленник, а вот Валентин Петрович тормозит твой «Лунный проект» по причине собственных сомнений в его осуществимости.

– А ты знаешь, Георгий, почему Челомей уволил недавно сына Хрущева, Сергея, из своего ОКБ?

– Слышал о каких-то претензиях к нему по работе, но деталей дела не знаю. Мало ли что может прийти в голову Владимиру Николаевичу. Он ведь человек амбициозный.

– Сергей будто бы стал мешать ему в работе. Брежнев ведь не станет щедро финансировать сомнительные проекты, как это делал поначалу Никита с ракетой УР-700.

– Понятно. Теперь буду знать детали. А вообще, скажу тебе прямо, Сергей, что ты взвалил на свои плечи слишком тяжелую ношу… Производство техники, открытый космос, «Лунный проект». Тут на одни согласования нужно столько времени, что…

Но Главный конструктор не позволил давнему сподвижнику довести свою мысль до конца:

– Не надо сочувствий. Ты ведь знаешь, Георгий, что я этого не люблю.

– Раз не любишь, тогда ложись спать, – бодро закончил разговор Тюлин. – Завтра на Государственной комиссии продолжим предметную дискуссию… Спокойной ночи, Сергей.

С приходом Брежнева пошли сдвижки в руководстве, сменялись люди на местах, но подходы и оценки остались практически прежними. Отцом космонавтики теперь стали называть нового лидера. Это нравилось Леониду Ильичу. Он подписывал нередко явно невыполнимые постановления, щедро раздавал государственные награды и почетные звания. В результате появилась целая армия лизоблюдов.

Сразу после заседания Государственной комиссии 17 марта Сергей Павлович имел продолжительную беседу с генералом Каманиным. «Главный наставник» космонавтов рассказал Королеву, со слов Главкома ВВС Вершинина, о последнем заседании Совета обороны страны в начале марта. Дискуссия развернулась на нем нешуточная. Сыр-бор разгорелся по поводу принятия на вооружение и постановки на боевое дежурство в ракетных войсках стратегического назначения пусковых установок и ракет Р-9А конструкции Королева.

Положительное решение по этому вопросу принималось еще при Хрущеве. Теперь требовалось лишь окончательно его утвердить. Такое предложение и внес генерал Мозжорин. Обосновал его Юрий Александрович довольно убедительно – имеются производственные мощности, налажен серийный выпуск ракет. Ведущее ОКБ страны согласно курировать войсковую эксплуатацию наземных и шахтных комплексов. Но первый заместитель министра обороны Гречко выступил против. Свое отрицательное отношение он мотивировал тем, что уже на подходе более дешевые мобильные пусковые комплексы.

Главный конструктор с интересом выслушал Николая Петровича, но все его мысли в этот момент были подчинены предстоящему полету «Восхода-2». На каждом этапе своей напряженной творческой жизни Королев умел выделить главное звено и всеми силами добивался реализации поставленной задачи.

На рассвете 18 марта Главный конструктор вновь появился в стартовом домике. Беляев и Леонов еще спали. Все делалось по утвержденному им распорядку. Тут же Королев направился на стартовую площадку. Погода резко изменилась. Похолодало. Выпал свежий снежок. Предстартовые работы на корабле и на борту продолжались. Когда появились Исаев и Ткачев, переговорил с ними. Оба главных конструктора подтвердили, что на этот раз и тормозная двигательная установка, и парашютная система непременно должны обеспечить качественную мягкую посадку.

При проверке системы ориентации «Восхода-2» неожиданно погас сигнальный транспарант. Специалисты быстро разобрались с дефектом. Сергей Павлович подозвал главного конструктора корабля Богомолова, предупредил:

– Александр Павлович, следует тщательно проанализировать сбой. В лаборатории надо воспроизвести ситуацию, выяснить истинные причины сбоя, и завтра доложите мне о результатах… Дефект не должен впредь повториться!

Ровно в шесть – «предзаправочное заседание» Государственной комиссии. По существу, уже формальные доклады разработчиков систем и полигонщиков по результатам предстартового контроля. Утверждается окончательное решение о готовности корабля и носителя к полету.

Главный конструктор нервно прохаживается по площадке, пристально вглядываясь вдаль. Наконец-то. Белоголубой автобус доставляет к ракете оба экипажа. Беляев и Леонов уже в скафандрах. Горбатко и Хрунов помогают товарищам выйти из автобуса. Командир Беляев докладывает генералу Тюлину о готовности экипажа к полету.

Особое пожелание – от Главного конструктора:

– Дорогие мои орелики! Науке требуется очень серьезный эксперимент. Если в космосе случатся какие-нибудь неполадки, то вы сами должны принять разумные решения.

Перед входом в лифт Сергей Павлович придерживает Леонова за рукав, трогательно просит его:

– Леша, я не буду тебе много советовать и желать. Я попрошу тебя только об одном: ты выйди из корабля и войди обратно. Вот и все. Рекордов мне не надо. Попутного тебе солнечного ветра!

2

Вопрос о составе экипажа «Восхода-2» решился вроде бы сам собой. Никто ни с кем не спорил, не доказывал, что для такого полета лучше, чем Беляев, подходит Волынов или Шонин. Ни Каманин, ни Кузнецов ни разу не обмолвились перед членами Государственной комиссии, что вместо Леонова стоит включить вторым пилотом Горбатко или Хрунова. Эту надежную связку, Беляев – Леонов, задолго до марта шестьдесят пятого назвал сам Главный конструктор, и с ним все согласились.

Для самих космонавтов ситуация с экипажем начала проясняться более-менее в середине октября шестьдесят четвертого, когда «ударная четверка» – Беляев, Леонов, Горбатко и Хрунов – не полетела на Байконур, чтобы присутствовать при старте первого пилотируемого «Восхода», а продолжала упорные тренировки на своей базе. Они выдались не менее трудными, чем были в год полетов Гагарина и Титова. Парашютные прыжки сменялись вестибулярными тренировками, а те – ночными полетами на МиГе и «Иле» с целью изучения звездного неба и работы с секстантом.

В конце ноября Сергей Павлович пригласил весь отряд космонавтов в ОКБ для знакомства с новым кораблем. Он подробно рассказал о задачах предстоящего полета, а затем предложил Леонову облачиться в тяжелейший скафандр и произвести выход из кабины через шлюзовую камеру. Для Алексея получилось очень волнующее занятие, ведь за его действиями наблюдали десятки глаз специалистов предприятия и коллег. Волнение усиливалось и от того, что после выполнения операции по шлюзованию требовалось дать грамотное заключение о возможности выполнения задуманного эксперимента с выходом в открытый космос.