Лестница в небо - Михаил Хазин

Читатель. Кстати, а почему вы считаете первооткрывателями правящего класса Моску и Парето? Разве Маркс с Энгельсом, да вот еще и Бакунин не писали о том же самом, и гораздо раньше?

Теоретик. В том‑то и дело, что не о том же самом. Марксистская традиция рассматривает Власть с экономической точки зрения: у кого контроль над средствами производства, у того и власть. В представлении Маркса и Бакунина, в Италии правила «буржуазия» — правила в том смысле, что принимаемые на государственном уровне решения отвечали ее «классовым» интересам2. Но если вас интересует сама Власть (кто в нее входит, какими средствами обеспечивает подчинение и так далее), а не ее экономическая политика, то ответ «правит буржуазия» оказывается совершенно недостаточным. Разве были «буржуями» король Сардинии Виктор–Эммануил, граф Кавур, барон Рикасоли, землевладелец Ланца, журналист Мингетти, маркиз ди Рудини? [430] Этих людей объединило в «консортерию» совсем не владение крупными капиталами, а личное знакомство и непосредственное участие в управлении государством. Их многолетняя деятельность по преобразованию Италии основывалась на цели, имевшей мало общего с «погоней за прибылью»:

«”Италия должна быть создана и будет создана. Мы постараемся преодолеть препятствия по–хорошему, если же это не удастся, преодолеем их с помощью крайних средств…" — писал Кавур в 1860 году» [Кин, 1978. с. 25].

Практик. Тут просто имеет место различие подходов. Поскольку главным ресурсом любой властной группировки являются деньги, а получить их в большом количестве в рамках капиталистического общества можно только в капиталистической же экономике, то элита, безусловно, состоит из капиталистов. Но, как говаривал капитан Врунгель, «каждая селедка рыба, но не каждая рыба селедка», а потому вовсе не каждый капиталист входит в элиту. Более того, в нее могут войти люди, которые по происхождению капиталистами не являются. Кстати, как и при феодализме — если феодал женится на крестьянке, то она становится феодалом, а не наоборот. Мы изучаем Власть, поэтому нас интересуют элиты. Если ваша цель — пролетарская революция, читайте Ленина и Маркса, но не забывайте, что они сами не на пустом месте взялись и поддерживались очень мощными силами тогдашней элиты.

Теоретик. Различие между широким классом «буржуазии» и узким правящим классом, на протяжении 30 лет определявшим судьбу страны, сделалось в Италии второй половины XIX века настолько очевидным, что наиболее выдающиеся мыслители наконец‑то сумели его обнаружить. Первым из них стал сицилиец Гаэтано Моска, родившийся 1 апреля 1858 года в Палермо, в обеспеченной семье выходцев из Пьемонта.

По–видимому, семья эта была вхожа в тот самый правящий класс, существование которого Моска открыл для мировой науки. Судите сами: в 1877 году Моска поступает на юридический факультет Палермского университета, в 1879–м начинает писать заметки в «Палермское обозрение», в 1881–м получает степень бакалавра. В 1882-1883 гг. Моска продолжает обучение в Риме [431] и Палермо, но уже в области истории и географии, и одновременно работает над книгой «Теория правлений и парламентское правление», которую заканчивает 17 апреля 1883 года, в возрасте 25 лет (и спустя всего пять лет после начала хоть сколько‑нибудь самостоятельной научной деятельности). В этой 356–страничной книге уже содержатся все основные идеи, которые Моска будет развивать в следующие 56 лет [432] (существование правящего, или политического, класса, неизбежность власти меньшинства над большинством, критика парламентаризма, из‑за которого в правящий класс попадают недостойные люди).

Столь быстрая разработка совершенно новой и весьма критической по отношению к общепринятому парламентаризму политической теории представляется невозможной без соответствующего интеллектуального окружения, в котором Моска мог сформироваться как оригинальный мыслитель. Биография Моски проливает свет на особенности этого окружения: известно [Martinelli, 2009], что в палермский университет он поступал вместе со своим другом, Витторио Орландо [433], будущим премьер–министром Италии. Сам

Моска в 1887–м получил должность секретаря в сицилийском парламенте, а в 1888 году переехал в Рим уже в качестве личного секретаря маркиза ди Рудини — того самого ди Рудини, который с 1886 года являлся лидером «правых» итальянского парламента (а позднее побывал и премьер–министром). Учитывая, что ди Рудини также был родом из Палермо, избирался в итальянский парламент именно по этому округу, а после его смерти в 1908 году соответствующее место в парламенте фактически унаследовал Моска, можно предположить, что Моска с юношеских лет был вхож в высшие круги итальянского политического класса [434].

Что же счел нужным сообщить миру молодой, но несомненно талантливый итальянский ученый? Прежде всего, сам факт существования политического класса:

«Среди неизменных явлений и тенденций, проявляющихся во всех политических организмах, одно становится очевидно даже при самом поверхностном взгляде. Во всех обществах (начиная со слаборазвитых или с трудом достигших основ цивилизации вплоть до наиболее развитых и могущественных) существуют два класса людей — класс правящих и класс управляемых…

В реальной жизни мы все признаем существование этого правящего класса, или политического класса [435], как уже предпочли ранее определить его. Мы все знаем, что в нашей собственной стране, как бы то ни было, управление общественными делами находится в руках меньшинства влиятельных людей, с управлением которых, осознанно или нет, считается большинство. Мы знаем, что то же самое происходит и в соседних странах, и в действительности нам следовало бы попыпаться воспринимать окружающий мир организованным иначе — мир, в котором все люди были бы напрямую подчинены отдельной личности без отношения превосходства или субординации, или мир, в котором все люди в равной степени участвовали бы в политической жизни» [Моска, 1994(1). с. 187].

В этой отточенной к 1939 году формулировке и заключается революционное открытие, которое Моска попытался донести до своих современников. Власть в любом обществе принадлежит не отдельным «монархам» и не «всему народу»; наиболее значимые решения готовятся и принимаются хотя и небольшой по численности, но группой людей, составляющих правящее меньшинство. Вот почему предыдущие теории общественного устройства, основанные на аристотелевской классификации форм власти (монархия — олигархия — республика), мало применимы на практике:

«…режим в монархической Италии ближе режиму в республиканской Франции, нежели к режиму в Англии, тоже монархии; существуют также серьезные различия между политическими организациями Соединенных Штатов и Франции, хотя обе страны являются республиками» [Моска, 1994(1). с. 188].

Практически полезной будет лишь та социальная теория, которая вместо «политических организаций», создаваемых правящими классами, начнет наконец изучать сами правящие классы:

«…ключ ко многим великим тайнам истории, точное знание первопричин, детерминирующих расцвет или упадок великих человеческих цивилизаций, нужно искать прежде всего, изучая правящие классы… Только при таком условии… история сможет каким‑то образом стать учительницей жизни и сможет преподать уроки тем, кто управляет судьбами наций» [Моска, цит. по: Рахшмир, 2001, с. 25].

Читатель. Отлично, я весь в предвкушении! Надеюсь, Моска хоть что‑нибудь рассказал о правящем классе, к которому сам принадлежал? Целых три знакомых премьер–министра — было у кого разузнать подробности!

Теоретик. У меня создается впечатление, что Вы нарочно иронизируете. Прочитав уже не одну сотню страниц нашей книги, нельзя быть настолько наивным. Три знакомых премьер- министра — это прежде всего признак умения держать язык за зубами, необходимейшего из умений человека Власти. Моска написал тысячи страниц о самых разных правящих классах, начиная с древних евреев и заканчивая «российской буржуазией» [436], но ни словом не обмолвился о конкретных людях, составлявших, к примеру, правящий класс Италии:

«[Моска] просто повторяет, что правящий класс составляет меньшинство, но он не идет и не хочет идти дальше неопределенной отсылки на это "меньшинство", например такой: ”..эти немногие дюжины людей, которые стоят у рычагов государственной машины"… или такой "…группа, которая, в зависимости от обстоятельств, может включать две или три дюжины или даже сотню людей"» [Bobbio, 1962, р. 8].