Том 1. Главная улица - Синклер Льюис

— Как говорит Уит, самое важное — это чтобы внутри дома все было в порядке, и к черту тех, кто заглядывает в дом с улицы!

По-видимому, было решено, что их дом будет выстроен в здоровом духе Сэма Кларка.

Кенникот много говорил о том, что внутри все будет устроено так, чтобы Кэрол и малышу было удобно. Он говорил о шкафах для ее платьев и об «уютной рабочей комнатке». Но, рисуя на листе, вырванном из старой конторской книги (он экономил бумагу и подбирал веревочки) план гаража, уделил гораздо больше внимания бетонному полу, верстаку и баку для бензина, чем рабочей комнате в будущем доме.

Кэрол отодвинулась. Ей стало страшно.

В старом скворечнике были как-никак свои особенности — ступенька из передней в столовую, живописный сарай и запыленные кусты сирени. В новом же доме все будет гладко, шаблонно, незыблемо. Теперь, когда Кенникоту было уже за сорок и он достиг известного положения, естественно было думать, что на этом доме его строительная деятельность остановится. Пока Кэрол остается в старом ковчеге, у нее еще есть надежда на какую-то перемену, но, раз очутившись в новом доме, она там застрянет навсегда, там и умрет. Поэтому она отчаянно жаждала отложить постройку, надеясь на чудо. Кенникот распространялся о патентованных раздвижных дверях для гаража, а она видела раздвигающиеся двери тюрьмы.

По своему почину она никогда не возвращалась к проекту нового дома. Огорченный Кенникот перестал чертить планы, и через десять дней разговоры о новом доме были забыты.

Каждый год со времени их женитьбы Кэрол мечтала о поездке в восточные штаты. Каждый год Кенникот собирался поехать на съезд Американской медицинской ассоциации. «А потом, — говорил он, — мы могли бы попутешествовать. Нью-Йорк я знаю основательно, я провел там почти неделю, но мне хотелось бы побывать в Новой Англии, посетить исторические места и поесть морской рыбы». Он говорил об этом с февраля до мая, а в мае неизменно оказывалось, что близкие роды какой-нибудь пациентки или намеченные земельные сделки не позволяют ему оторваться надолго в этом году. «Уж ехать, так ехать, а ненадолго нет смысла».

Скука, вызванная бесконечным мытьем посуды, еще усиливала желание Кэрол вырваться из Гофер-Прери хотя бы на время. Она представляла себе, как будет осматривать усадьбу Эмерсона, купаться в зеленых с белоснежной пеной волнах прибоя, носить дорожный костюм с меховой горжеткой и встречаться с аристократами-иностранцами.

Но весной Кенникот виновато сказал:

— Тебе, вероятно, хотелось бы поехать летом куда — нибудь подальше. Но без Гулда и Мак-Ганума на мне столько пациентов, что я прямо не вижу возможности отлучиться. Я чувствую себя так, будто из скупости лишаю тебя этого удовольствия.

Весь неспокойный июль, после того как с приездом Брэзнагана на нее пахнуло ароматом далеких стран и беспечной жизни, Кэрол томилась желанием куда-нибудь уехать. Но она молчала. Они поговорили о поездке в Миннеаполис и отложили ее. Когда она раз заикнулась: «Что, если я оставлю тебя здесь и поеду одна с маленьким на Кейп-Код?»-это прозвучало как шутка, и единственный ответ мужа был: «Честное слово, пожалуй, так и придется сделать, если мы не сможем выбраться в будущем году».

В конце июля он предложил:

— Знаешь, «бобры» устраивают съезд в Джоралмоне. Будет ярмарка и всякая всячина. Прокатимся туда завтра. Кстати, мне нужно повидать по одному делу доктора Кэлибри. Проведем там целый день. Это хоть немного заменит нам наше путешествие. Славный малый этот доктор Кэлибри!

Джоралмон был степной городок, такой же, как Гофер-Прери.

Их автомобиль был не в порядке, а пассажирского поезда утром не было. Они поехали товарным, оставив Хью после долгих и сложных переговоров на попечении тетушки Бесси. Кэрол была в восторге от их необычного способа передвижения. После мимолетной встречи с Брэзнаганом это было первое заметное событие с тех пор, как Хью был отнят от груди. Они ехали в маленьком красном служебном вагоне, который, подрагивая, волочился в хвосте поезда. Это была странствующая хижина, каюта сухопутной шхуны, с черными клеенчатыми сиденьями вдоль стен и сосновой доской на петлях вместо столика. Кенникот играл в карты с кондуктором и двумя тормозными. Кэрол нравились синие шарфы на шеях железнодорожников. Ей понравился их дружелюбно-независимый вид и веселые их приветствия. Рядом с ней не теснились потные пассажиры, и поэтому она только наслаждалась медленным ходом поезда. Пробегавшие мимо озера и бурые поля пшеницы казались ей родными. Ей нравился запах разогретой земли, а в неторопливом постукивании колес звучала светлая умиротворенность.

Кэрол воображала, будто едет в Скалистые горы. В Джоралмон она приехала сияющая, в праздничном настроении.

Но ее оживление стало спадать, как только они остановились перед красной кирпичной станцией, точно такой же, как оставленная ими в Гофер-Прери, и Кенникот, зевая, проговорил:

— Приехали без опоздания! Как раз вовремя, к обеду у Кэлибри. Я звонил ему из Гофер-Прери и предупредил. Сказал, что мы приедем с товарным и будем на месте еще до двенадцати. А он ответил, что встретит нас на станции и повезет прямо к себе обедать. Кэлибри — очень милый человек, и жена у него очень умная и веселая. Э, да вот и он сам!

Доктор Кэлибри был приземистый, чисто выбритый, солидный человек лет сорока. Он был до смешного похож на свой коричневый автомобиль, только у него были очки вместо ветрового стекла.

— Позвольте вас представить моей жене, доктор! Кэрри, познакомься с доктором Кэлибри, — сказал Кенникот.

Кэлибри спокойно поклонился и пожал гостье руку. Но, не успев еще отпустить ее, он уже перенес внимание на Кенникота.

— Рад вас видеть, доктор! Не забыть бы мне спросить, что вы сделали тогда с этим зобом у цыганки в Уэкиниане.

Оба они, расположившись на переднем сиденье машины, склоняли «зоб» на все лады и забыли про Кэрол. Но она этого не замечала. Она старалась сохранить иллюзию необычайного приключения, разглядывая незнакомые ей дома — унылые коттеджи, бунгало из искусственного камня, скучные крашеные коробки с аккуратной дощатой обшивкой, с крылечками под широким навесом и чистенькими газонами.

Когда они приехали, Кэлибри передал Кэрол своей жене, толстой женщине, назвавшей ее «милочкой» и осведомившейся, не жарко ли ей. Видимо, не зная, что еще сказать, она спросила:

— У вас и у доктора, кажется, есть маленький?

За обедом миссис Кэлибри подала на стол солонину с капустой, и от нее самой шел пар, как от листьев капусты. После двух-трех установленных Главной улицей вежливых фраз о погоде, об урожае и об автомобилях мужчины забыли про своих жен и погрузились в профессиональную беседу. Поглаживая подбородок и наслаждаясь случаем проявить свою эрудицию, Кенникот спрашивал:

— Скажите, доктор, даете ли вы беременным тироидин от боли в ногах?

Кэрол не обижалась на то, что ее считали слишком невежественной, чтобы допустить к мужским тайнам. К этому она привыкла. Но капуста и монотонный голос миссис Кэлибри, которая жаловалась на затруднения с прислугой, нагоняли на нее дремоту. Она пыталась бороться с ней и преувеличенно бойко обратилась к доктору Кэлибри:

— Доктор, скажите, медицинские общества Миннесоты не хлопочут насчет закона о помощи кормящим матерям?

Кэлибри медленно повернулся к ней.

— Гм… Я никогда… гм… никогда не занимался этим вопросом. Я не очень-то люблю вмешиваться в политику — этим никогда ничего не добьешься.

Он бесцеремонно отвернулся и возобновил прерванный разговор с Кенникотом.

— Скажите, доктор, вам встречались случаи одностороннего воспаления почечных лоханок? Бакберн из Балтиморы рекомендует хирургическое вмешательство, но мне кажется….

Из-за стола встали лишь в третьем часу. Под прикрытием этого неуязвимого, каменного трио Кэрол пошла смотреть ярмарку, вносившую мирскую веселость в ежегодные церемонии Объединенного братского Ордена бобров. Бобры, люди-бобры, были везде: «бобры» тридцать второй степени в серых парусиновых костюмах и приличных котелках, не столь скромные «бобры» в ярких летних пиджаках и соломенных шляпах, деревенские «бобры» без пиджаков, в обтрепанных подтяжках. Но, каковы бы ни были их кастовые признаки, каждого «бобра» украшала огромная розовая лента, на которой серебряными буквами было выведено: «Сэр рыцарь и брат О.Б.О.Б.-ежегодный съезд». К объемистым корсажам их жен были приколоты значки: «Дама сэра рыцаря». Делегация из Дулута приехала со своим знаменитым любительским зуавским оркестром в зеленых бархатных куртках, синих шароварах и красных фесках. Странно было видеть у людей в этих экзотических костюмах обыкновенные лица американских дельцов — розовые, гладкие, в очках. Когда они становились в круг на углу Главной и Второй улиц, попискивали на флейтах или, надув щеки, во всю мочь трубили в корнеты, глаза у них были такие же осовелые, как если бы они сидели за конторками под табличкой с надписью: «Сегодня я очень занят».