Записки разведчика - Иван Бережной

Взрывом гранаты ее сильно контузило и изранило множеством осколков. Особенно опасными были ранения в голову. В дополнение ко всему обнаружено еще и пулевое ранение в левую руку. Врачи признали у нее кровоизлияние в мозг и ни на минуту не отходили от раненой. Все время возле Нины сидел комиссар, ожидая, когда она придет в себя. Временами казалось, что сознание к ней возвращается. Семен Васильевич говорил ей ласковые слова, но Нина не реагировала ни на какие вопросы. Так ее в бессознательном состоянии и отправили на Большую землю, не питая надежды на выздоровление.

Но, как видно, не суждено было погибнуть отважной комсомолке от фашистских пуль и осколков гранат. Нина выздоровела, и лишь осколки, оставшиеся в теле, еще и теперь напоминают ей о былых партизанских походах и боях…

Через несколько дней после выхода из «мокрого мешка» был проведен разбор боев. Выступая на разборе, товарищ Коротченко, между прочим, сказал:

– Восхищаюсь мужеством, отвагой и стойкостью партизан… Наши генералы-самоучки побили хваленых гитлеровских генералов, имеющих академическое образование. Вы одержали большую победу. Но впереди вас ждут более трудные и более важные задачи. Если хотите, чтобы и впредь вам сопутствовали боевые удачи, а я уверен, что вы этого хотите, то не допускайте в своих рядах самоуспокоенности и зазнайства. Тщательно готовьтесь к новому рейду, который будет намного труднее всех проведенных вами.

ЗНАКОМЫЕ МЕСТА

После отправки раненых с сабуровского аэродрома соединение переместилось к реке Уборти. Расположились в лесу, недалеко от Милашевичей. Партизанский лагерь раскинулся на всхолмленном сухом месте, покрытом кряжистыми дубами. Застучали топоры и вскоре под деревьями появились шалаши из веток и навесы из плащ-палаток и брезентов. Дороги, которые подходили к лагерю, перекрыли заставами. Чуть в стороне от лагеря на полянах и лугах в сочной траве бродили табуны партизанских лошадей.

Подразделения приступили к последним приготовлениям перед выступлением в новый рейд.

К всеобщему нашему удивлению, в это время на Большую землю вызвали Вершигору.

– Что им надо? — удивлялся и сам Петр Петрович. — Ведь я с Володей Зеболовым выслал подробный отчет о деятельности разведчиков.

Все же пришлось лететь. Вершигора обещал вернуться до выступления в рейд, а в случае опоздания- догнать нас на марше.

Теперь, когда улетел Вершигора, вся забота об организации разведки перешла к помощнику начальника штаба по разведке Федору Даниловичу Горкунову, возвратившемуся с Большой земли после выздоровления.

– Иван Иванович, командир приказал подготовить три группы для разведки маршрутов, — сказал мне Горкунов.

К утру следующего дня такие группы были готовы к действиям.

На перегон Олевск-Сновидовичи уходил Осипчук с группой, к Ракитино – отделение Коли Гапоненко. На мою долю выпал самый отдаленный участок Клесов-Сарны, расположенный в ста двадцати километрах. Для связи со штабом мне придали радиста с рацией.

– Ваша задача – уточнить гарнизоны противника на станциях, охрану железной дороги, а главное, отыскать переезды через дорогу и разведать подходы к ним, — напутствовал нас Горкунов.

Для выполнения задачи отводилось шесть суток. Чтобы уложиться в срок, моей группе надо было ежедневно покрывать расстояние не менее пятидесяти километров…

Лагерь покинули все группы одновременно. До Глушкевичей шли вместе. Маршруты проходили по партизанскому краю, противника не опасались, двигались днем и ночью.

Места нам были хорошо знакомы. Но как все изменилось! Полгода назад, когда мы впервые пришли сюда, вступала в свои права зима. Лес стоял оголенный, хмурый, неприветливый. Сейчас в расцвете красы и молодости благоухал май. Лес наполнен птичьим, пением и щебетом. К дороге подступают высокие душистые травы, не тронутые косой. Не до сенокоса крестьянам. Да и к чему им сено, если фашисты истребили почти весь скот…

– Смотрите, смотрите! — затараторил Юра Корольков, когда мы вышли на поляну. Он быстро снял с плеча автомат и начал целиться.

Следуя его примеру, все разведчики привели оружие в боевую готовность и устремили взоры влево, куда целился Юра. Поляна была пустынна. Вдруг над травой мелькнула голова животного. Не успел Юра выстрелить, как Костя Стрелюк выкрикнул:

– Не стрелять! Козуля!

Юра опустил автомат и удивленно уставился на Костю. А животное, как бы почувствовав, что угроза миновала, не спеша, плавными прыжками пересекало поляну, то и дело оглядываясь и беспокойно прядая чуткими ушами. И только теперь мы заметили, что вслед за матерью по пятам прыгало маленькое существо. Вот почему мамаша поглядывала назад и не спешила! Мы стояли и любовались ими, пока мать с детенышем не скрылись в лесу.

– Эх, Юра, Юра! Чуть не оставил маленького сиротой, — с упреком сказал Сережа Рябченков.

– Да разве я думал, что она не одна, — оправдывался Юра…

Случай на поляне вызвал много разговоров. Мы вот пощадили животных, сохранили им жизнь. Удастся ли матери вырастить своего детеныша? Не попадется ли ей на пути злой человек?

Незаметно для нас самих разговор с животных переключился на людей.

– А разве нашим матерям легко воспитывать своих детей, — размышлял вслух Саша Гольцов. — Иная мать бьется, как рыба об лед, во всем себе отказывает ради детей. Растит их, учит. Дети вырастут, поженятся, своей семьей обзаведутся, а для матери они всегда остаются детьми.

– Хорошо еще, если эти дети оценят труд матери, — вступил в разговор Сережа Рябченков. — А то у нас в деревне был случай. Одна женщина осталась без мужа с тремя детьми. Трудно ей пришлось. Сама неграмотная, и старшие дети тоже были не шибко образованные – по четыре класса окончили. Вот она и решила самого младшого выучить. Он, чертенок, оказался на редкость понятливым, все, что учитель говорил, схватывал на лету.

Гордилась им мать… После десятилетки повела в Смоленск, определила в институт. Стал младшой на радость матери высокие науки постигать. Первое время часто письма присылал, «мамочкой милой» называл. А мать посылку за посылкой ученому сыну отправляла. Часто сама наведывалась в город. Души в нем не чаяла. Студент, на лето приезжал домой погостить. Соседи, бывало, говорят: «Что-то твой младшенький гордый стал, не здоровается со старшими?» Мать отвечала: «Так ведь он у меня ученый»…

Проходит год, второй. Все реже заглядывает почтальон к матери ученого сына. Принесет один раз в месяц тощее письмецо, в котором требует выслать посылочку. Затосковала мать и говорит старшему сыну: «Пойду проведаю. Не заболел ли наш Сенюшка». Это младшего так звали. Пошла. Скоро вернулась вся в слезах. Жалуется: «Выучила на свою голову. Уже я ему не мамочка милая, а мать». Оказывается, когда мать приехала в Смоленск, сын ей говорит: «Ты, мать, лучше не приезжай, устаешь ведь». Мать, конечно, обрадовалась, что Сенюшка беспокоится о ее здоровье, да и отвечает: «Твоя правда, но ты не беспокойся обо мне, сыночек мой ненаглядный. Лишь бы тебе было хорошо»… Но сын с досадой отмахнулся: «Ты одета плохо». — «Так ведь все продала, — отвечает мать, — тебе деньги высылала, чтобы ты не знал нужды». — «Спасибо, мать, только ты не приходи, — отвечал сынок. — Узнают товарищи, что ты моя мать, — будут смеяться». — «У тебя хорошие товарищи, они видели меня и не смеются», — не сдавалась мать. Сын замялся, помолчал, а потом посмотрел не знакомым матери, нагловатым взглядом и с досадой говорит: «Как ты не понимаешь? Я им сказал, что ты знакомая тетя из нашей деревни!» Только теперь мать поняла, что сын стыдится ее…

– Подлец, — со злостью сказал Юра Корольков. - Да я такого негодяя сразу поставил бы к стенке!

– К стенке, может, и не надо, а к институту на пушечный выстрел не следует подпускать, — высказал свое мнение рассудительный Стрелюк.

– К сожалению, такие типы еще встречаются в жизни, — сказал Саша Гольцов…

Около года прошло, как мы действуем в тылу врага. Но как преобразились мои юные товарищи: возмужали, повзрослели, созрели. Почти избавился от своей детской горячности Юра Корольков. Он вытянулся, стал серьезным, рассудительным, в голосе появились басовитые нотки. Даже походка выработалась какая-то неторопливая, враскачку. Много пришлось ему увидеть, пережить. Все разведчики-десантники стали опытными партизанами.

…Лес расступился, и перед нами открылась большая поляна. Мы остановились как вкопанные. Там, где полгода назад стояло большое красивое село Глушкевичи, сейчас не было ни одной хаты. Видно, и здесь вдоволь погулял «красный петух», пущенный фашистами.

С замиранием сердца входили в бывшее село. Всех волновала судьба жителей. Глушкевичи встретили нас серыми пепелищами, которые успели порасти бурьяном.

– Входим, как на кладбище, — почему-то шепотом сказал Костя.