Запретная Магия - Энгус Уэллс

— Почему эти головорезы направляются в Кешам-Вадж? — поинтересовался он. — Не думают же они напасть на город.

Брахт помешал варево — его слегка освещенное огнем лицо казалось суровым, глаза — задумчивыми.

— Если это был гарнизон Ценофуса, Кешам-Вадж — безоружен. В Мхерут'йи у Филомена было не более двадцати человек — возможно, что все солдаты Кешам-Ваджа погибли здесь, на дороге, и Сафоман теперь хочет напасть на город.

— Тогда Кешам-Вадж и для нас — западня, — пробормотал Каландрилл. — Если Сафоман осадит его или возьмет силой, то я очень сомневаюсь, чтобы он позволил нам пройти через него.

— Именно, — согласился Брахт. — Но эта дорога — кратчайший путь на Нхур-Джабаль. Если мы поедем как-то иначе, то потеряем много времени. Карта Варента у тебя?

Каландрилл кивнул, вытащил карту и разложил рядом с костром.

— Караван-сарай — вот он. — Он ткнул пальцем в отметину на карте и затем провел рукой по темной линии: — Вот и дорога. Кешам-Вадж здесь, отсюда она идет на Нхур-Джабаль.

— А это? — спросил Брахт, указывая на мелкие надписи вокруг местности. — Это что?

Каландрилл присмотрелся к надписям.

— Местность здесь постепенно поднимается, — сказал он. — Караван-сарай лежит у подножия плато. Кешам-Вадж — на некотором расстоянии от реки. Плато доходит вот досюда, — он показал на линию, — а затем спускается в холмистую местность и опять поднимается до Нхур-Джабаля.

— Это дорога? — Брахт провел пальцем по темной линии; Каландрилл подтвердил. — Если Сафоман поставит своих дозорных на хребте, они нас запросто заметят. Всадники здесь далеко видны. На расстоянии выстрела из лука. А это что?

Керниец указал на заштрихованную поверхность, окружавшую почти половину плато с юго-запада.

— Это лес, — сказал Каландрилл. — И здесь нет тропинок.

— И не указано время, за которое его можно пересечь, — промычал Брахт. — Нхур-Джабаль — это здесь?

Он указал пальцем на то место, где Кхарм-Рханна врезалась прямо в сердце Кандахара.

— Да, — подтвердил Каландрилл. — Видишь вот это? Из Кешам-Ваджа дорога идет прямо на Нхур-Джабаль. Местность между ними пересеченная — холмы и леса. Очень даже возможно, что там есть тропинки, но они здесь не указаны.

Брахт, покачиваясь на пятках, что-то промычал, неотрывно глядя в огонь.

— Все-таки попробуем ехать по дороге, — решил он наконец. — Но только ночью. Если нам повезет и Сафоман будет слишком занят городом, то нам удастся проскочить незамеченными. А затем поедем кругом.

— А если нас заметят?

Брахт ухмыльнулся.

— Тогда мы разворачиваемся и драпаем. Вниз по склону, а затем на юг, кругом, лесом. Поскольку они будут заняты городом, то, возможно, не бросятся преследовать двух человек.

За неимением лучшего плана Каландрилл утвердительно кивнул. Керниец попробовал похлебку и заявил, что она готова. Они поели, и Брахт предложил Каландриллу дежурить первым.

Ночь была теплая, костер весело потрескивал, он был невысоким. Каландрилл положил меч на колени и стал смотреть на звезды, рассыпанные по небу. Время от времени он поглядывал на красный камень, но тот не предвещал беды, и он решил, что птица, которую заметал Брахт, была просто птицей, не больше. Отвращение, которое вызвало место массового убийства, постепенно забывалось, Каландриллу стало скучно, он поднялся и сделал несколько шагов вперед, вглядываясь в темноту. Ни малейшего признака жизни, ни одного огонька, ни звука, предупреждающего об опасности; он вернулся к огню, продолжая дежурство, а в назначенный час растолкал Брахта.

Керниец разбудил его, когда восток только-только начинал сереть, передал ему чашку чая и подогретой похлебки. Они позавтракали, оседлали лошадей, и, когда солнце выплыло из-за горизонта, они уже были в пути.

— А она все летит за нами, — Брахт ткнул пальцем вверх на одинокую неподвижную птицу.

Каландрилл прищурился, пытаясь определить, что это за птица, но она была слишком высоко, и он лишь смутно различал раскрытые крылья и веероподобный хвост. Юноша еще раз взглянул на талисман, но тот по-прежнему оставался холоден, и он только пожал плечами, посчитав, что его товарищ — перестраховщик.

К полудню, однако, он тоже начал волноваться, поскольку птица все еще преследовала их. Любой простой птахе такой долгий полет был бы не по силам. На следующую ночь они устроили привал у ручья под прикрытием нескольких ив и, как и в предыдущую, спали по очереди, а когда рассвело — птица по-прежнему кружила над ними; она начала раздражать Каландрилла, порой даже волосы на затылке у него шевелились от неприятного ощущения, что за ними кто-то постоянно наблюдает.

Когда они подъехали к обуглившимся руинам караван-сарая, птица была все еще над ними. Огонь оставил черные следы на белом камне; крыша провалилась, окна походили на пустые глазницы; пол был усеян расплавленным, как застывшие слезы, стеклом. Двор порос бурьяном, который явно топтали недавно лошади. Мухи еще не успели засидеть навоз. От колодца остался один остов. Брахт вошел в заброшенный караван-сарай, а выйдя, сообщил, что люди Сафомана — если это были они — ночевали здесь, среди руин, прошлой ночью. Каландрилл смотрел на следы их ночевки и все думал об этом взбунтовавшемся вельможе, который разрушил место приюта путников и не оставил камня на камне от колодца. Горький памятник бессердечия на этой пустынной земле, хорошо хоть они наконец-то убрались отсюда.

Ближе к вечеру перед ними замаячило плато. Дорога подошла к нему и стала зигзагом подниматься выше. Теперь она расширилась настолько, что по ней уже могли ехать фургоны; по большей части она была вымощена камнем и совершенно открыта для любого лучника, которому взбрело бы в голову встать на возвышенности. Брахт остановил лошадь в рощице из тонкоствольных березок, шелестевших листвой от дуновения ветерка, принесшего тучу, и стал осматривать дорогу.

— Проклятая луна, — выругался он. — Но если все пойдет хорошо, эта туча поможет нам. Мы переждем здесь полной темноты, а затем поедем дальше. Постарайся поспать хоть немного.

Каландрилл расседлал лошадь, стреножил ее и развалился на траве, прислушиваясь к жужжанию насекомых и глядя сквозь деревья. Птица все еще парила над ними, как молчаливый вездесущий наблюдатель. Он повернулся, что бы сказать об этом кернийцу, но тот уже спал. Каландрилл лишь пожал плечами: сам он от большого перевозбуждения так и не смог уснуть.

С наступлением сумерек они перекусили холодным мясом и лепешками, привязали поклажу и пожертвовали одним одеялом, чтобы обвязать копыта лошадям. Туча плыла вдоль посеребренного луной плато, по которому вслед за ней филигранью двигались вперед тени.