Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне - Анатолий Уткин

Русское отступление продолжалось. 3 августа были потеряны Черновцы. И лишь фронт генерала Алексеева — к югу от припятских болот — выстоял и даже осуществил 8 августа контрнаступление, заставив австрийцев опять униженно просить помощи немцев Ничейная земля между позициями противников была завалена горой трупов, и русская сторона попросила австрийцев о перемирии, чтобы похоронить павших Но австрийский генерал отказал в этом, видя в погибших воинах «наилучшее препятствие для будущего наступления» {441} . В жесткой русской реальности «революционная военная доблесть» стала наименее привлекательным понятием, и Временное правительство зря искало Бонапарта Талантливый адвокат Керенский был им менее всех, что так жестоко и убедительно показало будущее.

Разумеется, Запад, торопя и Милюкова и Керенского, поступал неразумно. Французы сделали посла Палеолога академиком, признавая талантливость его книг, но он проиграл главную битву своей жизни, когда не сориентировался в русской ситуации весной — летом 1917 г., продолжая со слепым упорством толкать шаткое русское правительство в бой, в поражение, в пропасть. Его и Бьюкенена можно понять — Людендорф готовил решающее наступление на Западе, и все средства казались им хорошими, лишь бы русские отвлекали максимум германских дивизий И все же Запад должен был быть проницательнее, не быть жертвой первого же внутреннего импульса. Лишь спустя сорок с лишним лет Дж. Кеннан признал, что западные дипломаты и политики замкнули себя в круг военной необходимости и не смогли подняться над повседневностью, увидеть поразительное и опасное для Запада состояние его несчастливого союзника {442}.

Керенский с коллегами были русскими западниками — совместная с Западом победа обещала благотворно сказаться на последующем внутреннем развитии России. Тяготы настоящего они заведомо извиняли благоприятными возможностями будущего, которое они видели в союзе с Западом, демократическим и прогрессивным Глубоко ошибочный, разваливающий Россию курс представлялся им единственно верным и соответствующим глубинным русским устремлениям.

Неудачное наступление деморализовало даже наиболее стойких. В Петрограде воцарился политический хаос 16 июля большевики и прочие левые подняли восстание с требованием немедленно прекратить войну Шесть тысяч моряков Кронштадта присоединились к ним В течение трех дней они поставили правительственную машин} на дыбы. Дело на этот раз решили кадеты военных училищ, которые выступили на стороне правительства и нанесли удар по большевикам, в частности, по редакции газеты «Правда». Троцкий попал под суд, а Ленин вынужден был скрываться в Разливе.

А Керенский начинает ощущать вкус великой власти. Он переезжает со своей гражданской женой в Зимний дворец, в покои императора Александра Третьего. Приспущенный или поднятый красный флаг показывал, на месте ли новый владелец царских покоев. Он путешествует в царском поезде, восседает за огромным письменным столом русских царей. А поза! Рука в перчатке прекрасной кожи за обшлагом, вторая за спиной. Именно в это время Репин делает известный портрет. Поза не скрыла от великого мастера печали честолюбца, далекого от мира с самим собой. Его пресловутый оптимизм превратился в безответственность, скорость его решений обернулась нежеланием погрузиться в проблему, природное красноречие пересекло грань сугубой сентиментальности. И он не видел главного: партия большевиков и после июльского разгрома функционировала; Керенский ожидал удара справа, закрывая глаза на левый фланг, где Ленин из Разлива собирал костяк партии, готовясь к решительному выступлению.

16 июля 1917 г. Керенский созвал совещание командующих фронтами в могилевской ставке. Недовольство военных возглавил тогда командующий Западным фронтом генерал Деникин: «Я слышал о том, что большевизм разрушил армию. Я отрицаю это. Большевики — это черви, которые паразитируют на ранах армии. Армию разрушили другие, те, кто провел военное законодательство, разрушительное для армии, те, кто не понимает образа жизни и условий, в которых существует армия… Власть была отменена, офицеры унижены Офицеров, включая главнокомандующего, изгнали, как слуг. Военный министр однажды заметил, что может разогнать верховное командование в течение 24 часов Обращаясь к солдатам, военный министр сказал: „При царях вас гнали в бой кнутами и пулеметами. Командиры вели вас на бойню“. Ведите Россию к правде и свету под красным знаменем свободы, но дайте нам возможность вести наши войска под старыми знаменами, освященными победами, чьи ленты целовали тысячи воинов, давая клятву верности отечеству… Это вы Опустили наши славные знамена в грязь, и вы должны поднять их, если у вас есть совесть» {443}.

После фиаско июльского наступления спасти себя министры-социалисты могли, лишь призвав к власти генерала Корнилова. В своем первом же приказе Корнилов проклял предателей, покинувших свои позиции. Он потребовал восстановления смертной казни для солдат в тылу, чистки офицерского корпуса, восстановления исключительного права офицеров производить повышения и понижения, интеграции комиссаров в офицерский корпус, запрета митингов, игры в карты и большевистской литературы. Корнилов принял назначение со словами, что отвечает только перед своей совестью и народом в целом. Большинство офицеров пришло к недвусмысленному выводу, что, пока существует корень зла — советы, русская армия не поднимется.

Но когда полковник Нокс со статистическими данными в руках доказывал одному из ближайших сподвижников Керенского, что катастрофа неминуема, то услышал в ответ: «Ваш пессимизм основан на чистых цифрах, вы не принимаете во внимание удивительный русский дух» {444}.

Послы Запада рекомендовали Временному правительству быть твердым. Френсис предлагал Терещенко расправиться с Лениным и Троцким, чтобы остановить деморализацию русской армии. Френсис видел шанс в назначении генерала Корнилова главнокомандующим — его престиж жесткого командира из народа давал надежду на восстановление дисциплины в войсках, в уменьшении числа социалистов (девять министров из пятнадцати) в правительстве. Он верил в молодого российского премьера. «Ему всего 34 года, и, если хвалы не вскружат ему голову, он обещает стать удивительным человеком». Но тут же посол осторожно добавил: в России нельзя предугадать утром того, что будет в полдень.

Консервативное большинство в британском кабинете категорически отказывалось произвести изменение в русской политике Лондона. Решающее выяснение отношений произошло на заседании правительства 30 июля 1917 года. Вывод был неутешителен: «Социалисты (русские) предпочитают, скорее, вести классовую войну, чем национальную» {445} . В условиях напряжения всех сил нации и трудностей страны такую переориентацию следовало предотвратить. Основная группа английских министров увидела в курсе на освобождение России от союзнических обязательств осквернение уже принесенных жертв.

Германия: новый канцлер

По поручению британского правительства известный производитель вооружений сэр Бэзил Захароф в июле 1917 года предложил в Швейцарии полтора миллиона фунтов стерлингов золотом военному министру Турции Энверу-паше за подписание сепаратного мира. Турецкий министр некоторое время колебался. Возможно, на него в конечном счете повлияли события в Берлине. Созванный на внеочередную сессию германский рейхстаг 19 июля проголосовал за очередные военные кредиты. Германскому правительству поручалось выработать предложения мира «по общему согласованию и обеспечивающие постоянное примирение. Насильственные территориальные приобретения не согласуются с таким миром» {446} . Эта так называемая «Мирная резолюция» прошла 212 голосами против 126.

Послание Бетман-Гольвега германскому генеральному штабу говорит о глубоком разочаровании: неразумно обрывать последнюю возможность достижения компромисса с Британией. Канцлер выступил против бомбардировок Лондона. «Ни одно английское правительство, если оно попытается договориться с Германией, не продержится и дня». Правящие Германией Гинденбург и Людендорф были разочарованы в оказавшемся слабым правительстве. Это определило судьбу Теобальда Бетман-Гольвега. Новым канцлером Германии стал прусский чиновник доктор Георг Михаэлис, выступивший против своеволия депутатов: «Я не думаю, что германский рейхстаг годится для того, чтобы решать вопросы войны и мира по собственной инициативе» {447} . Кайзер впервые за двадцать лет принял представителей практически всех германских партий (за исключением независимых социалистов) и в бескомпромиссной речи огласил свои планы «второй пунической войны» против Британии, в которой вся Европа под германским водительством уничтожит всевластие предательского Альбиона. «Когда вперед выходит моя гвардия, для демократии не остается места» {448}.