Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне - Анатолий Уткин

Министр юстиции А. Ф. Керенский на встрече с британским военным представителем генералом Пулом предупредил: «Мы не уподобляемся Милюкову, когда он настаивает на получении Константинополя. Мы выступаем за интернационализацию Проливов, за самоуправление Польши, Финляндии и Армении — последняя, как обособленная часть Кавказа» {420} . Определение военных целей не столь уж существенно: кто может сказать, какой будет ситуация в конце войны? Он всегда был против империалистических целей войны, но, если альтернативой мировой войне будет гражданская война, он, Керенский, выберет первую {421} . Керенский определил «две опасности, угрожающие русской революции — последователи Милюкова и последователи Ленина». Милюков предлагал справиться с коммунистами обращением к провинции, радикальными перестановками в кабинете. Керенский считал, что в правительстве должны остаться Некрасов, Терещенко и Коновалов. (Далеко не все тогда знали, что названные политики были членами масонской ложи, в которой Керенский был секретарем). Одетый в простую солдатскую косоворотку, бриджи и простые солдатские сапоги, Керенский чувствовал себя избранником судьбы — это замечал всякий, кто видел его достаточно близко. Популярность его в эти краткие месяцы была велика. Английская медсестра на русском фронте свидетельствует: «Когда Керенский закончил, солдаты понесли его на своих плечах до автомобиля. Они целовали его, его униформу, его автомобиль, землю, по которой он шел. Многие, стоя на коленях, молились; другие плакали. Некоторых обуял восторг, другие пели патриотические песни» {422} . Именно в это время его увидела Марина Цветаева, призвавшая в своей поэме дерзнуть на диктатуру.

Став военным министром, Керенский собрал вокруг себя близких по духу офицеров среднего звена — адъютантов — капитана Дементьева и лейтенанта Винера. Главой кабинета военного министра стал его родственник полковник Барановский. От Гучкова он перенял полковника Якубовича и полковника князя Туманова Петроградский военный округ возглавил генерал Половцев. В военном министерстве был создан политический отдел, возглавляемый эсером Станкевичем. Штат комиссаров Временного правительства заполнили, в основном, эсеры и меньшевики. 19 мая 1917 г. Керенский объявил, что не будет отныне принимать прошений об отставке высших военных офицеров, а все дезертиры, которые не вернутся в свои части, будут наказаны. Лишь офицеры будут назначать офицеров; в бою командир мог наказывать нерадивых и т.п.

Наступает апофеоз внутрироссийского влияния Керенского. Тома передает свои впечатления, впечатления знающего в риторике толк французского политика о стиле тридцатишестилетнего русского лидера «Его речь соткана из коротких, отрывистых фраз, бьющих из единого потока и едва связанных между собой. Речь эта представляет собой призыв к сентиментальным струнам души. Все его сердце в этом порыве. Он вкладывает в речь всю наивную силу своих мыслей, всю собственную сентиментальность. Это позволяет ему приобщиться к сентиментальности других, пробраться в тайный угол души, где страх и ужас смерти, которые есть у каждого. Это позволяет ему утверждать себя во главе дивизии в день наступления, убеждать идущих на смерть людей Жертва, которую он, как революционер, принес, позволяет ему говорить подобным образом… В его красноречии есть шарм и грация… Он излучал веру в Россию и Революцию, справедливый мир и успешное наступление» {423}.

Керенский прибыл в Каменец-Подольск по приглашению командующего Юго-Западным фронтом и назначил верховным главнокомандующим вместо генерала Алексеева генерала Брусилова, слава о прошлогоднем наступлении которого еще находила отклик. Керенский находил его несколько оппортунистически настроенным и определенно тщеславным, но, в отличие от стратега Алексеева, тот не тянулся в политика Наиболее тяжелое впечатление на него произвел адмирал Колчак, с которым они проспорили весь путь от Одессы до Севастополя.

Керенский был оратором, но не был стратегом, не был организатором и не был реалистом. Прямо в лицо он комментировал речь Ленина: «Гражданин Ленин забыл, что такое марксизм. Его трудно назвать социалистом, потому что социалистическое учение нигде не рекомендует решать экономические вопросы вооруженным путем, посредством ареста людей — так поступают только азиатские деспоты… Вы, большевики, даете детские рецепты — „арестовать, убить, разрушить“. Кто вы: социалисты или тюремщики из старого режима?» {424}

В Царском Селе Керенский впервые близко увидел царскую чету и сразу признал, что социалистические карикатуры имели мало общего с оригиналом. «Рядом с приятным, несколько неловким гвардейским полковником очень обычного вида — за исключением удивительных голубых глаз — стояла прирожденная императрица, гордая и несгибаемая, полная сознания своего права на правление». Керенскому пришло в голову, что они — «жертвы системы царизма» {425}.

Мирные предложения

Гофман в дневниковой записи от 1 июня оценивает текущую войну как «очень странную». Местами продолжались кровавые бескомпромиссные бои, а на соседних участках фронт фактически развалился {426} . Находясь под страшным прессом военных лишений, австрийский император Карл начал упрекать кайзера Вильгельма в нежелании — настаивая на восточных аннексиях — заключать мирный договор с Россией. Кайзер ответил союзнику: «Я сомневаюсь в том, что Керенский склонен вступить в переговоры с нами Его поведение и донесения нашей разведки показывают его сервильность в отношении Антанты» {427} . Но император Карл и его министр иностранных дел граф Чернин продолжали верить в возможность договориться с Керенским. Некая беседа между голландским журналистом и высокопоставленным русским чиновником убеждала в мирной настроенности, по крайней мере, части российской элиты.

Обстоятельства подстегивали Вену. На собравшемся в конце мая 1917 г. впервые с начала войны австрийском парламенте польские депутаты выдвинули идею независимости Польши. А сербы, хорваты и словенцы создали т. н. «Югославский парламентский клуб». Чувствуя, куда дует ветер, император Карл пообещал создать после окончания войны более национально ориентированную конституцию. Избежать развала государства можно было, лишь остановив военную бойню. И Вена видела шанс. Особенно воодушевляло австрийцев заявление Керенского о том, что он не поддерживает итальянские и сербские цели раздела Австро-Венгрии: «Русское правительство готово начать дружественные беседы с австро-венгерским правительством при условии, что необходимые предложения поступят немедленно» {428} . Чернин был в восторге и уведомил Берлин, что намеревается войти в контакт с Керенским. Голландский посредник сообщил, что русские предлагают заключить мир на основе возвращения к статус кво. В неопубликованных документах Керенского есть запись: "11 июля. Попытка заключить сепаратный мир со мной». Только сорок лет спустя А.Ф. Керенский рассказал об этом эпизоде {429} . Но он уже был описан финским посредником — другом Керенского (и его доктором) Рунебергом. Последние слова Керенского были такими: «В нынешнем положении Россия не может выдвигать мирные предложения; Ллойд Джордж — единственный, кто может предпринять мирную инициативу. В любом случае, вы должны обратиться, прежде всего, к нему».

5 апреля 1917 г. начальник германского генерального штаба Гинденбург пришел к выводу, что существуют возможности начать мирные переговоры {430} . Надежды возлагались на неограниченную подводную морскую войну, создающую перелом в войне — Британия, Франция и Россия слишком зависели от поставок морским путем. А германские подводные лодки сделали ареной борьбы все океаны. 14 мая немцы впервые вывели на боевые позиции свои танки. Имея козыри, следовало искать мира хотя бы на одном из двух своих гигантских фронтов. 15 мая 1917 г. Бетман-Гольвег предложил России заключить мир. Канцлер сказал, что его целью является достижение договоренности, которая исключала бы «любую идею насилия», когда ни одна сторона «не ощущала бы озлобления» {431}.

Через две недели правительство России отвергло германское предложение о перемирии. Керенский не особенно размышлял над немецкими предложениями. Это в последующих книгах он скажет, что некритическая верность не является достоинством, что «заключи он мирный договор, мы были бы сейчас в Москве» {432} . Как член кабинета, он стоял за союзническую верность и доказывал это демонстративно. Идеи сепаратного мира с Россией в 1917 г. окончательно потеряли под собой почву в июле с началом последнего с русской стороны наступления Брусилова.

Першинг

Первые американские солдаты начали прибывать в Британию 18 мая 1917 г. Это были медики, готовившие создание госпиталя. Но уже 26 мая более тысячи американских солдат высадились во Франции. 28 мая командующий американским экспедиционным корпусом генерал Першинг разместился со штабом в Ливерпуле. Во время океанского перехода он разработал планы перемещения во Францию миллионной армии. По всем Соединенным Штатам началась регистрация мужчин в возрасте между 21 и 30 годами. Королю Георгу Пятому Першинг пообещал бросить на весы войны всю американскую мощь. В Париже прием его был настолько восторженным, что, по мнению газет, если бы он решил предложить себя в качестве короля Франции, то имел все шансы. Американский друг объяснил Першингу — «французы дошли до предела» {433} . Беседуя с Петэном, Першинг выразился с американской прямотой: «Я надеюсь, что еще не поздно». Першинг оказался эффективным организатором. 26 июня 1917 года в Сен-Назере высадились 14 тысяч американских солдат. Колонна американцев прошла по Парижу и направилась к могиле Лафайета, который, согласно завещанию, был похоронен в земле, привезенной из Америки Американский офицер объявил' «Лафайет, мы пришли». Першинг установил прямые связи между портовыми складами своей прибывающей армии и выдвинутыми вперед депо, заказал французам производство 5 тысяч самолетов и восьми с половиной тысяч грузовиков. Но прибытие своей армии он ожидал только в 1918 г.