Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - Владимир Брюханов

Фроленко не довольствовался общепринятой ролью и попытался предпринять нечто экзотическое, но претерпел подобный же крах: «В 1874 г. весной я, Аносов, Шишко и двое рабочих отправились на Урал, чтобы сорганизовать боевой отряд из беглых из Сибири. Это не удается. Возвращаюсь в Москву и чуть не попадаю в руки жандармов. Избегнув ареста, перехожу на нелегальное положение».[545]

Желябов, тоже принявший участие в хождении, благополучно вернулся в Одессу. 12 ноября 1874 года состоялась его свадьба с Ольгой Яхненко-Семиренко — дочерью сахарозаводчика, видного украинофила. В этот же вечер Желябова и арестовали: вместо брачной ночи — ночь на нарах. Какой же сволочью нужно быть, чтобы осуществить такую полицейскую акцию! Такое тоже невозможно забыть и простить!

В марте 1875 его выпускают под залог (благо было кому заплатить!), и он некоторое время живет нормальной семейной жизнью — безо всякой революции. В 1876–1877 он участвовал вместе с Витте в деятельности Одесского комитета помощи балканским революционерам, собирал средства и отправлял добровольцев на Балканы.

Если и оставались еще крохи надежды поднять народ на бунт против власти, то следовало действовать не словом, а делом — самостоятельным примером вооруженной борьбы: «Народ отнесся к нам сочувственно, но было ясно, что за нами он пойдет лишь тогда, когда мы представим из себя достаточно сильную инициативную группу»[546] — именно такой вывод был сделан тогда наиболее решительными и предприимчивыми революционерами, в частности — тем же Дебогорием-Мокриевичем.

Так, через пять лет против провала деятельности Нечаева и через полтора года после судебной расправы над ним, его идейным единомышленникам пришлось признать и обоснованность его практических установок.

Уже летом 1875 года начался очередной виток «нечаевщины».

3.4. Возрождение «нечаевщины»

Революционные энтузиасты тяжело переживали провал 1874 года. Их вождь Чайковский прямо разочаровался в революции и, сблизившись с А.К. Маликовым — основателем секты «богочеловеков», уехал вместе с последним в Америку — налаживать быт общин, живуших по законам божеским, а не человеческим. Энтузиазма и в этом деле ему хватило лишь на пару лет, но, тем не менее, он исчез из России и вообще с политических горизонтов на огромный срок — вплоть до 1904 года.

Эмигрировали и некоторые другие, в том числе — Д.А. Клеменц и И.И. Каблиц. Последний вернулся в конце 1875 года, привезя с собой образец динамита. Со временем политические вкусы меняются, и в 1879 году Каблиц тяготел к «Черному переделу», а не к «Народной Воле». В 1880 году он вовсе оставил нелегальные игры, превратившись в радикального, но вполне мирного литератора.

Клеменц в 1875 году дважды нелегально навещал Россию — пытался организовать бегство Чернышевского из Вилюйска. Во время войны на Балканах в 1875–1878 годах он участвовал в партизанских действиях в Боснии. Там же побывали Кравчинский и Сажин.

Иные решили исправить множество частных ошибок, допущенных в пропагандистской практике, более профессионально овладеть полезными ремеслами и глубже погрузиться в народный быт. От летучей пропаганды решено было переходить к оседлому существованию, образуя поселения из энтузиастов-пропагандистов. Такие поселения просуществовали штучным образом вплоть до 1879 года, постоянно снижая интенсивность деятельности: наиболее энергичные и нетерпеливые функционеры возвращались в города, а вошедшие во вкус провинциального существования утрачивали революционный пыл и все более превращались в полезных и достаточно мирных народных просветителей; расширение земств давало легальные возможности для этого.

Раздраженность безуспешностью пропаганды, а также противодействием властей вызывала естественное озлобление и обостряло агрессивность. Образовавшийся в конце 1874 года в Москве кружок, состоявший в основном из бывших студентов Цюрихского университета и из студентов с Кавказа (И.С. Джабадари, М.Н. Чикоидзе и другие), едва не сделался ядром такой борьбы.

О настроениях его лидера, Г.Ф. Здановича, быстро отчаявшегося от неуспехов пропаганды, свидетельствуют строки в одном из его писем в июле 1875: «Посылаем вам книги и револьверы с патронами. Убивайте! Стреляйте! Работайте! Делайте восстание!»[547] Но по крайней мере из этих револьверов не выстрелил ни один.

Несколько десятков функционеров было арестовано в течение 1875 года; уцелели немногие, заброшенные в провинцию. Изъято было порядка трех тысяч экземпляров запрещенных книг и более десяти тысяч рублей денег — кое-кто из этой молодежи бедностью явно не страдал.

Участников кружка судили в феврале-марте 1877 года на «Процессе 50-ти». Рабочий П.А. Алексеев произнес там знаменитую революционную речь; сосланный в глушь, он был убит в 1884 году грабителями-якутами.

В 1875 году бежал из ссылки Натансон. До весны 1876 года он объездил всю Россию и побывал за границей, чтобы собрать в общую команду всех уцелевших возможных революционеров. Именно под его влиянием Вера Фигнер бросила в конце 1875 учебу и вернулась из Цюриха в Россию.

К лету 1876 она сдала экзамен на фельдшера (в Цюрихе ей оставалось уже немного до получения медицинского диплома) и постаралась приступить к пропаганде: выше описан провал этого попытки — по весьма весомым и благородным мотивам.

Единственный заметный успех революционной пропаганды — так называемое «Чигиринское дело» — был обеспечен явной провокацией и подлогом.

Совершили их участники киевского кружка, получившего романтическое название — «Южные бунтари». Инициатором его был В.А. Дебогорий-Мокриевич, еще в 1873 году прошедший ученичество у Бакунина в Швейцарии. Согласно теории Бакунина, как упоминалось, все крестьяне России (и Украины) в душе — истинные бунтовщики и революционеры.

В 1917–1922 годах сначала участники массовых погромов помещичьих имений, а затем и сподвижники Н.И. Махно и А.С. Антонова наглядно подтвердили справедливость этой теории. Но к тому времени бунтарские настроения крестьян, подогретые ростом аграрного перенаселения, заметно подросли. К тому же и Украина эпохи Махно была наводнена оружием — как оставшимся от старой русской армии, так и брошенным бежавшими на родину германскими и австрийскими оккупантами.

Хотя в 1870-е годы оружие в России свободно продавалось, но «южные бунтари» испытывали заметный дефицит средств: кое-какие деньги у них имелись, но все же недостаточные для вооружения крестьянских толп, а помещиков, жертвующих деньги на крестьянское восстание, все-таки не нашлось — у всякой глупости есть границы.

Если в 1874 году будущие «бунтари» были захвачены общим стремлением молодежи просвещать народ, то уже со следующего года их группы, действуя в различных местностях Украины, прямо ориентировались на вооруженную борьбу.

К этому времени в нескольких волостях Чигиринского уезда неподалеку от Елисаветграда сложилась довольно напряженная обстановка — накопились претензии крестьян к окрестным помещикам, к местной власти и крестьян друг к другу. Население росло, и многодетные семьи стали требовать общинного передела земли — как это принято в Великороссии: они претендовали на собственные земли своих односельчан, имевших меньше детей; вполне ординарная ситуация для тогдашней деревенской жизни — дальше становилось еще хуже.

Этим и решили воспользоваться «бунтари».

«Весь 1875 г. прошел у нас в организации кружка и привлечении к нему новых членов. В кружок, кроме Стефановича[548] и меня, вошли: Дробязгин, Малинка и Чубаров, все три повешенные в 1878 г. в Одессе[549] /…/; Михаил Фроленко — впоследствии шлиссельбуржец, Лев Дейч[550], Виктор Костюрин, Николай Бух — впоследствии каторжане, и четыре женщины: Мария Коленкина и Мария Ковалевская — обе потом каторжанки, Вера Засулич и Анна Макаревич, позже принимавшая живое участие в итальянских социалистических организациях (была замужем за итальян[ским] соц[иалистом] Костой).

Кружок наш стоял на почве заговора, задачей мы поставили организацию вооруженного крестьянского восстания /…/.

План был простой. В определенный срок группа наша заодно с привлеченными крестьянами, — все вооруженные, конечно, — должны были начать мятеж. Наш отряд, переходя из одного селения в другое, из одной местности в другую, имел в виду всюду объявлять об конфискации помещичьих земель и производить немедленную раздачу земли крестьянам. Но для успеха дела, для того, чтобы крестьяне присоединились к нашему отряду и чтобы ширилось восстание, мы решили пустить в дело манифесты, якобы изданные царем, призывающие крестьян к восстанию против помещиков. /…/