Тимереки (СИ) - Риз Лаванда

– Не думаю, что это будет нашим концом, – уклончиво ответил Аядар, не желая вдаваться в дальнейшие разъяснения.

– Хорошо, пусть так. Дождёмся мы приставления Вонга, я не собираюсь жалеть о нем, и что тогда мы будем делать с информацией?! Да, я журналист, но даже я не знаю, что можно сделать с этой бомбой! Вернее я знаю, что можно сделать, я не знаю, как это сделать. У корпорации длинные руки – они не допустят разглашения, пойдут на все, чтобы похоронить нас вместе с этой информацией. Ни одно издание не рискнет печатать такой материал, ни один телеканал не запустит компрометирующий сюжет о правящей власти, ведь этим большим шишкам и принадлежат эти самые системы массовой информации!

– Что ты заранее волнуешься? Ты ещё не знаешь, что это будет за информация и как это подаст Вонг. – Аядар пожал плечами, глядя на неё своими выразительными лиловыми глазами, в которых сквозило спокойствие и загадочная невозмутимость.

– Ну, я могу, для успокоения души надеяться, что тогда ты скажешь нам, как действовать дальше?! Что у тебя на все есть свой план и своевременный ответ?

– Можешь. Надейся, Лайза. – Аядар в который раз улыбнулся.

– Как ты можешь быть таким спокойным? Ты фаталист, Аядар, веришь лишь в предначертания судьбы? Я … я не вижу даже капли страха в твоих глазах. Или ты глупец и не знаешь с чем связываешься, или ты действительно крепкий орешек, такой себе стальной кокос, напичканный неизвестной нам мощью и силой вашего древнего мира.

– Джиджи рассказывал мне о тебе, как о самой отчаянной. Но для отчаянной ты задаешь слишком много не нужных вопросов. Почему это так беспокоит тебя, просто верь мне, Лайза.

– Посмотри на него Джиджи, ему снова смешно! Для меня это не просто репортажи о браконьерстве или экологической катастрофе. Для меня это как последняя битва человечества! Я никогда ещё не настраивала против себя всемогущую корпорацию, в которой крутятся баснословные деньги, в которой замешана политика крупных государств, где члены корпорации, возомнившие из себя владык мира, давят таких как я словно блох. Скажи мне, Аядар, как у тебя до сих пор не сорвало крышу от такой разительной разницы наших двух миров? Как ты собираешься ориентироваться в этих каменных джунглях и бешеной гонке нашего инновационного времени, опутанного новейшими разработками информационной технологии? – Лайза скептически взглянула на Аядара снизу вверх, кивая ему головой, приглашая к ответу.

Аядар слегка озадачено приподнял изогнутую смоляную бровь, и,  не мигая, уставился в одну точку перед собой, собираясь с мыслями. Через минуту он посмотрел на них, готовый ответить на вопрос:

– Я не могу сказать, что прибываю в полной безмятежности и покое.   Я наблюдаю за поведением людей, пытаюсь понять их мотивы и принципы, по которым они живут. Да, окружающий мир меняется, эволюционирует, прогрессирует, но состояние душ, её субстанция, остается теми же. Для меня не так страшны мегаполисы на воде и улетающие в высь небоскребы, скоростные как мысль поезда и самолеты, огнестрельное оружие и смертоносные бактериологические войны. Мне страшно видеть, осознавать через что переступают ваши люди, творя свои грязные бессмысленные дела. Страшно оттого, что в душах миллионов царит тьма и вопиющий хаос. Беззаконие стало правилом. Преступления и унижения – привычным делом. Слова о любви и добре заглушаются насмешками и презрением. Люди вашего мира зашли в глухой тупик, и бьются головой о стену как мухи, пытаясь её прошибить. Несмотря на то, что моя мать родилась и выросла в этом мире – я здесь чужой, я это понимаю, и желаю вернуться домой, никакие удобства вашего прогресса не прельстят меня остаться здесь. Я ответил на твой вопрос, Лайза? Ну, по крайней мере, попытался.

– Какой же ты …. С одной стороны ты такой простой и чистый, а с другой стороны такой загадочный, упёртый и недоступный! – Лайза эмоционально зажестикулировала руками, не находя достаточно ярких слов, способных выразить своё внутреннее состояние. – Иногда меня злит, что ты не такой как все! Я теряюсь из-за твоих праведных принципов, и завидую, что ты явился к нам из того, другого мира, где можно жить иначе, свободно, веря в чудеса, где можно начать все с начала, где столько ярких красок и светлых эмоций. И тогда я задумываюсь, почему именно я? Почему я должна страдать здесь, почему так сложно поверить в надежду, когда другие люди, там, за невидимой гранью умеют и могут быть счастливыми? За что наказали меня?!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Посмотри на это с другой стороны, – проговорил вместо Аядара, Джиджи. – Ты порадуйся, что именно тебе приоткрылась тайна о существовании параллельного мира, что именно  тебя выбрали для того, чтобы изменить наш мир. Значит и ты особенная, Лайза. Разве я не прав, девочка? Наш рыцарь солнца иной, но я чертовски рад, что встретил его!

Глава 21

Ашварум.

Кей проснулась очень рано. Она осторожно убрала руку спящего Рагнара и встала с постели. Она долго задумчиво смотрела на себя в зеркало, а потом отправилась бродить по сонным улицам, окутанного туманом города. Её мучила тревога. Беспокойство снова и снова, щипало её за сердце, заставляя разум лихорадочно бороться с будоражащими мыслями. С тех пор как ушел Аядар, она потеряла покой. Он и раньше покидал Ашварум, плавал на торговом корабле к берегам Мегапраты, но почему-то именно сейчас было тяжелее всего. Кей на расстоянии ощущала опасность, которая топталась около её сына. Рагнар успокаивал её, говорил, что это только страхи и её предубежденное отношение к тому миру. Но тревога все равно не отступала.

Сделав круг, Кей вернулась обратно домой, но зашла не в свою, родительскую половину, а, пробравшись по длинному, ещё темному коридору, она тихо вошла в апартаменты своего сына. Мирадас спал, по-детски обнимая подушку. Она присела на край его ложа и нежно погладила сына по щеке, убирая в сторону чёрные кудри. От её прикосновения Мирадас пошевелился. По его лицу скользнула слабая улыбка. Не открывая глаз, он проговорил сонным голосом:

– Мама, я конечно очень рад твоему присутствию, но скажи мне, почему в такую рань? Я так сладко спал, мне снился сон и на самом интересном месте меня вернули обратно. Что случилось? Что тебя снова тревожит?

– Прости сынок, что так рано. Не знаю, не могу я. Места себе не нахожу. Ты ведь знаешь что с Аядаром, скажи мне как он сейчас? Мне постоянно кажется, что должно случиться что-то ужасное! – Кей взяла его руку и прижалась к ней щекой.

– Ох, мама, мама. Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не думала так! Аядар жив и здоров. Его что-то печалит, но, не смотря на окружающую его повсюду смерть, опасность ему не грозит. Я ощущаю, как он общается с мужчиной, с другом, ты тоже его знаешь, а ещё с девушкой, их связывает какое-то общее дело. Он мужчина, и сам справится со своими проблемами, Фанфарас не стал бы посылать его на смерть! – Мирадас внимательно посмотрел на мать, мягким любящим взглядом.

– Я знаю, знаю, – прошептала Кей, опуская глаза.

– Мама! – Мирадас поднялся и обнял её за плечи. – Это чувство страха живёт в тебе давно, с тех пор как Аядар родился. Ты боишься потерять его, как потеряла Алмира. Я знаю, отец не любит говорить об этом, но он думает так же. За Аядара ты боишься больше чем за кого-либо, я понимаю тебя, мама. Но я тебе могу совершенно точно сказать, что Аядар не повторит судьбу своего отца!

Кей улыбнулась и поцеловала его в лоб.

– Я пойду, мудрость моя, чтобы я без тебя делала! Ты можешь утешить меня лучше, чем твой отец!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Конечно! – Мирадас улыбнулся, – Ведь отец не чувствует Аядара на расстоянии как я!

Она засмеялась и легонько ущипнула его за бок.

Кей не считала, что любит одного своего ребенка больше, а другого меньше. Она любила всех своих детей с одинаковой силой, просто каждого по-разному, и Мирадас знал это.

Аядара она любила слепо как смысл своей жизни, как часть своей любви и утраченного счастья, как часть Алмира. И его нельзя было не любить! Он был так похож на своего погибшего отца, он взял от него все его лучшие качества. Он был таким же великодушным и гордым, с благородной душей и добрым юмором, необычайно сильный и ловкий, обладающий живым умом юноша. Она гордилась своим сыном, его любили все.