Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Теперь Донскую область представляло исключительно служилое казачество, которое воевало с большевиками и защищать теперь намеревалось только свои интересы. Ни о каких иногородних, инородцах, иноверцах и пр. думать не приходилось — надо было СПАСАТЬ Дон.

Следует заметить, что так называемый традиционный монархизм казачества, вероятнее всего, не более чем красивая легенда. Дон всегда подчеркивал собственную самобытность и самостийность, глухо переживая о переломе через колено казачьей свободы Петром Великим. Поэтому казаки, только получив шанс вернуть себе собственный суверенитет, поспешили восстановить «республику Казакию», о которой столь долго мечтали. С Россией же им было больше по нраву выстраивать союзнические и конфедеративные отношения, но никак не жертвовать собственной властью. Благо, ресурсы позволяли безбедно существовать в этом благословенном краю. Так что серьезно говорить о том, что донцы (как, собственно, и кубанцы, и терцы и др.) спали и видели восстановление престола и соответственно утраты своей личной власти, безосновательно.

Круг был временным, созванным до полного освобождения территории Донской области и созыва Большого Круга, поэтому и ставил перед собой локальные задачи. К примеру, был сразу объявлен «принудительный заем» в 4,2 млн рублей у местных толстосумов, которые не желали раскошеливаться для Добровольческой армии.

Первостепенной из этих задач было отношение к немцам, к слишком много себе позволяющей Украине и к Добрармии. Подавляющее большинство Круга не признавало ни немецкой оккупации, ни территориальных притязаний соседей (да и самой независимой Украины), но так как германский сапог уже был помыт в Дону, а штык упирался в Новочеркасск, с этим фактом следовало считаться. Ибо казачьей плетью в тот момент тевтонского обуха было явно не перешибить. Предстояло лавировать.

Правительство отправило в Киев полномочное посольство для выяснения позиций сторон, а также для того, чтобы «твердо отстаивать существующие ныне границы области, ее независимость и самобытность казачества». Однако по какому-то странному дипломатическому ноу-хау включило в его состав отъявленных германофобов — генерал-майоров Ивана Семенова, Владимира Сидорина, Генерального штаба полковника Александра Гущина и бывшего директора Новочеркасского реального училища профессора Духовной академии Мирона Горчукова.

Столь экстравагантное посольство вступило в контакт с начальником штаба 52-й Вюртембергской резервной пехотной бригады, который заявил, что имеет приказ занять Ростов и Батайск «с целью обеспечить Украину от большевиков удержанием этого важного железнодорожного узла». Когда ему намекнули, что ни один из этих городов к Украине не имеет ни малейшего отношения, тот заметил, что этот вопрос надлежит донцам самим решать с соседями. А заодно добавил, что если понадобится, германская армия не остановится и перед оккупацией Новочеркасска.

Спорить было бессмысленно, оставалось лишь принять условия оккупантов. Для себя донцы этот вопрос решили, избрали 3 мая войсковым атаманом еще одного претендента в «спасители России» — генерала Петра Краснова, выступавшего как раз за тесные контакты с германцами. Отказались от «партизана» Попова (нет боевого опыта, всего лишь начальник юнкерского училища да Степной поход), от «заплавцев» Полякова, Денисова, Янова (молоды и несолидны), от самого Деникина (из мужиков, а нужен казак). Зато Краснов, вообще никак себя не проявивший в донском «сопротивлении», оказался в самый раз.

Удивительный выбор. Бывшая «третья шашка Империи», известный своим германофильством, женатый на немке Лидии Грюнайзен (дочь обрусевшего статского советника Теодора Грюнайзена, первым браком замужем за капитаном Александрином Бакмансеном), Краснов после провала похода с Керенским на Петроград дал «честное слово» большевикам не бороться с Советской властью. И самое удивительное — долгое время его сдерживал. Во время вооруженного противостояния на Дону в ноябре 1917 — феврале 1918 годов, когда лилась кровь и проявлялись принципиальные позиции политических и военных деятелей, Краснов даже не пытался никак поучаствовать в защите Новочеркасска. В начале февраля, когда решалась судьба казачьей столицы, распустил по домам своих подчиненных и уехал в станицу Константиновскую, где пережидал анархию, преспокойно проживая под немецкой (!) фамилией.

Когда весной 1918 года на Дону поднялись казачьи станицы, к «немцу» Краснову (вся станица знала его инкогнито) прибыла делегация из 9-го Донского полка, предлагая ему возглавить выступление против красных. Вот тут бы и проявить свою отвагу «третьей шашки» и амбиции «спасителя Отечества». Однако генерал, припомнив полку бузу в пору повальной армейской анархии, отказался, не стесняясь в выражениях для земляков: «Я эту сволочь прекрасно знаю и никакого дела с ней иметь не хочу».

«Сволочь» пошла спасать Дон без него. Когда вскоре в Константиновскую вступили возвращавшиеся из Степного похода части атамана Попова, которых вряд можно было упрекнуть в «сволочизме», Краснов и тут ухом не повел. «Третья шашка» осталась в ножнах. Генерал ждал куда большего, чем обычное командование партизанским отрядом.

Зато Краснов живо встрепенулся, когда на Круге спасения его бывший начальник штаба по 2-й сводно-казачьей дивизии полковник Святослав Денисов выдвинул кандидатуру генерала в войсковые атаманы. На тот момент он был первым по старшинству среди донских генералов и не связанным с местными элитами, ибо почти всю свою жизнь провел вдали от станиц. Здесь Краснов среагировал мгновенно — малейшее промедление, и в Новочеркасске уже появился бы посланный Деникиным на Круг генерал Африкан Богаевский, человек, уже зарекомендовавший себя активной борьбой против большевизма и имевший большие шансы на атаманский пернач. Благо, что Константиновская куда ближе к столице, чем месторасположение постоянно воюющих деникинских отрядов.

Теперь он не медлил и не скромничал, соглашаясь на пернач.

Вероятнее всего, Краснов понимал, что его выбирают не за «авторитет», который вследствие крайней пассивности был весьма спорен, а как малоизвестную на Дону и компромиссную фигуру среди казачьих кланов верховых и низовых станиц. На это и был расчет, когда генерал тихо ждал своего часа в Константиновской. Власть принесли ему на блюдечке. Надо было теперь ее закрепить и надлежаще оформить, чтобы не было возможности запросто лишить генерала вожделенного пернача.

Поэтому новоиспеченный атаман Краснов сразу выторговал себе неограниченные полномочия, отменив на территории Дона все постановления Временного правительства и тем более декреты Совнаркома. Кругу из полномочий не оставалось ничего, Краснову, называвшему себя монархистом, он был теперь не нужен.