Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Все тщетно. Уже на следующий день в Гначбау пришли солдаты Темрюкского полка в поисках «зарытых кадетами сокровищ». Обнаружили свежие могилы, по погонам полного генерала опознали Корнилова. С гиканьем привезли тело в Екатеринодар, где толпа содрала с трупа последнюю рубаху, пыталась повесить на дереве, потом после различных надругательств оно было увезено на бойню и сожжено.

КОНЕЦ И ВНОВЬ НАЧАЛО

Отступление от Екатеринодара было еще тяжелее, чем наступление на него. На всю артиллерию 30 снарядов, патронов почти нет. Деморализация полная. Большую часть обоза пришлось оставить, бесполезные орудия тоже. В Елизаветинской были оставлены 64 тяжелораненых с врачом, сестрами и деньгами (для подкупа большевиков). Судьба их вполне предсказуема — только 14 выжили, остальных растерзали. Далее в станицах оставляли «наудачу» по 100–200 раненых, кому как повезло. С собой везти было бесполезно — ни бинтов, ни йода, ни медикаментов.

Деникин вспоминал о дне 2 апреля: «Этот день останется в памяти первопоходников навсегда. В первый раз за три войны мне пришлось увидеть панику. Когда люди, прижатые к реке и потерявшие надежду на спасение, теряли всякий критерий реальной обстановки и находились во власти самых нелепых, самых фантастических слухов. Когда обнажались худшие инстинкты, эгоизм, недоверие и подозрительность — друг к другу, к начальству, одной части к другой. Главным образом, в многолюдном населении обоза. В войсковых частях было лучше, но и там создалось очень нервное настроение».

Настроение совсем упало, пошли слухи один страшней другого — якобы конница решила бросить пехоту и пробиваться сама, якобы в полках решили продать большевикам командиров, якобы матрос Баткин пытается договориться с красными. Полковник Тимановский скрытно придвинул к штабу офицерскую часть. На всякий случай.

Стали уходить поодиночке. Ушел генерал-лейтенант Яков Гилленшмидт и пропал без вести.

Пришлось прорываться через железную дорогу, где добровольцев поджидали два бронепоезда. Обманули красных, перешли дорогу там, где их не ждали.

У станицы Медведовской генерал Марков припер к стенке путевого обходчика и револьвером в ухо заставил его успокоить по телефону большевиков. В темноте они вроде ничего не почуяли, но когда добровольцы выстрелами спугнули красных часовых, бронепоезд со станции тихо пошел к переезду, где уже обосновался штаб армии. Наперерез бросился Марков. С криком «Поезд, стой! Раздавишь, сукин сын. Разве не видишь, что свои?!» остановил паровоз. Когда машинист высунулся наружу, швырнул ему в кабину ручную гранату. Снайпер Миончинский тут же влепил снаряд в паровоз, тот завалился набок, часть вагонов загорелась. Экипаж был перебит, белым достались 400 драгоценных снарядов и 100 тысяч патронов.

Последующие дни петляли между железнодорожными ветками, подрывая пути и запутывая следы. В армию потекли кубанцы, пополняя ряды выбывших. В станицах встречали уже как старых знакомых.

Следует заметить, что на тот момент Добрармия была в прямом смысле добровольческой. Ни о какой мобилизации речи не шло, в нее приходили люди бороться за идею, поэтому никто сюда силком никого не тянул. Хочешь воевать за Россию в том смысле, как ее понимали Корнилов с Алексеевым, милости просим, не хочешь — никто держать не станет. Сохранились слова, которые резкий на язык Марков в тот момент высказал одуревшим от боев подчиненным Офицерского полка: «Ныне армия вышла из-под ударов, оправилась, вновь сформировалась и готова к новым боям… Но я слышал, что в минувший тяжелый период жизни армии некоторые из вас, не веря в успех, покинули наши ряды и попытались спрятаться в селах. Нам хорошо известно, какая их постигла участь, они не спасли свою драгоценную шкуру. Если же кто-либо еще желает уйти к мирной жизни, пусть скажет заранее. Удерживать не стану. Вольному — воля, спасенному — рай, и… к черту».

К тому же оживавшая Добровольческая армия получила две разноречивые, но крайне важные новости — большевики подписали Брестский мир, и немцы идут на Дон, а также то, что порадовало их больше всего, — восстали донские казаки. Случилось то, чего так боялись, и чего так ждали. Ленин капитулировал перед злейшим врагом добровольцев, а значит, три года войны они проливали кровь зря. Этот враг скоро появится в прямой видимости.

С другой стороны, возлагавшиеся на казачество надежды оправдались. Донцы недолго терпели над собой комиссаров, и теперь Тихий Дон готов стать под знамена Белого движения. Генерального штаба полковник Владимир Барцевич, посланный в разведку, привез депутацию от донцов из 17 человек, которые сообщили, что генерал Попов окончил Степной поход в Новочеркасске, выбив оттуда большевиков с помощью пришедшего из далеких румынских Ясс отряда полковника Михаила Дроздовского, который ищет встречи с командованием Добрармии.

Это совершенно ободрило обескровленную армию. Значит, есть еще другие силы в России, кроме них. Есть еще офицеры, которые взялись за оружие и пришли на Дон вместе сражаться с большевиками.

Направление движения было выбрано однозначно — на Дон. 19 апреля армия двинулась обратно.

Подробности в штабе сообщили члены делегации. Выяснилось, что восстание спровоцировал беспредел местного красногвардейского отряда в станице Цимлянской, где голубевцы растратили станичную казну себе на жалованье, а затем наложили на цимлянцев контрибуцию. Казаки обомлели от такой наглости и на станичном сборе постановили распустить отряд из 70 красногвардейцев. Голубевцы отказались возвращать казну и стали уходить на станцию Ремонтная, ища поддержки. Тогда казаки ударили «сполох», войсковой старшина Иван Голицын заявил, что такой власти на Дону «не любо», и разослал гонцов в Терновскую, Кумшатскую, Филипповскую и Верхне-Курмоярскую станицы. Беглецов догнали, деньги отобрали, а самих порубили в капусту. Теперь уже отступать было поздно. Иллюзии относительно возможности «мирного сосуществования» с большевиками кончились, тем более, что и без беспредела цимлянцев на Дону хватало злобы среди казаков — крестьяне уже кинулись делить казачью землю, чего вольное воинство потерпеть не могло. Получалось, что вместо ожидаемых дополнительных «легот» от большевиков казаки лишались и земли, и воли, и власти на собственной территории.

18 марта поднялась станица Суворовская. Восстание кубарем покатилось по станицам 1-го и 2-го Донских округов, были направлены гонцы к партизанам генерала Попова с просьбой о поддержке. Генерал к тому времени маневрировал на Маныче и Салу, ухитрившись не только сберечь в мелких стычках основные силы, но и пополниться несколькими сотнями калмыков станиц Платовской (родина Семена Буденного), Бурульской и Граббевской — дополнительно 770 шашек.