Иная кровь - Вера Александровна Петрук

— Валентин, у тебя все в порядке? — в пещеру ворвался свет фонаря, окруживший ярким ореолом голову заглянувшего внутрь калюстианца.

— Да, иду, — ровным голосом ответил Валентин, загораживая Кая от света. И через секунду добавил шепотом:

— Увидимся через пару часов, жди меня.

Глава 22

— Соломон, ты живой? — Кай упал на колени перед неожиданно захрипевшим колдуном и аккуратно приподнял его за плечи. Он уже забрался в лаз, но не для того чтобы ждать в нем Валентина, а чтобы выбраться в пещеру Соломона и оттуда в рудник Тиля. У Кая было мало шансов повторить успех первого побега без Тупэ и Десятой, но надеяться он еще не устал. До этого Кай тщательно осмотрел всех самоделов и колдуна, и был уверен, что все мертвы. Как же приятно было ошибиться на этот раз.

— Вот же суки, — прошептал Соломон, рассматривая кровавые пятна на куртке. Кай хотел снять ее с него, но колдун запретил. — Поджарили меня, как куропатку. — Он закашлялся и сплюнул себе на грудь кровь, — Я все слышал. Не соглашайся, Кай, у калюстианцев тебе делать нечего. А еще они все геи — достаточно, чтобы держаться от них подальше. Ненавижу геев.

Речь была слишком длинной для раненого, и Соломон замолчал, тяжело дыша.

Кай засуетился вокруг, не зная, что предпринять. Валентин с калюстианцами унесли все колбы и сумки, оставив лишь тела, которые, по словам грандира, должны были забрать позже.

— Хочешь воды? — спросил Кай, увидев стекающую по стенке влагу. Возможно, пить ее было нельзя, но вода должна была придать Соломону сил, чтобы не умереть по дороге. Кай собирался перетащить колдуна в рудник и всеми правдами и неправдами потребовать у гномов помощи.

— Вот что, — прокряхтел Соломон, — ты меня не тронь, поздно уже. Лучше самодельчиков моих в Хищиду сложи. Как-то у меня один сгорел нечаянно, сунулся к щитку, ну и коротнуло его. Так я положил его в ванную с Хищидой, а он через месяц очнулся. Может, и эти оклемаются. Только камни на шеи не забудь им привязать, чтобы они случайно не всплыли. А то эти паскудные церковники быстро их себе приберут.

— Соломон, — начал было Кай, но колдун бесцеремонно его перебил — на правах умирающего.

— Если вздумаешь с калюстианцами связаться, поднимусь из могилы! — прорычал он. — Нечего им ликвор добывать, пускай сами мучаются. Через пару недель придешь сюда, глянешь на самоделов. Они умные, если калюстианцы озеро не вычерпают, сами на глаза им не покажутся. Ты понял меня?

— Да понял, понял, только ты не умрешь, потому что кто-то еще должен ноги Десятой сделать.

— Ах, ноги, — колдун отвернулся и кашлянул кровью. — Прости, малыш, но сделки не будет. Во-первых, ликвора ты не насобирал…

— Неправда, он просто в соседней пещере вылез, — горячо возразил Кай.

— А во-вторых, я сейчас сдохну, — проигнорировав Кая, закончил Соломон. — Кстати, можешь и меня в самоделе утопить. Не хочу, чтобы калюстианцы мое тело своими паскудными руками трогали.

— Ты не умрешь, потому что Карли нужны ноги, — упрямо повторил Кай и попытался влить в рот колдуна немного воды. Тот замотал головой и прохрипел:

— Вот же упрямый… Да обманул я тебя. Мог бы и сам догадаться. Только богам под силу человеку новые ноги сделать. Ну, или Детям Неба. Но с этими договориться еще труднее, чем с богами. Можешь прямо сегодня начинать молиться Калюсте. Прости за сарказм, но я помираю, мне можно.

Кай отпрянул от Соломона, словно тот был заразным.

— Врешь!

— Да зачем мне? Я ведь при смерти. Эх, зря при жизни не определился с религией, сейчас бы, наверное, веселее было. А так… что там…

Слова явно давались колдуну с трудом, но чувство юмора его покидать не спешило.

Злость охватила Кая мгновенно, словно искра высохшую траву.

— Тогда и подыхай здесь один, ты… ты… — слова, чтобы выразить всю ярость, бурлившую в душе, как назло не находились.

— Так я и помираю, — едва слышно прошептал Соломон. — Про самодельчиков не забудь… Они не виноваты.

Почувствовав боль в ладонях, Кай разжал кулаки и на негнущихся ногах направился к самоделам, лежавшим у двери. Разочарование в Соломоне, но в первую очередь — в себе, было настолько сильным, что он не сразу услышал, что его зовут.

— Подойди, — хрипел колдун. — Хочу сказать.

Какое-то время Кай упрямо не замечал его, перетаскивая самоделов в озеро, но потом все-таки приблизился. Соломон был обманщиком, однако слушать его предсмертные хрипы было невыносимо.

— Я не стану убивать тебя, — буркнул он. — Если тебе нужна помощь, то скоро сюда придут калюстианцы. Можешь, попросить их об услуге.

— Нет уж, я как-нибудь сам, — проворчал колдун. — Слушай меня, Кай. Я не знаю, зачем тебе это говорю, но чувствую, что должен. Так вот. Кажется, ты не мой самодел.

— Как это? — не понял Кай.

— Когда мы в шахту спустились, Никель передал мне кое-что от Тиля. Записку. У них тут в шахте обвал породы случился, и один тоннель завалило. Стали его откапывать. А когда до середины дорыли, оказалось, что взяли чуть в сторону и нашли пещерку. А в ней мертвого человека со странными формами — большой череп, маленькие глаза, деформированное тельце. Я по описанию сразу узнал самодела четвертой серии. У них у всех маленькие глаза были заложены. Это было тело Каппы Четвертого, того самого, за которого я тебя принял. Самое интересное, что из этой пещеры был лаз в ту комнату, где ты очнулся. Так что, Кай, я не имею никакого отношения к твоему рождению. Да и вообще не понимаю, кто ты такой. Знаю только, что кто-то тебя подменил, подсунул мне и гномам специально, хотел, чтобы мы приняли тебя за своего… И когда я начинаю об этом думать, на душе как-то погано становится. Потому что Хищида… она ведь безмозглая, понимаешь? Это калюстианцы ее одушевляют, но на самом деле… — Соломон часто задышал, выплюнул кровавую слюну и с трудом продолжил, — на самом деле, она просто сосуд для ликвора. Все. Кажется, я умер.

Колдун откинулся, закрыл глаза, но еще дышал. У входа в пещеру замерцали блики света и вдали послышались голоса. Кай проследил расстояние до лаза, посмотрел еще раз на колдуна и решил, что не станет его спасать. Раны в груди выглядели скверно. У Соломона, возможно, и были шансы выжить, но только не с ним. Теперь Кай не чувствовал к нему ни злости, ни сочувствия. Разве что благодарность —