Заступница - Адвокат С В Каллистратова - неизвестен Автор

Можно сослаться на такие примеры:

В своей книге Подрабинек пишет о фактах избиения больных в Сычевской специальной психиатрической больнице санитаром Дворенковым Сашей. Этот эпизод признается клеветническим, так как к делу приобщена справка Сычевской больницы о том, что такого санитара не было. Но при этом и в обвинительном заключении и при допросе свидетелей говорится о санитаре Дворникове Саше. Очевидно, Дворникова среди санитаров в Сычевской больнице действительно не было, а вот был ли Дворенков и избивал ли он больных - не проверено.

Клеветой признается описание в книге Подрабинека убийства при попытке к бегству Левитина в Сычевской больнице, так как установлено, что такой больной в Сычевке не содержался. Однако по вопросу убийства больного при попытке к бегству свидетели - врачи Сычевской больницы - в суде давали противоречивые показания. Врач Федоров утверждает, что случаев убийства больных не было. Врач Москальков показал, что в 1975 г. при попытке к бегству был убит один больной, но он не помнит его фамилию. Это противоречие суд даже не пытался проверить и устранить. Так был случай убийства или не было? И не в фамилии ли здесь только ошибка?

Можно с уверенностью сказать, что при расследовании и рассмотрении дела с соблюдением всех процессуальных норм процент ошибочных и неточных сообщений о конкретных фактах, приведенных в рукописи Подрабинека, значительно сократился бы.

Но главное заключается не в числе не подтвердившихся фактов.

Клевета - это распространение заведомо ложных, позорящих лицо, учреждение или государство измышлений. Такое определение преступления, именуемого клеветой, прямо вытекает из текста закона (ст. ст. 130 и 190-1 УК РСФСР) и не оспаривается в официальной теории советского уголовного права. Слово "заведомо", употребленное в тексте ст. 190-1 УК РСФСР, определяет субъективную сторону данного преступления, которое может быть совершено только умышленно.

В официальном Комментарии к Уголовному кодексу РСФСР (изд-во "Юридическая литература", 1971 г.) написано: "Заведомо ложными, порочащим советский государственный и общественный строй, являются измышления о якобы имевших место фактах и обстоятельствах, порочащих советское общество и государство, несоответствие которых действительности известно виновному уже тогда, когда он распространяет такие измышления. Распространение измышлений, ложность которых неизвестна распространяющему их лицу, а равно высказывание ошибочных оценок, суждений или предположений не образует преступления, предусмотренного ст. 190-1".

Этот научный, официальный комментарий полностью отражает смысл и букву закона. Никаких доказательств того, что Подрабинек умышленно распространял заведомо для него ложные сведения, в деле нет. Больше того, собирая и проверяя огромного объема информацию, он помещал в свою рукопись только то, что считал достоверным, соответствующим действительности. А это исключает состав уголовного преступления в его действиях.

Правильность такого толкования закона подтверждается тем, что за распространение не соответствующих действительности, порочащих какое-либо лицо или организацию сведений, в результате ошибки или по неосторожности (то есть при отсутствии заведомой ложности) нашим законом установлена лишь гражданская (а не уголовная) ответственность по ст. 7 ГК РСФСР. В "Научно-практическом комментарии к ГК РСФСР" (изд-во "Юридическая литература", 1966 г.) указывается, что уголовно наказуема клевета, то есть распространение заведомо ложных, порочащих кого-либо сведений. В отличие от этого ст. 7 ГК РСФСР применяется в тех случаях, когда распространяющий "порочащие сведения добросовестно заблуждался, то есть полагал, что эти сведения соответствуют действительности".

Кроме отдельных эпизодов, относящихся к психиатрии, Подрабинеку вменяется в общей форме клевета на советский государственный и общественный строй, содержащаяся в книге "Карательная медицина". Нельзя отрицать того, что в рукописи Подрабинека содержатся отрицательные оценки некоторых сторон советской действительности, порой выраженные в достаточно резкой форме. Подрабинек не скрывает своих политических, социальных и нравственных взглядов, которые зачастую находятся в противоречии с официальной политикой, идеологией советского государства.

Защите Подрабинека нет надобности входить в обсуждение вопроса о том, правильны или ошибочны взгляды и мировоззрение Подрабинека. С правовых позиций необходимо только отметить, что в субъективных оценках и суждениях, высказываемых человеком, независимо от того, хороши они или плохи, не содержится заведомой лжи. Человек высказывает свои убеждения и считает их правильными и истинными. Следовательно, нельзя эти высказывания считать заведомо ложным измышлениями, то есть клеветой. В уже цитированном мною "Комментарии к Уголовному кодексу РСФСР" по этому поводу написано:

"Произведениями такого рода (т.е. подпадающими под признаки ст. 190-1) являются произведения, в которых высказаны или выражены заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, т.е. содержатся несоответствующие действительности сведения о якобы имевших место фактах, порочащих советское общество и государство.

Изготовление или распространение произведений, хотя и выражающих отрицательное отношение изготовившего их лица к советской действительности, но не содержащих заведомо ложных измышлений упомянутого характера, не влечет ответственности по ст. 190-1".

Право человека мыслить, иметь свои убеждения, собирать и распространять информацию - это одно из основных гражданских прав в каждом цивилизованном обществе. Это право зафиксировано в подписанных советским правительством международных документах.

Преследование за слово, за мысль, за убеждения - недопустимо.

Александр Подрабинек - инакомыслящий. Он в соответствии со своими убеждениями боролся за права психически больных и за права здоровых людей, объявляемых сумасшедшими в политических целях. Но он не клеветник. Он действовал в пределах закона и не совершил преступления.

Вот те правовые основания, которые позволяют мне утверждать, что приговор по делу Подрабинека подлежит отмене, а уголовное дело - прекращению за отсутствием состава преступления.

Жалоба (в порядке надзора) по делу И.Я.Габая

Председателю Верховного суда СССР <...> на приговор судебной коллегии по уголовным делам Ташкентского городского суда от 19.01.70 г. и на определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда Узбекской ССР от 16.03.70 г.

Указанным выше приговором Габай И.Я., 1935 года рождения, был осужден по ст. 190-1 УК РСФСР к лишению свободы сроком на три года. Определением Верховного суда Узбекской ССР от 16.03.70 г. кассационные жалобы Габая и его адвоката были отклонены и приговор оставлен в силе.

Габай И.Я. полностью отбыл наказание и в мае 1972 года вернулся к семье в Москву. Однако здесь он столкнулся с невозможностью жить полноценной жизнью, а именно: устроиться работать по специальности в соответствии с полученным образованием, участвовать в общественном правозащитном движении, за что фактически он и был осужден, публиковать свои поэтические произведения, которые он начал писать еще в школьные годы и продолжал до конца жизни. Все это вместе с глубокой психологической травмой, полученной от пребывания в ИТК в абсолютно чуждом ему мире уголовников, привело к глубокой депрессии, вследствие которой Габай И.Я. 20 октября 1973 г. покончил жизнь самоубийством.

Габай И.Я. рано потерял родителей, у него не осталось близких родственников в СССР. Его вдова с сыном и дочерью эмигрировали в 1974 г. в США и живут там. Мы, близкие друзья Габая И.Я., знали его как человека, безусловно не способного ко лжи и клевете. Он был убежденным гуманистом, что привело его к публицистической деятельности в защиту демократических принципов в СССР, в которой сейчас никто не усмотрел бы криминала. Мы убеждены, что преследовался он и был осужден необоснованно. Наше убеждение основано на имеющихся у нас материалах - выписках из дела, записях, сделанных на судебном заседании, копиях обвинительного заключения, кассационного определения, текста последнего слова Габая. Эти копии и записи не заверены и поэтому не являются официальными документами. Но, опираясь на подтверждения свидетелей - участников процесса (Габай Г.В., Милошевича В.А., Кима Ю.Ч., Баевой Т.А.), данные ими еще во время пребывания Габая И.Я. в заключении, мы не сомневаемся в том, что имеющиеся у нас материалы соответствуют действительности, и на них основываем свою жалобу.

Уголовно-процессуальное законодательство не ограничивает ни срока подачи надзорной жалобы на обвинительный приговор, ни круг лиц, имеющих право обращаться с просьбами о пересмотре дела в порядке надзора.