Дети - Наоми Френкель

С большой любовью к тебе, твой сын Ганс».

Письмо выпало из рук доктора, глаза его смотрят на листки, распавшиеся по одеялу. Губы дрожат. Эта дрожь углубляет морщины вокруг рта, заполняя все складки лица потрясением и тревогой. Глаза блуждают по комнате, словно ищут возможность убежать с охваченного страхом лица. Напротив кровати, на небольшом гравированном краснодеревщиками комоде стоит гипсовый бюст Моцарта. Он входил в приданое Гертель, и доктор так и не сумел убедить ее не ставить Моцарта напротив кровати. Но когда она покинула дом, он больше и не думал убрать гипсовую голову с комода. Однажды в рассеянности повесил на шею Моцарта галстук, и вот уже несколько лет стоит Моцарт с зеленым в черную полоску галстуком. Доктор смотрит в окно, и видит не заснеженные дома на Липовой Аллее, а лишь сына своего, Ганса, марширующего в коричневой форме по улицам Мюнхена.

– Теперь все смешалось! – бормочет доктор. И это не из-за письма сына. После встречи с ним, в разгар подготовки к отъезду в Палестину, в докторе проснулась энергия, которую он не чувствовал долгие годы. Зная, что сын его вне границ Германии, он уже не сомневался в принятом решении тоже покинуть ее. Наоборот, нечаянная радость в ожидании будущего не оставляла его все дни. Назначил день сбора и упаковки багажа, заказал место на корабле, который через месяц увезет его в Израиль. Теперь же он должен все это отменить.

– Понятно, что я не оставлю его здесь одного, в этой авантюре, куда его втянул дружок, и не уеду в ближайшие месяцы.

Горячая волна окатывает доктора с головы до ног, так, что ладони становятся потными. Он ищет платок, но вместо этого руки его натыкаются на кофейник, стоящий на столике у кровати. Во рту сухо. Он наливает полную чашку кофе, жадно выпивает, и лишь после этого отдает себе отчет, что кофе холодный и безвкусный. Медленными движениями он собирает письмо, разглаживая каждый листок, вкладывает его обратно в конверт, выдвигает ящик ночного столика и прячет письмо под старые блокноты и массу мелких вещей, чтобы, не дай Бог, оно не попало в руки Барбары.

Вскрикивает, ощутив укол в палец. Извлекает из глубины ящика брошку из слоновой кости, на хорошо сохранившейся поверхности которой – миниатюрный рисунок симпатичной головки Гертель. Каким образом эта дорогая вещичка закатилась к нему в ящик? Гертель с гордостью носила эту брошь на груди. У доктора возникло подозрение, что Гертель сама упрятала брошь в угол ящика. Многими болезненными воспоминаниями связана Гертель с этой брошью. Она получила ее в подарок от отца доктора, старого господина Блума, когда родила маленького Ганса и дала слово сделать ему обрезание, брит-милу, связав его союзом с праотцем Авраамом. Только с этого момента начал покойный господин причислять ее к женщинам семьи Блум. У всех этих женщины были такие броши. Отец доктора, банкир Блум, привел искусного художника в дом, чтобы тот изобразил головку Гертель на слоновой кости. Гертель лежала в постели после родов, которые были достаточно легкими, между белыми кружевными подушками, светлые ее волосы разметались вокруг лица, которое выглядело, как цветок, раскрывшийся навстречу солнцу. Даже на таком миниатюрном рисунке художнику удалось передать выражение счастья и чистоты на ее лице. Рука доктора прикрывает брошь. Раздается щелчок. Доктор слышит его ясно, словно старый отец вернулся, чтобы сесть у колыбели Ганса. Часами он сидел, качал колыбель внука, и пел ему колыбельную. Доктор слышит эти слова:

У колыбели сына, во сне,Стоит ягненок, белый, как снег.Ему идти за игрушками впору.А сынок пойдет учить Тору.

Доктор разжимает ладонь, и оттуда на него смотрит маленькое красивое личико Гертель. Он вновь закрывает и открывает ладонь, и не может остановиться. Он пытается перестать играть рукой и воображением, но продолжает открывать и закрывать ладонь, словно разговаривает с Гертель на маленькой броши:

– Ничего в том, что он пошел к ним. Действительность и грех тоже ведут к Богу. Я это знаю.

И молится про себя, чтоб голос ветра за окнами прекратил голос отца, поющего в его душе. Но вьюга на проспекте не может заглушить отца, продолжающего петь у колыбели внука.

– Я не оставлю его здесь одного. У нас одна общая судьба, – бормочет доктор, обращаясь к Гертель и склоняя голову, словно погружаясь во всю эту сумятицу.

– Несмотря на все, мне надо немедленно сделать то, что на меня возложено.

В единый миг он осознает, что следует ему сделать в воскресенье: немедленно разыскать майора Кала и устроить встречу Дики с его прусскими родственниками. Быть может, такая встреча вернет сына и Дики на корабль, следующий в Копенгаген. Молодой человек, друг сына, найдет успокоение в душе, когда встретится с родственниками. Еще сегодня он должен встретиться с майором Калом. Время близится к десяти, следует позвонить майору по телефону. Впопыхах возвращает в ящик ночного столика брошь, потирает руку, снова извлекает брошь и кладет ее в карман утреннего халата, висящего на стуле у кровати. Он пошлет эту брошь сыну как талисман. Ведь брошь дана была его отцом жене сына в благодарность за ее согласие ввести внука в еврейство.

Нервными пальцами доктор застегивает пуговицы утреннего халата и торопится к телефонному аппарату в кабинете. Открывает рывком двери. Перед ним Барбара. Молчалива и хмура. Глаза пронизывают его, руки сложены на платье. Черную накидку она одела на розовую кофту госпожи. Доктор хочет обогнуть ее по пути в кабинет, но она встала на его пути:

– Доброе утро, Барбара! – восклицает с деланной радостью доктор Блум.

– Вы желаете мне доброго утра, доктор? – глаза как у разгневанной тигрицы, голова наклонена вперед, и золотые сережки в ушах поблескивают в свете люстры, которую она зажгла в гостиной.

– Доктор, в это утро произошло то, что произошло, и ясно, как солнце, что еще что-то произойдет то, что произойдет, Иисус Христос, и вы говорите мне просто – доброе утро.

Доктор по-настоящему изумлен. До этого момента он вообще не поинтересовался утренними событиями. Газета на подносе с завтраком. Он даже взглянул на нее. Письмо сына выбило его из обычного распорядка. Может, и вправду что-то случилось? Вчера все вечерние газеты сообщили о тайных переговорах с целью назначить Гитлера главой правительства. Забастовка также достигла пика, и граждан просят не покидать свои дома в это воскресенье. Он был погружен в свои дела, а тут – пожар в Берлине! Гитлер – глава правительства! Революция! Столкновения! По лицу Барбары он пытается определить происходящие беспорядки. Облако подозрений окутало сына, что с ним будет, если доктор не успеет сделать то, что на него возложено? Что будет с Гансом, если из-за всех этих событий он не сможет покинуть Германию, а майор Кал будет занят наведением порядка или вообще празднует приход Гитлера к власти.

– Что случилось утром, Барбара? Я даже не прочел утреннюю газету.

– Газета! – с презрением в голосе повторяет Барбара и обнажает вставные зубы, словно хочет впиться ими в это слово – газета! – Да известно ли газете все, что происходит и будет происходить? Доктор, причем тут газета? – она делает шаг в сторону доктора.

– Доктор, я спрашиваю вас, что сделает человек, решивший изменить свою судьбу, и у него достаточно причин это сделать? К сожалению, доктор, к сожалению, у него достаточно причин для этого. Так что, человек этот уткнет голову в газету, чтобы найти там способ изгнать чертей и привидений? Ни за что, доктор. Газета, как написано в словаре, изобретение римлян. Так что хорошего и полезного может прийти от римлян, этих идолопоклонников? Нет, доктор, нет! Путь к правде это обращение к душам теней, ушедших из жизни. Они знают тайну времен, они уверенно поведут вас к изменению вашей горькой судьбы.

Доктор, который только теряет время, не может ко всему еще выдержать запах анемонов от духов Барбары рядом с собой. Он решительно говорит ей:

– Барбара, что случилось утром? У меня голова болит, и совсем нет времени. Я тороплюсь.

– Ах, что случилось и что не случилось утром! Судьбоносные события! Дух событий уже захватил вас – в голове, в душе, в теле. Разве не видно, что злой дух вселился в вас? Как вы выглядите, доктор? Уши у вас горят, брови стоят торчком, щеки пунцовеют, доктор, вы ломаете пальцы. Вам нужен стакан горячего вина! Я вам сейчас его принесу!

Доктор ощупывает щеки, обхватывает уши, касается торчащих бровей, и ему действительно начинает казаться, что у него заболела голова, и он действительно ломает пальцы. Он опускает руку в карман халата и снова натыкается на брошь, вынимает руку и протягивает к Барбаре, как бы собираясь ее убрать с пути, и тут она замечает каплю крови на его пальце.

– Кровь! – в ужасе расширяются глаза Барбары. – Кровь у вас на руке, доктор. Есть что-то колющее у вас в кармане халата?

– Ничего там нет.

– Господи! Откуда же кровь? Это плохой знак. Как и все, что случилось утром у нас. Мертвый кот лежал у корзины с булочками. Его отравляющее последнее дыхание коснулось хлеба. Во дворе подохли от стужи все воробьи, разбилась солонка и соль рассыпалась по полу, пришло письмо, которое долго лежало в почтовом ящике, и дух мертвого животного коснулся и его. Кровь выступила у вас на пальце из-за судьбоносного письма.