Мой (ЛП) - Кэти Эванс

— Я приду за тобой, когда он пройдет предварительную подготовку.

— Предварительную подготовку?

Пит исчезает в том же коридоре, что и Ремингтон.

— Райли?

Я совсем запуталась.

Райли вздыхает.

— Ему проводят процедуру, чтобы вызвать судорожный припадок головного мозга, — когда он начинает объяснять, я слушаю так, будто нахожусь по другую сторону тоннеля, отдаляясь все дальше и дальше в течении секунды. В моих глазах горит огонь и все, что я сейчас знаю - это то, что в больнице белые стены. Такие пустые, ровные и белые. — ... в то время, как его мозг будет получать электрический ток. . .

Сердце являет собою полую мышцу, и оно делает миллиарды ударов в течение нашей жизни.

За свою короткую жизнь я узнала, что вы не можете бегать, если разорвали связку, но ваше сердце может быть разбито на миллион кусочков, а вы все еще сможете любить всем своим естеством.

Всем своим несчастным, безумно уязвимым чертовым естеством...

Мое сердце еще никогда так сильно не колотилось в груди. Тук, тук, тук. Даже при том, что я пытаюсь действовать, будто ЭТО НЕ ТАК УЖ СТРАШНО, в голове все крутится по кругу, пока я пытаюсь понять, что мне только что объяснил Райли. Что Ремингтон собирается подвергнуть себя электрошоку. Чертовый электрический ток будет проходить через его голову к мозгу, чтобы осуществить ему чертовый судорожный припадок мозга.

Сейчас он говорит мне, что может быть какая-то кратковременная потеря памяти, что ему введут анестезию короткого действия, что уровень кислорода в крови и частота сердечных сокращений будет контролироваться, что кроме кратко или долговременной потери памяти нет других известных побочных эффектов. Клянусь, что когда проигрываю в голове то, как Ремингтон исчезает вниз по коридору с персоналом больницы, то слышу низкий глухой звук, что эхом раздается  в холодных белых стенах - и он исходит от меня.

— О, Райли, — его имя звучит низким жалким стоном, и я закрываю лицо, когда во мне возрастают паника и страх, будто волною накрывая меня.

Сердце замирает, когда появляется Пит и жестом зовет меня. Я подбегаю и следую за ним в кабинет, полуживая от сильнейшей паники. Вижу оборудование, остро чувствуя непреодолимую холодность больницы, и в середине комнаты вижу его. Он связан липучками за массивные запястья.

Его прекрасное тело лежит на плоской поверхности, одет он в больничную одежду, лицо направлено в потолок.

Реми.

Мой прекрасный, дерзкий, игривый, голубоглазый парень и мой серьезный хмурый мужчина, который любит меня так, как никто никогда в жизни не любил меня.

Побуждение защитить его от грядущего настолько сильное, что я подхожу медленными, но решительными шагами, одной рукой обнимая свой животик размером с дыню, где находится наш малыш. Рука безудержно дрожит, когда я тянусь к большой загорелой ладони, привязанной к операционному столу. Привязанной. К столу. А мой голос трещит, как стекло, когда я легонько сплетаю свои пальцы с его, пытаясь звучать спокойно и рационально, когда на самом деле чувствую себя достаточно безумной, чтобы кричать.

— Реми, не делай этого. Не причиняй себе боль, пожалуйста, больше не делай себе больно.

Он сжимает мои пальцы, отведя от меня глаза.

— Пит...

Пит хватает меня за локоть и тянет прочь, и я выхожу из себя, когда понимаю, что Ремингтон действительно не хочет меня здесь видеть. Он не посмотрел мне в глаза. Почему он не посмотрит в мои долбаные глаза? Поворачиваюсь к Питу, когда он выводит меня из комнаты, мой голос доходит до степени истерики:

— Пит, пожалуйста, не позволь ему делать этого!

Пит хватает меня за плечи и шипит, чтобы не привлекать к нам внимания:

— Брук, это обычная процедура, используемая на людях с БП, так они спасают людей от склонности к самоубийству! Не каждый знает правильную дозу лекарства, а врачи осведомлены в этом. Он будет в отключке во время этого.

— Но это всего лишь бой, Пит, —  несчастно утверждаю я, указывая на комнату. — Это всего лишь глупый бой, а это он!

— Он пройдет через это. Он делал это раньше!

— Когда? — кричу я.

— Когда ты ушла, и мы должны были удержать его от вскрытия вен из-за тебя!

Обожемой. Мое сердце так сильно бьется, и думаю, что не только сердце, но и все мое тело разрушается внутри, растрескиваясь от горечи того, что только что сказал мне Пит. Боль настолько велика, что я, защищая, обнимаю свой живот, отчаянно пытаясь напомнить себе, что нужно дышать, если не ради себя, то ради ребенка. Его ребенка.

— Брук, это то дерьмо, с которым он жил всю свою жизнь. Когда он на подъеме, когда проигрывает, постоянно. Его решения могут ранить, но они помогают ему пройти через это. Так он был устроен, вот почему он тот, кто он есть. Он сильный из-за этого дерьма! Можно быть жалким или сильным, но нельзя быть и тем, и другим одновременно. Он сильный. Ты должна быть сильной с ним, он сломается, если узнает, что это ломает тебя.

Даже при том, что мои страхи полностью съели всю мою уверенность, и меня вот-вот вырвет, мне так или иначе удается собраться в некое подобие человека. У меня получается выпрямить спину и поднять голову, сделать небольшой неровный вдох, потому что я сделаю это для него. Я буду делать это для него и докажу себе и ему, что буду достаточно сильной, чтобы любить его до смерти.

Делаю еще один вдох и вытираю уголки своих глаз.

— Я хочу быть там.

Пит указывает на дверь и одобрительно мне кивает.

— Прошу.

Я направляюсь в комнату тихими и почти нерешительными шагами. Он большой, массивный и сильный, я знаю, даже, если мое сердце - словно камень в груди, а вся кровь ощущается, как лед во мне, я собираюсь доказать ему, что я достойна быть его женщиной и тем, кто устоит, когда не сможет он. Не знаю, как буду доказывать это, потому что разваливаюсь, как разрушенное здание, когда захожу внутрь. Выгляжу я нормально, но внутри, в глубине моей души я разлетаюсь, нерв за нервом, орган за органом.

Сейчас он смотрит на меня - прямо мне в глаза, и я вижу беспокойство в его темных глазах. Конечно, он боится, что я развалюсь. Он не хочет видеть это в моих глазах.

— В порядке? — спрашивает он хриплым шепотом.

Я киваю, дотягиваясь к его руке. Моим ответом должно быть "Больше, чем в порядке". Правильно? Но я просто не могу пропустить больше слов через свое закрытое горло. Так что я переплетаю свои пальцы с его, и когда он сжимает меня, я вспоминаю наш полет из Сиэтла, эту руку - ту, которую я не отпущу. И я сжимаю ее в ответ так сильно, как могу и неуверенно улыбаюсь ему.

— Вот это моя девочка, — шепчет он, проводя своим пальцем по моему.