Частный детектив. Выпуск 1 - Чарльз Вильямс

— Кто? Вы имеете в виду мадам Дюмон?

— Да.

— Тогда как быть с тем, кто олицетворяет собой брата Анри? В этом случае Дюмон оказывается вне подозрений.

— Я так не думаю. Послушайте, ведь вы основываете свою версию о том, что Эрнестина Дюмон не убивала Гримо на том, что, как вы полагаете, она его любила. Нет, Фелл, это не может служить веским доводом. Вспомните хотя бы ее абсолютно неправдоподобную историю…

— В сговоре… с Миллзом, — сардонически усмехаясь, сорвался доктор Фелл. — Способны ли вы вообразить себе еще каких–нибудь заговорщиков, которые могли бы так дурачить полицию своими сказками? А когда такие, как Дюмон да Миллз надевают маски да еще вступают в сговор, — это уж слишком! Учтите, что “двойной убийца Эрнестина Дюмон” абсолютно вне всяких подозрений, — ведь в момент смерти Флея она находилась здесь, в этой комнате.

Доктор Фелл задумался, в его глазах замерцал огонек.

— А если обратиться к следующему поколению? Розетта — дочь Гримо. Думаю, что загадочный Стюарт Миллз на самом деле — сын мертвого брата Анри.

Хедли изучающе посмотрел на Фелла, почувствовав, как в нем начинает укрепляться зловещее подозрение.

— Я полагаю, что нам открывается еще более страшная мистификация, поэтому споры с вами считаю бесполезными. Почему вам так хотелось убедить меня в правильности вашей версии?

— Во–первых, — ответил доктор Фелл, — я хочу убедить вас в том, что Миллз говорит правду, а во–вторых, потому что я знаю, кто истинный убийца.

— Тот, кого мы неоднократно встречали и с кем беседовали?

— О, да! И очень часто.

— И у нас есть шанс?..

Доктор Фелл, еле сдерживаясь, некоторое время сверлил взглядом поверхность письменного стола.

— Господи, помоги нам, — произнес он странным тоном, — а я тем временем возвращаюсь домой…

— Домой?

— Да, чтобы заняться опытами по системе Гросса, — пояснил доктор Фелл.

Глава 19

ЧЕЛОВЕК-ПРИЗРАК

Доктор Фелл заперся в маленькой каморке в библиотеке. Эта комнатка предназначалась для его “научного экспериментирования”, как это он называл, и что, по мнению его жены, было просто валянием дурака. Валять дурака — одно из любимых человеческих занятий, поэтому Рэмпол и Дороти предложили доктору свою помощь. Но он был столь серьезен и так непривычно взволнован, что они покинул” его, осознавая, что шутить в данном случае было бы неуместно. Неутомимый Хедли где–то бегал, проверял алиби. И Рэмпол, уходя, задал только один вопрос:

— Я слышал, вы собираетесь прочесть те сгоревшие письма, — сказал он. — И я знаю, что вы считаете их важными для нас. Но что вы ожидаете в них найти?

— Наихудшее из возможного, — ответил доктор Фелл, — то, что вчера вечером поставило меня в глупое положение. — И он, сонно кивнув, закрыл дверь.

Рэмпол и Дороти сидели около камина, глядя друг на друга. За окном кружился снег, и этот вечер не располагал ни к каким приключениям. Сначала Рэмпол подумал, что стоило бы пригласить Мэнгэна на обед, и позвонил ему. Но тот ответил, что Розетта, по–видимому, не сможет пойти, а ему лучше было бы не покидать ее. Соответственно, чета Фелл сослалась на необходимость работы в библиотеке.

— Еще со вчерашнего вечера, — произнес Рэмпол, — я слышу о методике чтения сгоревших писем, разработанной Гроссом. Но, кажется, никто толком не знает, в чем она заключается. Вероятно, она основывается на применении химических реактивов.

— А я знаю, в чем она заключается, — ответила ему Дороти с чувством собственного превосходства. — Я прочитала о ней сегодня днем, пока ты бегал по своим делам. Но бьюсь об заклад, что несмотря на всю свою простоту, эта методика не будет работать… Я могу поспорить на что угодно!

— Ты читала Гросса?

— Да, это достаточно просто. Он пишет о том, что надписи на сгоревшей бумаге светлеют. Ты никогда этого не замечал?

— Я не припоминаю, чтобы я когда–либо наблюдал нечто подобное, — заметил Рэмпол. — Но по правде говоря, я вообще редко видел открытый огонь до моего приезда в Англию.

Дороти нахмурилась.

— Вообще–то эта методика приемлема для картонных коробок, на которых что–нибудь напечатано, коробок из–под мыла или чего–нибудь еще в этом роде. Но обычное письмо… Во всяком случае, вот что нужно делать. Ты берешь побольше прозрачной копировальной бумаги и прикалываешь ее к доске булавками, а затем наклеиваешь на нее кусочки сгоревшего письма.

— А если кусочки бумаги сильно скомканы? Они ведь порвутся.

— Ага! В этом–то, по мнению Гросса, вся хитрость и заключается. Нужно размягчить эти кусочки. Для этого ты сооружаешь вокруг кальки рамку высотой 2–3 дюйма так, чтобы все кусочки были внутри нее. Затем ты протаскиваешь рамку через сложенную в несколько слоев влажную ткань. Это увлажняет бумагу и все кусочки расправляются. После того, как они уже разглажены и приклеены, ты отрезаешь лишнюю кальку вокруг каждого кусочка, а затем восстанавливаешь их расположение на куске стекла. Как мозаику. Потом ты накрываешь все вторым куском стекла, скрепляешь края обоих стекол и смотришь сквозь них на свет. Но я спорю на что угодно…

— Что ж, попробуем, — сказал потрясенный Рэмпол, загоревшись этой идеей.

Эксперименты со сгоревшей бумагой не были столь уж успешными. Сначала он вытащил из кармана старое письмо и поднес к нему спичку. Несмотря на все его старания, оно вспыхнуло слишком резко, свернулось в трубочку и, выскользнув из его рук, медленно упало в камин. От всего письма осталось около двух дюймов съежившейся черноты. И хотя он опустил на колени и тщательно обследовал вое уголки бумаги, никаких надписей не осталось и в помине. Рэмпол поджег еще несколько клочков, которые разлетелись в разные стороны, как маленькие ракеты во время салюта. Вскоре он просто обезумел и стал поджигать все, что попадалось ему под руки. И чем больше он входил в раж, тем сильнее он верил, что фокус удастся когда–нибудь, если он сделает все как нужно. Был опробован и печатный текст. Он напечатал несколько раз на пишущей машинке доктора Фелла: “Сейчас пришло время всем добрым людям прийти на помощь партии”, и вскоре весь ковер был усеян клочками бумаги.

— Кроме того, — продолжал убеждать себя Рэмпол, прислонившись щекой к полу и закрыв один глаз, изучая их, — они не просто обгорели, они сожжены до тла. Они абсолютно не удовлетворяют поставленным условиям. Ага! Держи–ка. Слово “партия” я вижу как при свете дня. Буквы несколько меньше, чем обычный шрифт, они как будто выдавлены на черном, но они существуют.

Дороти разволновалась, когда сделала следующее открытие.

В письмах удалось разобрать слова “11–я восточная улица”. Исследуя мелкие хрупкие кусочки, они в конце концов без труда обнаружили слова “субботний вечер”, “похмелье” и “джин”. Рэмпол удовлетворенно поднялся с коленей.

— Ну вот, если эти кусочки можно будет расправить, то метод себя оправдает, — провозгласил он. — Единственная загвоздка состоит в том, сможем ли мы отыскать столько слов, чтобы понять смысл письма? Кроме того, мы с тобой всего лишь дилетанты. Гросс смог бы разобрать все. Но что же все–таки собирается найти доктор Фелл?

***

Рэмпол проспал все следующее утро, частично из–за усталости, а частично из–за того, что наступивший день был таким мрачным, что до десяти часов ему не хотелось открывать глаза. Было не просто так темно, что нужно было зажигать свет, но и крайне холодно. Когда он спустился вниз в маленькую столовую позавтракать, горничная, подавая яйца и ветчину, была в негодовании:

— Доктор только что пошел принимать ванну, сэр, — сообщила она. — Он не спал всю ночь из–за своих научных штучек, и я обнаружила его спящим здесь в кресле в восемь часов утра. Я не знаю, что скажет миссис Фелл, просто не могу себе представить. Хедли тоже пришел сюда. Он в библиотеке.

Хедли нетерпеливо спросил о новостях:

— Видели ли вы Фелла? — спросил он. — Ходил ли он за теми письмами? И если так, то?..

Рэмпол поинтересовался:

— У вас есть новости?

— Да, и притом важные. Петтис и Барнэби исключаются. У них железное алиби.

По Адельфи—Террас кружил ветер, широкие оконные рамы дребезжали. Хедли продолжил:

— Я виделся вчера с карточными партнерами Барнэби. Один из них, между прочим, судья, старик Бэйли. Было бы довольно–таки трудно затащить человека в суд, когда судья может подтвердить его невиновность. В субботу вечером Барнэби играл в покер с восьми часов почти до половины двенадцатого. А сегодня утром Беттс побывал в театре, в котором Петтис, по его словам, смотрел в тот вечер пьесу. И он действительно смотрел. Один из буфетчиков в театре достаточно хорошо его знает.

Кажется, второй акт представления заканчивается в пять минут одиннадцатого. Несколькими минутами позднее, во время антракта, буфетчик может в этом поклясться, он обслуживал Петтиса, подавая ему в баре виски с содовой. Другими словами, он выпивал как раз в тот момент, когда Гримо был застрелен почти в миле от театра.