Дом образцового содержания - Григорий Ряжский

Скорей всего, из сказанного незнакомой девушкой мало кто что-либо понял, но вникать в смысл слов никому и в голову не пришло. Небритые мужики поскорей хотели выпить, дамочка нервно посматривала на часы, желая, развязавшись с общественной нагрузкой, сейчас же испариться, а Трехпрудные, все почти, какие были, включая Фиру Клеонскую, и так знали все, что следовало знать, про Федьку и про обретенную им в день смерти житомирскую дочь. Когда Гелька закончила и отступила на полшага назад, Роза Марковна приблизилась к ней, притянула к себе и прошептала на ухо:

– Умница, девочка. Отличные слова сказала. Папе бы твоему понравились, уверяю тебя.

Первые дни после успешного изъятия собственного наследства Митька колебался – сказать Стефану про столкновение у квартиры Керенского или же ничего про Варьку не говорить. Сначала подумал, надо бы рассказать про такое дело, – так, на всякий случай. Но после передумал, боясь нарваться на недовольство и испортить впечатление от качественно проведенной операции по спасению собственной молодой жизни. Да и потом, честно говоря, не рассматривал это соображение как первостепенное, больше с бабулей первые после кражи дни проводил. Не то чтобы вину свою перед семьей ощущал как-то, просто жаль было бабулю по-настоящему, без дураков, видя, как тяжко переживает она утрату. То, что менты ничего никогда не узнают и не отыщут, было ясно и так – слишком мудреной оказалась задачка. Кроме того, дело осложнялось тем, что ни фотографии, ни профессионального описания украденных работ в доме Мирских не имелось: никогда и не было их, просто не требовалось никому, нужды такой не водилось. И даже приблизительной ценой ни Семен Львович при жизни, ни Роза Марковна за все годы так и не поинтересовались. Один лишь Вилька, довольно реально чувствуя рынок, интуитивно предполагал, что на стенках-то миллионы висят, не меньше. Роза Марковна условно соглашалась, но ни это, ни какое-либо другое соображение так ни разу и не сподвигло ее на поступок. Этому она предпочитала усесться за неизменный «Зингер» и приняться за еще одну ненормативную грацию с лыжной палкой. Или полуграцию – с бамбуком или без. Или сложный бюстгальтер с кружевной оторочкой. Или два. Или еще больше. И так далее. И так не один десяток лет.

Три дня Мирская просидела почти не выходя из спальни, глядя перед собой. Она думала о том, как предстанет теперь перед Семой, когда придет срок объясняться. То, что похищение было совершено людьми не случайными, понимала даже она. На это же намекали и следователи, закидывая вопросы так и эдак. И все равно, лишних людей вокруг, как ни всматривайся, не получалось. Те, кто приходил в дом чаще других, если выкинуть из рассмотрения домашних, были наперечет: Танечка Кулькова, считай, родня, Фира Клеонская, ну и Глеб Чапайкин – редко, больше от одиночества, чтобы лишний раз поведать Розе о том, с каким нетерпением внучка Варвара желает его скорейшей смерти, а он, старый пень, никак намека не понимает. Далее, Керенский, покойник, – не часто, но заглядывал на чаек, но всегда один, без дочки, про которую молчал, как партизан. Ну и Стефан, милейший человек, сосед, интеллигент в седьмом, наверное, каком-нибудь поколении, богатый и солидный бизнесмен с собственной охраной. Остальные – так, разовые, случайные.

В общем, все три дня Митька был поблизости от прабабки, и, быть может, поэтому уже на четвертый день ей стало существенно легче: отмякло немного внутри, отпустило. Подумала, живы все, в конце концов, и, слава Богу, здоровы. Даже сама она, старая корова, тьфу-тьфу не заболела от случившегося удара судьбы, лишь немного побыла один на один с собственной памятью.

К опросам свидетелей следствие приступило в тот же час, и в этом надо было отдать им должное. Прочесали оба подъезда, выспросили всех до единого, кого смогли, конечно, найти. Всех и отыскали, кроме последней возможной свидетельницы, которая отбыла в тот же день в оплаченный матерью солнечный Таиланд. Но это так, на всякий случай – никто из милицейских на показания гражданки Варвары Бероевой особенно не рассчитывал. Решили сосредоточиться на поиске красного микроавтобуса и для этого стали методично переворачивать город: автомастерские, комиссионки, подозрительные гаражи, отстойники. Делать – делали, но и понимали тоже: давно автобусик тот в утиле, и даже там, скорей всего, уже далеко не красного он цвета. Мужчина, какого похоронные участники засекли на водительском месте, тоже, вероятно, был в гриме: что борода, что пышные усы явно служили не для украшательства внешности, а для камуфляжа.

А пока следователи, не надеясь на успех, отрабатывали одну за другой версии преступного замысла, эксперты тоже успели поработать. Самый усердный из них не поленился, сделанное владелицей, гражданкой Мирской, подробное описание картин сопоставил с данными мировых каталогов по искусству и поразился. «Женщина с гитарой», одна из пропавших работ, на мировом рынке живописного искусства, оказывается, отлично известна, будучи занесенной во все основные каталоги, а ориентировочная цена ее может вполне измеряться десятками миллионов долларов. Про «Кукушку» сведений не имелось, но, коли это подлинный Шагал, то деньги за него могли быть вполне даже соизмеримы. Или около того. Во всяком случае, завершив работу, эксперт подписал соответствующий акт, сделав категорический вывод о том, что обе картины принадлежат к шедеврам мировой живописи и по именам, и по возможной оценочной стоимости.

Узнав об этом, следователь заскучал, сообразив, что раскопки на этом можно смело прекращать. Наверняка, подумал он, те, кто брал, исключили саму возможность раскрытия преступления, предусмотрев последствия кражи самым серьезным образом, – слишком велика ставка. И вообще, их, наверное, давно уже нет в живых. Картины всплывут конечно же, рано или поздно, но не при его, следовательской, жизни и не в этой хреновой стране.

Но тем не менее порядок есть порядок и с актом экспертизы Розу Марковну ознакомили. Старуха внимательно прочитала, шевеля губами, но совершенно не удивилась.

– А как вы думали, голубчик? – пожала она плечами, обращаясь к следователю. – Это же было дано Семе от всей души, лучшее из лучшего. Так и должно быть, молодой человек, пусть это вас не удивляет. Сема заслужил это, как никто.

Встала, поклонилась и пошла вон из кабинета, держа спину прямо.

«На Раневскую похожа, – подумал следак, провожая старуху до двери, – на артистку. Та похоже говорила и глазами делала…»

Этим же вечером Роза Марковна, шутя, поведала, как удивился следователь тому, что не окочурилась бабуська, узнав про обладание долларовыми миллионами.

– А что, – поинтересовался Митька, – эксперт суммой поделился?

– Ну да, Митенька, – отозвалась прабабка, – акт предъявили искусствоведческой экспертизы. Пишут, десятки миллионов валюты стоит один только Пикассо. И Шагал, если бы достоверно подлинность подтвердилась, то и он мог так же оцениваться, таким же порядком.

Правнук ничего не ответил. Он решил тогда, что про Варьку чапайкинскую все же расскажет, а заодно задаст и Стефану деликатный вопрос. Вопрос этот откуда-то снизу подкатил к самому горлу, неудобным комком, пережав дыхание и перебив другие мысли.

Про Бероеву Стефан выслушал и ничего не сказал. Ему надлежало очень подумать. Про Таиланд Митька тоже знал, докатилось до Мирских от следствия, а теперь от него об этом узнал и Томский.

– Когда она обратно? – справился он у Академика, думая уже о другом.

– Дедка ее говорил бабуле моей, дней через десять будет, – пожал плечами Митька. – Думаешь, стукнет?

– Раньше думать надо было, – с неприязнью отозвался Стефан, – когда драл ее, как шлюху, а потом бросил, как использованную тряпку.

– А что, жениться надо было? – огрызнулся Митька, удивившись своей же реакции на слова Стефана. – Она сучка натуральная, вон дедка своего так и мечтает урыть. И урыла, если б умела.

– Ладно, – прекратил дискуссию Стефан. – Время есть. Приедет – решим с ней, – и глянул на Академика внимательней, чем до этого смотрел.

Мирский взгляд этот отметил про себя, и отчего-то ему вдруг стало холодно. Он подумал и сказал:

– И вот еще, Стефан. Я, пожалуй, должок сам закрою. Думаю, до конца месяца, что измайловские дали, картинки эти пристрою. Без особого труда. Сам… – и глянул на Томского вопросительно. Тот молчал, слушая Митьку. – Двушник отдам: хочешь через тебя, хочешь напрямую, как скажешь. Но я, знаешь, подумал, не фартово выйдет. Эксперт написал, обе лимонов так на семьдесят тянут, не меньше. Так что, согласись, херня получается полная, а не расчет, да?

Стефан в лице не изменился. Он просто пожал плечами и ответил:

– Митенька, ты сам своей жизни хозяин. Я одного хочу лишь, чтобы ты был счастлив и жив, потому что я тебя люблю, как сына. А насчет лавэ не бери в голову, есть купец – работай, мне чужого не надо, тем более семейного, – он сделал озабоченное выражение лица. – Только смотри, Митька, помни – времени у нас до конца месяца. Дальше – помнишь? Труба!