Кунигас. Маслав - Юзеф Игнаций Крашевский

И Томко поник головой, как бы сожалея о своем добром поступке.

— Он мне и спасибо не сказал! Только поглядел на меня таким взглядом, словно съесть хотел.

Здана слушала одним ухом, а сама все любовалась своим платком и прижимала его к груди.

— А знаешь ли, что Спытек умер? — сказала она.

Днем как-то не довелось спросить о нем, да и супруга его не вспоминала о покойнике, и теперь Томко вскрикнул от удивления.

— Да неужели?

— Умер, бедняга! Спыткова теперь вдова. И кто знает… Еще многое может измениться… Такая стала с нами ласковая, так с мамой подружилась!

Луч надежды проник в душу молодого воина. Здана пожала ему руку и, зажав жемчуг в руке, побежала к Касе.

Прошло несколько недель; на деревьях распускались почки, над речкой зазеленели лозы, и черемуха уже развертывала свои листочки, когда однажды к воротам замка подъехали братья Доливы.

Томко, стоявший случайно в воротах, приветливо поздоровался с Мшщуем, а на Вшебора даже не взглянул. Зато Спыткова, узнав о его приезде, оделась, как на праздник, и вышла к нему. Касе она позволила остаться в горнице, и та со слезами заперлась у себя.

Прекрасная вдова встретилась с будущим зятем на втором дворе. Он кинул взгляд позади нее, нет ли где ее дочери, но его приветливой улыбкой встречала только мать…

— Знаешь ли ты о моем несчастии? — сказала она, тотчас же сделав печальное лицо. — Умер мой муженек! Осталась я сиротой! Не знаю, что делать, не знаю, кто позаботится о бедной женщине!

И, говоря это, она взглянула прямо ему в глаза и взяла его за руку, словно забывшись от великого горя.

Вшебор все еще высматривал Касю; но он не смел спросить о ней, а вдова совсем не упоминала о дочери.

— Если бы вы видели, как он умирал, — рассказывала она о покойном муже, — так тяжело ему было умереть… И перед смертью хоть бы сказал мне доброе слово!.. Пусть Бог мне простит, но жизнь моя с ним была тяжелая…

Мшщуй с Томком пошли искать Здану. Ее не трудно было найти. Как будто случайно, она пошла на валы с девушками, которые расстилали на траве пряжу. Она стояла среди них, вся зарумянившаяся, засунув в рот конец фартучка, головку опустила, а глаза из-под опущенных ресниц уже издали выследили Мшщуя. Маленький уголок шелкового платка выглядывал из-под белой рубашки.

А когда он подошел к ней, то в первую минуту ни он, ни она не могли вымолвить ни слова, и Томко, стоявший поблизости, отчетливо слышал биение их сердец, а потом тихий смех — Здана убежала к девушкам.

Кася, сидя в темном чулане, горько плакала, прижавшись головой к стене.

Между тем Вшебор должен был выслушивать излияния вдовы. Наконец он решился спросить о Касе.

Мать опустила глаза, видно, ей был неприятен этот вопрос.

— Да ведь она еще ребенок, — сказала она, — и что-то плохо себя чувствует. Даже не знаю, что с нею.

И так вышло, что в этот день Вшебор не видел Каси и был очень этим встревожен и зол прежде всего на мать.

Отсюда братья Доливы предполагали ехать на свои земли; в стране наступило спокойствие, и все спешили к своим домам, хотя они и были разрушены; надо было заново отстраиваться, налаживать хозяйство, собирать разбежавшихся крестьян и заставить их приняться за работу. И тот, и другой очень спешили вернуться, а уехать не могли.

Вшебор ходил, повесив нос, да и Мшщуй не лучше себя чувствовал. На второй или на третий день по приезде, посоветовавшись с Томком, он пошел к матери Зданы и с низким поклоном попросил у нее руки ее дочери.

Ганна Беликова не отличалась многоречивостью, услышав то, о чем она уже догадывалась, она покачала головой и отвечала так:

— Здана еще так молода! Рано еще ей думать о муже. Да мы и не отдадим ее прежде, чем Томко женится.

— Милостивая пани! Да может ли это быть?

— Это воля моего мужа! — сказала Ганна. — Вот пожените Томко, тогда увидим…

Мшщуй понял, в чем дело, и вечером набросился на брата.

— Ты все еще думаешь о Касе.

— Ну, разумеется! Ведь мы уже обручены! Вот ксендз даст нам благословение, и я заберу ее с собой в наш дом.

— Дома-то еще нет, — возразил Мшщуй, но не в этом дело. Дом можно быстро поставить. Хуже всего то, что Кася слышать о тебе не хочет.

— А мне какое дело! — отвечал Вшебор. — Пусть только отдадут ее мне, мы уж как-нибудь поладим.

— Послушай, Вшебор, если бы у тебя было хоть сколько-нибудь разума, ты бы не женился на ней, — сказал Мшщуй. — Взял бы лучше Спыткову, а с ней — половину ее имений и еще то, что она получит с Руси. Та с тебя глаз не спускает…

Вшебор страшно рассердился.

— Вот еще выдумал сватать мне старую бабу! — вскричал он. — Я тебя насквозь вижу и понимаю, чего тебе нужно. Ты хотел бы взять Здану, вот и стараешься подслужиться к ее родным, а я должен за тебя расплачиваться. Не дождешься этого от меня!

Вшебор, не отвечая, улегся на землю и закрыл глаза, давая понять, что не желает продолжать разговор.

Доливы все еще не уезжали; каждый день Спыткова вызывала Вшебора и болтала с ним, пока ему не надоедало ее слушать, но ее очень сердило, что он вместо того, чтобы делаться все более нежным, становился все молчаливее и угрюмее.

И однажды он прямо спросил ее, когда же будет свадьба.

— Чего же так спешить? Ведь еще совсем недавно у нее умер отец, — отвечала Спыткова. — Разве вы забыли? Еще вдове-сироте можно простить, если она не выждет до срока каких-нибудь шести недель, а уж дочери — никак нельзя не выдержать.

Делать было нечего — приходилось ждать. Стараясь развеселить его, вдова болтала, шутила, смеялась, сверкала глазами и белыми зубами, и в конце концов ей удавалось вызвать у него улыбку.

В это же самое время подготовлялась страшная измена; Вшебору рыли яму, а он и не подозревал об этом.

Хуже всего то, что и сама пани Спыткова, воспылав любовью к дочери, которую она неожиданно открыла в себе, если и не принадлежала к числу заговорщиков, то знала о заговоре и смотрела на это сквозь пальцы.

И кто знает, не втянули ли в этот заговор и самого отца Гедеона? А уж Белины приложили все усилия, чтобы он удался. Задумали похитить