Учитель Истории - Артур Гафуров

— Он успел вскрыть схрон?

— Неа, — довольное хихиканье. — Начал копать, но тут мы его накрыли. И забрали все себе. Золотой ночной горшок и книга в серебряной обложке. Классное сочетание, правда?

Значит, остался только сам Женя… Боже, если ты слышишь, благослови тот миг, когда ему пришла в голову мысль ограбить монастырь!

— Что с захватом города? — вместо ответа спросил я. — Когда Юрьев обещал вам помощь?

Допрашиваемый нехотя пояснил:

— Как только вся коллекция будет собрана в одном месте.

— Вы соблюдаете условия?

Бабушкин промолчал. Я повторил вопрос. Потом в третий раз.

— Мы еще не собрали всё. Всего двадцать одну железку, двух не хватает. Остались сабля и ожерелье — они у Шизика. А о Шизике ни слуху, ни духу. Поэтому наши носом землю роют, чтобы его найти. И сам Юрьев…

— Что Юрьев?

— Юрьев… Он еще неделю назад написал, что готов приобрести наши находки. Не всю коллекцию, а то, что у нас было на тот момент. Семнадцать предметов. По тридцать тысяч долларов за предмет.

— Но это же… — я быстренько перемножил в уме. — Выходит всего пятьсот десять тысяч. Даже если приплюсовать к ним премии за находки, получается в полтора раза меньше, чем вам предлагали изначально.

— Я знаю, — хмыкнул Бабушкин. — Поэтому Плед решил отказаться от сделки. Рынок большой, найдутся покупатели и без Юрьева. Мы сами продадим коллекцию, когда найдем все предметы. И сами поднимем бунт.

— Бунт, бунт… Зачем вам бунт?

— Чтобы закрепиться здесь окончательно. Тут не в самом бунте дело. Бунт — лишь прикрытие, ну и повод пацанам порезвиться вволю. Парни у нас горячие, им нужно пар выпустить. А после бунта полетят не только наши головы. Слетит все высшее руководство: мэр, глава полицаев, прокурор, старший следователь. У нас готовы свои кадры, чтобы занять эти посты. А насчет массовых посадок… Ты ошибаешься Лазарев. Если кого и поймают, то школьников, молодняк. У нас есть свои люди в суде. Их накажут по минималке, а откинувшись, они получат нефиговую компенсацию. Зато эффект от нашей акции будет такой, что бесовская суббота покажется пикником на обочине.

— «Пикник на обочине» — это не книга про пикник, — поправил я.

— А что, такая книга есть? — молодой громобой равнодушно похлопал кулаком по своему больному колену. — Мне в любом случае в этом всем не участвовать. Поэтому не жалко, что тебе рассказал. Ты все равно не сможешь помешать.

— Может, и смогу, — я понял, что пора закругляться. — Последний вопрос: откуда ты все это знаешь? Ты же не главный у громобоев. Но у тебя что ни слово: Плед то, Плед сё, Плед говорил, Плед решил… Или у вас руководство ничего от своих не скрывает?

— Да не, — Бабушкин посмотрел на часы, его лицо расплылось в счастливой улыбке. — Просто Плед — мой брат. Помнишь, я говорил, что у меня старший брат есть? Так вот, это он. И ровно в восемь… Как ты думаешь, почему я тут один?

— Ты не один, — напомнил я, стараясь не выдать, что последняя новость меня, мягко говоря, огорошила. — А с девушкой.

— Девушка… Ну, ты сказанул. Ты ее видел, эту девушку? Развлекуха на время, компенсация за болячку. Скоро мне должны подогнать лярву получше. Да вот… Кажется, уже началось. Слышишь?

За окном и вправду раздался какой-то подозрительный треск.

— Фейерверк? — я напряг слух. — Не понимаю.

— Ох, устал я сидеть, — Бабушкин бухнулся спиной на кровать да так и остался лежать, раскинув руки. — Мы думали, что соберем всю коллекцию к концу прошлого года. Но не свезло, выдались задержки, а потом еще и Ааронов, мир его праху, подгадил. К исполнению нашего плана все давно уже готово. А раз клиент отказался от сделки… Зачем откладывать его выполнение? Мы и решили…

— Встать! — я и не заметил, как сам оказался на ногах. — Встать, живо! Ты должен все это остановить!

— Я? — парень даже не пошевелился. — Ты же сам говорил: я никто. Брат главного, да. Но у того цель. И он так зол на тебя… Извини, чувак, я пас. Ты лучше уходи. И деваху забери, чтобы никто не знал, что она здесь была.

Прямо за окном загрохотал фейерверк. Я бросился к оконной раме, отдернул штору. В тусклом свете освещавших двор фонарей мало что можно было разобрать, но я сразу заприметил несколько темных силуэтов, столпившихся примерно посередине двора. Рядом расположился запускающий огненные шары аттракцион: он как раз выпустил новую порцию зарядов. Количество силуэтов постепенно увеличивалось, то и дело подходили новые люди. Из ближайших подъездов, из соседних дворов — отовсюду. Установка продолжала стрелять, а люди все шли и шли. Десятки людей.

Действо начиналось.

Глава XXXVI: Часы до полуночи

Я резко повернулся обратно к Бабушкину. Тот так и лежал на кровати, безмятежно раскинув руки и глядя в потолок. Лицо его выражало высшую степень блаженства.

— Круто, правда? Сегодняшнюю ночь младовчане запомнят надолго. А ты лучше беги, Лазарев. Может, и подфартит тебе. До сих пор фартило.

— Зачем бежать? — я старался сдержать ярость, хотя внутри меня кипели котлы ада: хотелось взять пистолет и разрядить его прямо в лицо этой твари. Сорок минут он пудрил мне мозги и «раскрывал» карты, прекрасно зная, что я ничего не успею предпринять! Акция громобоев по захвату города, о которой я размышлял не иначе как о чем-то отдаленном и гипотетическом, оказалась назначенной… На сегодня! Им не нужна поддержка Юрьева, не нужны его деньги, его влияние. Им нужен был лишь тычок пальцем в цель и подбадривающее похлопывание по плечу. Они получили все это и, как результат, поверили в свои силы, поверили в свои возможности. Их «Аврора» только что выстрелила.

А я? Что же теперь я?

В голосе подростка сквозило неприкрытое злорадство.

— Зачем тебе бежать? Ты, поди, уже и забыл. Конечно, понимаю, столько новостей… Скоро здесь будет мой брат, у них с остальными командирами стрелка забита на девять. Собраться, дела перетереть, подвести первые итоги. Судя по звукам, пока что все по плану идет. Как оно там, тебе видно?

Я снова посмотрел в окно. Толпа во дворе уже разбежалась кто куда, отовсюду доносился звон разбиваемых стекол, испуганные крики. Небольшая группа людей переходила от фонаря к фонарю и била лампы, окончательно уничтожая и без того скверное уличное освещение. Вторая группа «расстреливала» окна соседской пятиэтажки, орудуя булыжниками и, кажется, спортивными рогатками. В окнах на первом этаже вспыхнуло пламя — вспыхнуло и тут же погасло. Повезло, быстро потушили. Прозвучали первые выстрелы.

— Сколько вас всего? — вдруг спросил я. — Тебе незачем скрывать теперь. Впечатли меня.

— Действительно, незачем, — согласился парень. — Нас около полутора тысяч.

— Но это же шестая часть населения города! — ахнул я. — Вся молодежь!

— Впечатлился? А ты как думал. С района еще народ подтянулся, с ближайших городов тоже. Это наша земля, наш дом. А дома иногда нужно проводить генеральную уборку. Ты вот убираешься у себя дома? Или женку подрядил?

«Он заговаривает мне зубы, — вдруг понял я. — Боится, что возьму его в заложники. Боится, что братик не одобрит слив информации, пусть даже и пост-фактум. Что ж, сыграем на твоем страхе, дружок. Иного выхода все равно пока не вижу».

Я подошел к кровати, на которой развалился Бабушкин, взвел курок револьвера.

— Ты прав, ты прав… Пожалуй, мне пора уходить. Только вот одному скучно будет. Поэтому… Ты уже догадался? Правильно, ты пойдешь со мной.

Не без мрачного удовольствия отметил я, как побледнело его лицо.

— Я не могу ходить…

— Не сможешь ходить ты, если я прострелю тебе вторую ногу. А я прострелю, честное слово. И не только ее. Поднимайся.

Полчаса спустя я осторожно приоткрыл дверь подъезда и выскользнул наружу, крепко держа за локоть своего щуплого пленника. Бабушкин не сопротивлялся, ибо обо всем был предупрежден еще в квартире, и все, что оставалось ему делать — это подчиниться моей воле. Он вообще оказался очень сговорчивым парнем, я даже удивился: сколько гонору-то было поначалу! Или ему просто на все пофиг, и он плывет по течению, не особенно заморачиваясь над предпосылками, причинами и последствиями. Можно бандитствовать — бандитствует, можно хамить — хамит. Ну а если нужно подчиняться и слушаться дядю с пистолетом — подчиняется и слушается. И все у него получается так естественно, что невольно восхищаешься. Из Артемки мог бы получиться отличный актер.

— Сыграешь свою роль хорошо — никто ничего не узнает, обещаю.

— Баба знает, — повторил Бабушкин.

— Она тоже будет молчать. Это в ее интересах. А вот если ты тронешь ее, твой брат тут же заподозрит подставу.

— Да… Так и будет. Он очень подозрительный.

— Значит, тем более не стоит меня подводить.

Пользуясь податливостью «материала», я перед выходом успел выяснить все, что мне было нужно. Громобои перемещались тройками. Каждую тройку вел лидер, вооруженный огнестрельным оружием. Двое других также были вооружены: бейсбольные биты, кастеты, ножи, рогатки, пневматика — полный набор уличного беспредельщика. Любое сопротивление беспощадно подавлялось и каралось. Своих от чужих они отличали по приколотым к курткам белым крестам (надо же, прямо как католики в Варфоломеевскую ночь!) и маскам на лицах, имелся у них и свой пароль. Двери и окна квартир, не подлежащих разгрому — читай, принадлежавших самим громобоям и членам их семей — также помечались специальными наклейками.