Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

Леоныч взъерошил мне волосы и замахал руками:

– Короче, представь. Синее-синее, безоблачное небо. Нет, пара облачков есть… Ну так, сзади. Солнце. Горы. На самой вершине самой скалистой горы стоит такой мощнорукий кекс…

– Как ты? – уточнил я.

Леоныч не заметил подколочки:

– А? Ну да… Как я. Такой неформальный, экстремальный, набитый весь, с пирсингом в носу. Ну вот типа Киддиса, только стриженного.

– Пирсинг одобряю, Сань! И Киддиса тоже. А чего он там стоит? На горе-то?

– Ты будешь слушать?!

– Буду!

– Он там стоит, как ты уже, наверное, догадался не просто так. Он там стоит с велосипедом. С могучим горным даунхилом фирмы «Kona». И он собирается вот-вот с горы на нем съехать.

– Блять, да он герой! – воскликнул я в восторге.

– И еще он целует крест! Перед спуском, понимаешь? – Леоныч продемонстрировал как именно мощнорукий Киддис целует предмет культа. Получилось это у него чрезвычайно впечатляюще.

– Н-да… Жирняво! – искренне похвалил я для начала. Однако потом добавил: – Но логотип «Kona» надо будет замазать. А крест придется совсем убрать.

– Почему?! – завопил Леоныч. – В кресте же вся изюмина!

– Сейчас объясню почему…

Тут я отвлекся, так как мое внимание привлек бородатый и хайратый гражданин в бывалой брезентовой штормовке. Хайратый гражданин намеревался осмотреть третьяковские достопримечательности с сорокалитровым рюкзаком «Ермак» за плечами. На ногах он имел страшные, подбитые гвоздями-дюбилями туристические говнодавы, а его редкие нечесаные волосы были перетянуты на шишковатом лбу замызганной хипповской ленточкой. Дитя цветов, бля, понятно…

– Аллё, товарищ! – позвал я его ласково.

Он никак не отреагировал. Видать, плохо слышит, сердешный.

Лицо хайратого гражданина настораживало выражением мрачной решимости. Можно было подумать, что посещение Третьяковки для него есть вопрос жизни и смерти. Вряд ли он, конечно, шахид-бомбист, но один хрен – мне такие кадры в экспозиции не нужны. Я поймал таинственного незнакомца за рукав брезентухи.

– Товарищ! Рюкзачок-то придется в камеру хранения сдать. Курточку – в гардеробчик. И тапки на ботиночки наденьте, пожалуйста! – попросил я его самым дружелюбным тоном.

И, разумеется, это оказался типичный представитель породы правдолюбов, стопроцентный деморосс, демократ первой волны. «Фа-шизм не пройдет! Ель-цин! Ель-цин! Ака-де-мик Са-ха-ров, Са-ха-ров! Межрегиональная депутатская группа! Евдокия Га-ер! Сво-бо-ду Литве!». Везет мне на эту шушеру…

Похоже было, что деморосс уже имел тесные сношения с Михаилом Борисовичем на Главном входе – уж очень он выглядел взвинченным и напряженным в холке. Нервы деморосса были на пределе или даже уже за ним. Не приходилось сомневаться, что Михаил Борисович выпотрошил этого туриста, как енотовидная собака утку-крякву.

– Да что же это такое! – взвился деморосс, блистая из-за толстых очков безумными глазами. – Не крути мне руки, щенок! Сейчас не тридцать седьмой год!

Я немного припух, если честно. Причем здесь тридцать седьмой год?

– Это вы мне? – переспросил я растерянно.

Деморосс бесновался, брызгал слюной и скалил желтые зубы:

– Да, тебе! Тебе, подонок!

Здра-а-ассь, приехали… Я вздохнул, сказал: «Ну что же, очень жаль…», и сделал шаг назад и в сторону. Из-за моей спины вышел Леоныч. Так бывало выходила из предрассветного арктического тумана на союзные конвои зловещая гора линкора «Тирпиц» – как карающий меч Немезиды, как высшее правосудие. Отвлекаясь от пошловатой патетики и исторических преувеличений, стоит заметить, что когда Леоныч хотел произвести серьезное впечатление, то как-то очень легко добивался желаемого эффекта. Он как будто надувался весь изнутри, становился просто грудой мышц с маленькими и злыми оловянными глазками. Не всякий профессиональный браток умел генерировать такой взгляд. Поверьте, я, коренной ореховец, прекрасно знаю, о чем говорю.

– Слышь, урод… Щас твой нос будет у тебя в жопе. – коротко проинформировал Леоныч хайратого.

Деморосс враз поскромнел:

– Но… Как вы смеете… Это безобразие! Меня уже проверяли на входе… Отняли ледоруб!

Стало быть, я не ошибся – это наш ученый-физик так его взбаламутил. Но, однако, каков фрукт: «Отняли ледоруб»! Да если бы не я, сейчас бы уже пара трупов с проломленными черепами остывала в залах! Это же маньяк самый настоящий! Леоныч оттеснил деморосса за стойку Администратора и там, вдали от любопытных глаз, мы продолжили обмен мнениями.

– На кой тебе ледоруб в Третьякове, мудло очкастое? – спросил его я. – Что ты тут рубить собрался? Тут тебе что, гора Казбек?

Вопросы являлись риторическими, и ответа не требовали. Мы без лишнего шума вывели баломута за ворота Галереи. Турист был морально сломлен и сопротивления не оказывал.

– Придешь за ледорубом – я его тебе в гудок забью, – пообещал ему Леоныч на прощание.

И мы вернулись на «ноль-седьмой».

– Так почему же крест не подходит? – спросил Леоныч.

– По соображениям политкорректности, разумеется.

– Ну-у-у-у! – с сомнением протянул Главный редактор.

– Баранки гну! – ответил я.

Это был подходящий повод перехватить инициативу, а там, глядишь, и интеллектуальное лидерство в коллективе вообще. Всегда приятно объяснять человеку элементарные вещи и прописные истины – риска обосраться никакого, а авторитет заработаешь.

– Вот смотри, – сказал я. – Он у тебя целует крест перед спуском. Это, допустим, хорошо, это драматично. Но сразу возникает вопрос. Крест какой? Православный? Католический?

– Да какая разница! – начал было Леоныч, но тут же спохватился: – Хотя, да… Это я не подумал.

– О нескольких миллионах татар ты тоже не подумал. Да плюс башкиры.

– А чё, башкиры?

– Они же мусульмане! Буряты, например, вообще буддисты. А ведь есть еще евреи, Сань! Они, правда, в основном в шахматишки… Но все равно, согласись, нелепо по глупости терять потенциального читателя. Ты бы стал покупать журнал, на обложке которого перец с пейсами и в ермолке жахает шестиконечную?

Леоныч оттянул свои знаменитые зига-зага подтяжки и с силой треснул ими о мощный торс:

– Нихт капитулирен! Дойч убер аллес!

– Ну вот и он не станет. Он-то хрен с ним, не велика потеря. А вот если чемпион Обитаемой Вселенной по какому-нибудь фрирайду, условный Ринат Камаллетдинов не купит – это уже будет совсем нехорошо.

– Так что же делать? – расстроился Леоныч.

И тут я упустил свой шанс сделаться интеллектуальным лидером коллектива, так как сказал глупость:

– Пусть целует крест, раз уж тебе так хочется. Но кельтский, например, с кругом посередине. Очень миленько получится и одновременно вполне нейтрально. А заодно привет передадим всему околофутболу. Вряд ли кто догонит подтекст, а хулсам приятно будет. Может даже сподвигнем кого-нибудь из них на скейте покататься.

Леоныч замахал руками:

– Да ты что, Фил, это еще хуже! Тогда уж лучше сразу свастику! Этими же крестами скины с ног до головы набиты. Про кельтов и футбол там и не вспомнит никто, сразу по наци проведут. Не сомневайся!

– Ну, тогда давай думать дальше…

– Давай…

Через полчаса, уже перебравшись в ставший нашей штаб-квартирой Инженерный, мы додумались вот до чего. Отчаянный байкер на вершине скалистой горы станет целовать миниатюрную 32-двух зубчатую звездочку, которая будет висеть на золотой цепочке, сделанной в виде велосипедной цепи. Эх! Даже жаль, что обложка так и никогда не появилась. По-моему, должно было получиться неплохо.

Примерно через три недели после первого судьбоносного собрания, к журнальной теме подключился профессионал – тот самый гариковский кузен. Коллектив, как невеста первой брачной ночи, с волнением и восторгом ждал встречи с ним. К тому времени мы уже совершенно иссякли в своих фантазиях и даже не знали уже о чем бы нам еще помечтать-поговорить. Надо было срочно выходить на новый качественный уровень пиздобольства.

Профессионал прибыл к обеду. Мне лично он сразу понравился своей в хорошем смысле слова народностью: запросто приехал на метро, в потертом солдатском тулупе, в заячьем треухе, и с буквально котомкой калики перехожего через плечо. Студент-народоволец с картины Репина. Я как-то совсем по-другому представлял себе самого себя, ступившего на благодатную почву издательского бизнеса. Помните, «пиджак от Yamamoto, штаны Comme Des Garcons», Mac G4, секретарша Инга с ногами неописуемой красоты… А тут овчина и побитый молью кролик.

«Да, этот нам насоветует…», – подумал я.

Мы расселись вокруг стола в комнате отдыха. Леоныч, тоже немного разочарованный этой самодвижущейся репродукций, по-быстрому ввел кузена в курс дела, и просил его быть кратким. Кузен поддержал деловой подход нашего Главного редактора, и, не давая никому слова вставить, задвинул речугу минут на сорок.