Руны судьбы - Дмитрий Скирюк

Он помолчал.

— Зухель мне сказал, что ты виделась с единорогом. Ты простишь мне, что я скрывал всё это от тебя?

Ялка опешила. Когда он произнёс начало фразы, она была уверена, что Лис потребует пересказать ему содержание их с единорогом разговора или обругает её за самовольство, или потребует подтвердить слова лесного барабанщика. Но травник только... попросил прощения. Прощения, и больше ничего. Она не знала, что ответить. А он положил свою флейту поперёк колен, как будто это был маленький посох, и теперь смотрел ей в глаза, как смотрят в озеро, когда хотят увидеть дно.

Она не выдержала и отвела свой взгляд.

— Меня Карел привёл, — невпопад брякнула она.

— Я знаю, — кивнул травник. — Я сам ему велел. Я мог только надеяться, что высокий придёт, и потому не мог сказать заранее, как всё сложится... Тебя не обижали?

— Нет. Я... Понимаешь, я хотела спросить...

— Погоди, — он поднял руку. — Мне тоже нужно многое сказать тебе, но только не сейчас. Чуть позже. Нас ждут в доме.

— В доме? — Ялка подняла бровь.

— Да. Тебе придётся привыкнуть к тому, что некоторое время мы будем жить не одни. Правда, это будет не очень долго. Не так долго, как мне бы хотелось.

— Кто... — начала было Ялка, и умолкла. Она вдруг осознала, что почему-то хотела спросить его: «Кто она?», и на полуслове прикусила язык.

— Кто это? — спросила она.

— Мой ученик, — он встал и подобрал свой плащ. Неторопливо отряхнул его от снега и набросил на плечи. — Он совсем ещё мальчишка. Глупый и неопытный. Постарайся с ним особо не ругаться, хорошо?

Ялка только кивнула в ответ. Она странно себя почувствовала в этот миг, словно и впрямь в глубине души со страхом ожидала, будто травник скажет, что привёл в дом жену или невесту. В конце концов, что она знала о нём? Какое ей было дело до его жизни и до жизни тех, кто был с ним связан, после того, что произошло с ней вчера? Никакого. Но откуда тогда взялся этот застрявший в горле комок, эти мокрые глаза?

Она вдруг подумала, что травник прав: что-то изменялось в ткани бытия.

— Я... — опять начала она, но вспомнила слова единорога и взяла себя в руки. — Да, — сказала она, — пойдём.

Она обулась и надела юбку и пошла за травником, стараясь держаться рядом и чуть позади. Ей не хотелось смотреть ему в лицо. Она оглянулась. Мохнатый Зухель приоткрыл глаза, посмотрел им вслед и с равнодушным видом вновь вернулся к своим сосулькам. Звучание одной ему вдруг почему-то не понравилось, он наклонился к ней и стал облизывать её широким языком, раз от разу ударяя палочкой и проверяя тон. Потом, когда тропинка свернула и кусты скрыли от неё и Зухеля и поляну, Ялке показалось, что она опять слышит тихий рокот барабанчиков и ледяной перезвон сосулек.

И тогда, вдруг, безо всякого вступления Лис начал свой рассказ.

Уже когда они с травником почти достигли края леса, она вспомнила, что так и не успела заметить, куда подевались снежные танцоры. Потом во тьме замаячило зелёное окно горняцкой хижины, и ночная пляска стала для неё таким же сном, как и вчерашний разговор с единорогом.

А может, таким же, как и вся её прошлая жизнь.

Холод, — вот что больше всего настораживало в доме травника.

Каждый дом обязан быть тёплым, а в холодную пору особенно, а иначе это не жилище, а так — не разбери-поймёшь, что. Убежище от снега, ну и, может быть, от ветра, но и только. В камине или в печке должен гореть огонь, чтобы можно было приготовить ужин; чтобы блики от каминного огня тепло и мягко освещали комнату и плясали на оконных стёклах. Чтоб можно было сесть поближе к огню на лавке, а ещё лучше — в кресле, развалиться, вытянувши ноги, откинуться назад, взять в руки кружку с чем-нибудь горячим и всеми фибрами души впитывать блаженное тепло жилого дома...

А этот дом был необитаем и давно заброшен. Фриц понял это сразу — по пушистому ковру из пыли на полу, столе и подоконниках, по плесени на стенах, по грязным стёклам в окнах, по тугой трескучей паутине, липнущей к лицу, по затхлому дыханью сырости из всех углов, но прежде всего — по холоду, царившему здесь безраздельно.

Фриц страшно устал. И сильнее всего его почему-то измотали те усилия, которыми он безуспешно попытался погасить свечу. Сейчас он чувствовал себя так, будто на плечах у него сидел ещё один Фриц. Внутри всё съёжилось от холода. Идти до дома травника пришлось недолго, но эти несколько кварталов мальчишка прошёл на одной силе воли, и к концу пути уже едва волочил ноги, лишь изредка сквозь полудрёму машинально проверяя, на месте ли свёрток с Вервольфом и травников портрет, на который, кстати, травник даже не взглянул. Сам же Лис, который с момента их встречи поглядывал на него с тревожной озабоченностью, видимо на полпути переменил своё решение уйти из города. Поначалу они и впрямь шли куда-то к южной башне, но потом свернули в лабиринты заново отстроенных кварталов. Золтан начал было говорить ему, что здесь опасно, на что Лис только отмахнулся, и тот умолк. Почему им было опасно здесь находиться, Фриц понять не мог: улицы здесь были попросторнее, над головой проглянуло усыпанное звёздами ночное небо. Наконец, когда силы готовы были оставить Фрица окончательно, Жуга остановился в маленьком проулке возле старого двухэтажного дома с забранными ставнями окошками, повозился с дверным замком, после чего вошёл и жестом пригласил обоих следовать за ним.

Когда они с Золтаном вошли, внутри уже горела свечка. К этому времени Фриц уже мало что соображал. Большая комната с остатками не то какого-то прилавка, не то трактирной стойки, была пуста; дом дышал тишиной, смотрел на Фрица старыми подслеповатыми глазами двух зеркал и волчьей головой, прибитой на стене. Пахло пылью, плесенью и отсыревшей штукатуркой. Камин, стол, стулья, две скамейки и большое кресло, вытертый ковёр, лежащий на полу, мало помогали — дом не выглядел жилым. Скорее возникало ощущение, что раньше тут была какая-то лавка. Пока рыжий травник со своим приятелем шуршали наверху, осматривая двери и ставни, Фриц, объятый чувством безопасности происходящего, облюбовал большое кожаное кресло у камина и забрался на него с ногами, благо, при его росте сделать это было проще простого. Кресло ужасающе скрипело, края подушек пообгрызли мыши, из прорех торчали волосы набивки, но мальчишка уже не обращал на это внимания. Его ещё хватило на то, чтоб выложить на стол кинжал, завёрнутый в тряпицу, и портрет, но и только; когда Жуга и Золтан с одеялами спустились вниз, Фриц уже спал.

— Перенесём его наверх? — предложил Хагг. Жуга покачал головой.

— Не надо. Слишком холодно. Пускай спит у огня.