Когда исчезает страх - Петр Капица

— Потерей станешь ты, — уверял его Стебаков. — Слушай старослужащих. Даю хороший совет: как заметишь, что Шубник высшим пилотажем стрекача задает, не увязывайся за ним. Ищи своих, прицепляйся к ним и не отставай. В группе не погибнешь. Это уже проверено.

— Сплетни! — горячась, возражал сержант. — Шубник умнее многих, он сам остается целым и других выручает.

— Ну-ну, жди от него выручки, поплатишься.

Весной, как только засветило солнце, гитлеровцы стали совершать массированные налеты на Мурманск. Они посылали к порту одновременно десятки самолетов. Советские истребители старались перехватить их на подступах. Завязывались невиданные в Заполярье воздушные сражения.

В одном из таких боев под Мурманском Шубник почувствовал резкий удар по машине. В то же мгновение сильным ветром чуть не сорвало с него шлемофон. Поняв, что сбит фонарь кабины, Шубник укрылся за лобовым стеклом и огляделся.

Несколько пуль угодили в приборную доску, на полу поблескивали мелкие осколки стекла. Боли пилот не ощутил, но его трясло. Какая-то жилка билась под глазом. Смерть пронеслась от него в нескольких сантиметрах. Он не мог унять дрожи.

Самолет свалился на правое крыло. Усилием воли Шубник выровнял его и решил сообщить о происшедшем комэску. Но от испуга у него пропал голос.

— Шубник, что с вами? — окликнул его Кочеванов. — Почему оторвались от группы?

Это вывело Шубника из оцепенения. Набрав полную грудь воздуха, он хрипло доложил:

— Снарядом сорвало фонарь… разбиты приборы. Прошу разрешения выйти из боя.

— Если драться не можете, выходите, — ответил комэск и приказал сержанту: — Чмутин, прикройте ведущего!

Сержант видел, как «харрикейн» Шубника свалился в крутое пикирование, но не сумел быстро повторить маневр и пошел ему вслед с запозданием. Когда он вышел из пике, то потерял из виду подбитый самолет.

Чмутин вновь набрал высоту, чтобы разыскать напарника. И тут случилось невероятное: на взлете к нему вдруг пристроился желтоносый «мессершмитт». Он шел крыло в крыло — так близко, что сержант заметил, как носатый гитлеровец ухмыльнулся и показал ему язык.

«Чего это он? — недоумевал Чмутин. — Псих какой-то!»

Сержанту было невдомек, что гитлеровец хитрит, отвлекая его внимание от немца, подкрадывавшегося снизу. Чмутину хотелось поскорей отделаться от этого нахального типа. Он стал соображать: какой же применить маневр, чтобы зайти противнику в тыл?.. И в этот момент сержант почувствовал, как самолет его затрясся, словно его снизу принялись долбить пневматическими молотками…

Шубник сразу заметил, как за чмутинским «харрикейном» увязались рыскавшие над заливом «волки». Он мог бы огнем отсечь того, который устремился в атаку снизу, но, боясь привлечь к себе внимание беспощадных противников, прижался ближе к земле и, дав форсированный ход, стал уходить к сопкам.

«Сегодня не обвинят, — успокаивал он себя. — Я ведь подбит в бою. Чмутин — разиня, он должен был не отрываться от меня».

«Волки», расправясь с неопытным, растерявшимся сержантом, ринулись догонять чадивший «харрикейн». Они поняли, что он не может развить полную скорость.

Шубник, беспрестанно ворочавший головой, вскоре увидел погоню. «Ах, гады, за мной идут!» Не зная, что предпринять, он толкнул сектор газа за защелку, надеясь выжать из «харрикейна» все, что тот может дать, но скорость повысилась не намного. «Волки» настигали, они уже были близко.

У каждого летчика в запасе всегда есть несколько вариантов выхода из опасных положений. Шубник выбрал наиболее простой: «Если сделать неожиданный вираж, немцы на такой скорости проскочат. Зенитная батарея близко, я успею уйти под ее защиту».

Он так и поступил. «Волки», не ожидая подобного маневра, по инерции проскочили вперед, а когда развернулись, чтобы преследовать «харрикейна», их вдруг встретила стена разрывов.

Гитлеровцы не хотели рисковать. Сделав противозенитный маневр, они отвалили в сторону и улетели на запад.

«Сегодня ты ушел, но в следующий раз собьют, — стал уверять себя Шубник. — Разумным людям нельзя воевать на тихоходах, когда в небе рыщут асы! На «МИГи» и «ЯКи» тебе в ближайшие месяцы не попасть. Почему бы не воспользоваться положением подбитого? Ведь еще не известно, что скажут о гибели Чмутина. У Кочеванова зоркие глаза, он мог приметить, что ты опять не сделал попытки прикрыть ведомого. Очутишься в штрафниках. Лучше вывихнуть руку или ногу. Поврежденный самолет всегда может скапотировать. Ты убьешь двух зайцев: останешься «безлошадным» и попадешь в госпиталь. А если самолет загорится от удара о землю? Тоже есть выход: можно в воздухе истратить все горючее до последней капли».

Он скосил глаза на уцелевший бензомер. Горючего оставалось немного, бензин, видимо, вытекал.

Лучше, конечно, садиться с сухими баками. Так будет естественней: не дотянул и сел как мог.

Задумав разыграть неудачную посадку на плохо управляемом самолете, Шубник миновал знакомые сопки, набрал высоту и летал до тех пор, пока не израсходовал весь бензин. Мотор стал давать перебои и вскоре остановился. Наступила тишина, лишь воздух тонко свистел, обтекая самолет.

«Ну, теперь пора. Планируя, дотянусь до аэродрома и плюхнусь на заснеженное поле». Шубник попытался выпустить шасси, но колеса не выходили из пазов: гидросистема оказалась разбитой. Это обрадовало его: «Тем лучше, посажу на фюзеляж!»

Казалось, что он всё учел и рассчитал, даже представил себе то место, куда сядет, — край аэродрома, покрытый волнистыми сугробами. Снег мягкий, сильно не покалечишься. Все же руки дрожали, и он ощущал в себе холодный сосущий страх, гнавший пот. Пот струился у него по лицу, по рукам, по всему телу.

Прицелившись к краю аэродрома, Шубник, планируя, пошел на снижение. И тут вдруг чутьем много летавшего летчика почувствовал, что у «харрикейна» появились какие-то тормоза, что он не дотянет до намеченных сугробов. Надо выбирать другое место, но какое? Рядом ров, за ним выглядывающие из-под снега, скалы… сосны… мелколесье на болоте. Мотор уже не потянет. Его не запустишь, — баки пустые. Что делать?..

«Харрикейн», скользнув по макушкам сосен, влетел в мелколесье и, сбивая сухие деревца, понесся вперед. Его размашистые крылья, зацепившись за крепкие сосенки, с тягучим треском надломились, машина развернулась, подняла тучу снежной пыли…

Шубник, напрягший мускулы в ожидании удара, не удержался на сиденье… Вылетев по инерции из кабины, он несколько раз перевернулся в воздухе, упал на торчавший из-под снега валун и покатился по твердому насту.

Его нашли в бессознательном состоянии — с переломом рук и ног. Из разбитого носа вытекала тоненькими струйками кровь, а сомкнутые веки дрожали.

Глава восемнадцатая

«3 июня. Наши самолеты укрыты под деревьями. Их крылья и фюзеляжи осыпаны белыми и розовыми лепестками отцветающих вишен, яблонь, слив, груш. Мы живем не в блиндажах и землянках, как думали в Заволжье, а в небольших, очень опрятных, выбеленных мелом домиках.

Спим на пуховых подушках и на хрустящих, чуть ли не накрахмаленных простынях. Местные жительницы очень сердечно относятся к нам.

Где-то невдалеке протекает Дон, но мы его пока видели только на карте.

Марина Раскова получила какое-то новое назначение, о котором нам ничего не говорят. Прощаясь с нами, она загрустила. Мы ведь ее детище.

Командовать остаются две Евдоши: одна — рослая, властная — командир полка. Другая — полная, по-матерински заботливая, с добрым сердцем — комиссар. Девушки меж собой зовут ее «мамкой».

Наш полк называется Ночным бомбардировочным. Он уже фронтовой, но боевых самолетов нам не дают. Будем воевать на учебных. На их фюзеляжах белеет пометка «У-2», поэтому нас всюду зовут «удвашницами».

Штаб дивизии прислал к нам мужчин-офицеров, воевавших в этих местах. Они должны показать, как действовать в создавшейся обстановке. Мы, оказывается, многому еще не обучены: не умеем летать в слепящем свете прожекторов, ориентироваться на местности, занятой противником, садиться на замаскированную площадку.

Со мной летает штурманом юная и миниатюрная студентка, наш левофланговый — Юленька Леукова. Когда ей страшно, она молчит и лишь глазами просит простить за слабость. Мне нравятся эти чистые, честные глаза, не умеющие ничего скрывать. Если Юленька надевает летный комбинезон и казенные сапоги, то как бы становится еще меньше ростом. Про нее наши шутницы говорят: «Под крыло пешком ходит». На вид не девушка, а подросток с большими глазами. Приметив ее, высоченный усач капитан, которому я была по плечо, сокрушенно надвинул фуражку на глаза и сказал товарищу:

— В детские ясли попали. Слез не оберешься и валерьянку бутылями запасай. Куклы, а не летчики! Кто вас выдумал таких?