Слабая женщина, склонная к мелонхолии - Волчок Ирина.

Соня потихоньку возникла рядом, ухватилась за Асину руку, тревожно заглядывая в глаза, почти без вопросительной интонации спросила:

– Ты с ним уедешь?

– Нет, – спокойно ответила Ася. – Почему ты так решила?

– Потому что он тебя любит, – печально сказала Соня. – И ты его любишь… Так как же вы отдельно будете?…

Ася не знала, что ответить. Да если бы и знала – все равно не успела бы. Тугарин вдруг подхватил Соню, подбросил, поймал, прижал к груди, как куклу, чмокнул в нос и с чувством сказал:

– Умница!

Все-таки как быстро двигается, черт… Но со стороны заметно было, что левую руку он несколько бережет, в полную силу не использует.

– Ты очень хороший! – Соня засмеялась, погладила Тугарина ладошками по лицу и с явным одобрением добавила: – Совершенно сумасшедший.

Потом и Васька потребовал, чтобы его тоже кинули в воздух. Его и кинули. Хотели кинуть и Наташу, но она с сожалением отказалась:

– Не надо… Как-нибудь потом. Когда у тебя плечо совсем заживет. От этого напоминания настроение у Аси совсем испортилось.

А Тугарину хоть бы что… Похоже, настроение у него даже улучшилось при отъезде. Ну и ладно. У нее тоже настроение улучшится. Прямо завтра. И по мере отвыкания будет все улучшаться, и улучшаться, и улучшаться…

…Может быть, так и получилось бы, но он не давал ей отвыкнуть. Все время звонил и говорил: «Асенька хорошая». И еще много всякого такого… наркотического. И эсэмэски присылал без конца. Тоже наркотические. А про свою работу ничего не говорил. А она не спрашивала. Раз не говорит – так это, может, государственная тайна? Она больше не хотела связываться ни с какими тайнами, тем более – государственными. Она этими тайнами уже по горло сыта была. На всю жизнь. Никогда не привыкнет…

Государственную тайну открыла Нина Кирилловна Гонсалес. В конце июля позвонила, против обыкновения даже не спросив заранее, когда можно позвонить. Звонок застал Асю в отделении, в первом часу ночи, прямо сразу после экстренной операции, не слишком сложной, но очень утомительной – четырехлетний мальчик, проблемы с сердцем, с легкими, с почками, так что общий наркоз давать нельзя… Ладно, все получилось быстро и удачно, и ребенок спокойно уснул, как только его перенесли в палату, и она собралась немножко отдохнуть, пока опять чего-нибудь не случилось. Тьфу-тьфу-тьфу.

А тут звонок Нины Кирилловны в такое странное время. Наверное, все-таки случилось.

– Асенька, вы не представляете, что у нас случилось! – Нина Кирилловна всхлипывала, задыхалась, но кричала ликующим голосом. – Асенька. Сережа уже дома! Уже почти четыре часа! Его сам Илюша Мерцалов привез! Все кончилось! Понимаете? Все кончилось, все! Я вам сразу позвонила, а тетя Фаина сказала, что вы на дежурстве, а сотовый недоступен, а я прямо места себе не нахожу – как же вам сообщить? Ах, Асенька, мы вам так обязаны! Сережа очень хочет с вами поговорить. Вы ведь не против?

Ася смутно ощущала, что она против… Ну не то чтобы категорически против, но не сказать чтобы и за. Она помнила матримониальные планы Нины Кирилловны, и от этого было как-то неловко. Впрочем, может быть, у самого больного Гонсалеса никаких таких планов не было, так что ладно уж, можно и поговорить.

– Привет, командир, – сказал больной Гонсалес почему-то смущенно. – Мы не вовремя со своими звонками, да? Извини, командир. Просто мама от радости совсем ошалела. Наверное, думает, что и все должны ошалеть.

– Она правильно думает, – ответила Ася. – Я тоже очень рада. Поздравляю. Обязательно всем нашим расскажу, они тоже обрадуются. А баба Женя пирог испечет. Она чуть не каждый день вспоминает: «Как там больной жулик? Что там у него с глазом?» Обязательно пирог испечет, она ко всем праздникам пироги печет.

– Ой, командир, вы там смешные все… – Гонсалес, кажется, смутился еще больше. – Пирог к празднику, надо же… Передавай бабе Жене привет. Ее я тоже никогда не забуду, так и скажи. А с глазом у меня полный порядок. Ты думаешь, зачем Плотников командировку в Москву брал? Это он специально ездил, чтобы швы мне снимать. Так что на свадьбе я уже буду с двумя глазами и без единого шва.

– На какой свадьбе? – осторожно спросила Ася.

Наверное, у больного Гонсалеса были все-таки те же планы, что и у его матери. Вот только этого не хватало…

– На твоей свадьбе, – не сразу ответил Гонсалес. И тяжело вздохнул: – Командир, тут мама призналась, что наговорила тебе… Ты в голову не бери. Я же не знал, что ты за майора замуж выходишь… То есть он уже подполковник, но все равно.

– Больной Гонсалес, откуда у вас такая удивительная информация? Я ничего не знаю, а он знает, подумать только!

Вообще-то она имела в виду информацию о своем предстоящем замужестве. Гонсалес не понял, объяснил совсем не то, о чем она хотела знать:

– Да ему звание только позавчера присвоили. А вчера новое назначение получил. Сегодня уехать должен был… А, нет, уже уехал.

– Куда? – с замирающим сердцем спросила Ася. – Сергей, только честно скажи: куда он уехал?

Если Гонсалес сейчас скажет, что Тугарин уехал на какой-нибудь семинар в какую-нибудь Германию, она просто умрет. Просто позвонит Алексееву или самому Плотникову, и пусть кто-нибудь из них додежурит вместо нее. А она пойдет пешком домой через весь город, отключит мобильник навсегда, ляжет в темной комнате, закроет глаза – и умрет. И пусть никто к ней не входит, пусть никто ничего не говорит, и не спрашивает, и даже обедать не зовет…

– Как это – куда? – удивился Гонсалес. – К тебе он едет, куда же еще… И новое назначение – в твоей деревне… Вот что ты с человеком сделала. А еще говоришь, что не колдунья… Э-э, командир, да ты не знала ничего, да? Кажется, я сюрприз испортил.

– Я терпеть не могу сюрпризы, – сердито сказала Ася. – Я всякие сюрпризы просто ненавижу! За подобные сюрпризы я способна… способна… да на все я способна! Сергей, спасибо, что предупредил. Огромное спасибо. Может быть, этим предупреждением ты спас человека от верной смерти.

Она имела в виду собственную верную смерть, но Гонсалес опять не понял, озабоченно попросил:

– Командир, ты все-таки с ним помягче как-нибудь… Он и так уже как заколдованный, чего тебе еще? Помягче как-нибудь, поласковей… Он же мне как родной теперь. Я за него переживаю.

Ася пообещала обойтись с Тугариным как-нибудь помягче, выслушала поздравления Гонсалеса, еще полминуты поговорила с его мамой, еще полминуты сидела, с сердитым ожиданием глядя на телефон, ждать дольше уже никаких сил не было, – и она позвонила Тугарину сама.

– Асенька хорошая! – громко обрадовался Тугарин. – А я тебе уже несколько часов дозвониться не могу. Тетя Фаина сказала – дежурство… Ты телефон выключила, да? Наверное, операция? Наверное, что-нибудь сложное? Наверное, устала? У тебя голос такой… какой-то такой… ну, сердитый.