Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI - Дмитрий Быстролётов

Начало быстро темнеть. Я нерешительно поднялся.

Шагах в десяти стояла Черная Пантера.

В сумраке я увидел блеск ее зубов и услышал серебряный звон смеха.

— Добрый вечер, мсью!

— Добрый вечер. Пантера. Где мой носильщик?

— Зачем тебе?

— Я ухожу на другую факторию! Здесь закончил свои дела.

Она уже мурлыкала на моей груди, ласкаясь, как большая кошка.

— Здесь не нравится? Шесть раз бум-бум! Я — твоя жена. Думала — буду вдова!

Мы смотрели друг на друга, стараясь в сумраке разглядеть выражение лиц.

— Ты видела? Что ты делаешь здесь?

— Муж и жена — вот! — она сложила из двух пальцев переплетенные колечки. — Цепь! Я тебя жду, красивый мсье!

Сумрак скрыл выражение настороженной злобы, оставил мне музыку ее голоса и гибкость стана. За лживостью слов угадывалась очаровательная женщина, которая могла быть и другом.

— Приведи сюда носильщика! Я подожду здесь. Поспеши, Пантера!

— Я — не твой носильщик. Ты меня проси, пожалуйста. Я — твоя жена.

Она прижалась ко мне и подставила губы. Через несколько минут, сидя на приятно теплой от дневного зноя траве, я думал, что нужно соблюдать осторожность и не заводить дело слишком далеко.

— Ну, иди, иди!

— Еще один раз целуй.

Задрожали первые звезды. Откуда-то потянуло неизъяснимо сладким запахом ночных цветов. Мы оба с болью перевели дух.

— Сейчас все не спят. Через час или два спят, твой носильщик незаметно придет сюда. Лучше так, красивый мсью, мой муж! Зачем все много видели, много говорили? Слушай меня, мой муж. Еще целуй, еще!

Стало свежо и влажно. «Это туман. Холодный воздух пополз с гор», — подумал я, снял рубаху и накинул нам на плечи. Одной рубахой накрыться вдвоем трудно, мы долго возились, плотнее прижимаясь друг к другу, другого выхода не было. Сначала от нее по мне волнами шло тепло, потом от меня к ней возбуждение.

Некоторое время мы следили за полетом светлячков. Не вставая, я наловил их с десяток, и Пантера сунула всех в волосы. Они чуть-чуть освещали ее лицо, темный овал, вздернутый нос и косоватые глаза. Она опять стала похожа на супругу фараона, такую близкую и далекую, предельно понятную и загадочную. В эту ночь было особенно много светлячков, вокруг все мерцало голубоватыми точками. Очертания деревьев поглотила черная африканская ночь, и мы просто неслись в беспредельных просторах неба, окруженные мириадами звезд вверху и внизу, неслись в горячих струях темной радости тела и жизни.

В последний раз я вспомнил о носильщике, когда из-за бананов мелькнул далекий желтый огонек, кто-то с лампой в руках шел по веранде фактории. Пантера зашептала:

— Не думай о них. Сюда не придут ни люди, ни звери! Скоро будет луна, мы пойдем до деревни вместе. Хорошо, да?

Мы не могли думать о земном и неслись по звездному небу.

В низинах, в невообразимых гущах гилеи, сон всегда оставался страданием, тяжелым забытьем, прерываемым полосами кошмарных сновидений. Сначала забытье, сквозь которое чувствуешь бесчисленные укусы комаров и слышишь их убийственный писк, потом сны: леопарды и крокодилы, змеи и бешеные летучие собаки. От ужаса вздрогнешь, опять комары и опять, до провала в новый кошмар, так до рассвета. Я мучился и ждал первой ночи в горах, первого глубокого, здорового и счастливого сна.

В этот день я дважды едва избежал смерти, пережил презренную радость спешки и жалкое разочарование от встречи со «своими». Я вообще устал, особенно от сегодняшнего дня, ведь всякому запасу сил когда-нибудь приходит конец. Я добежал до порога, но меня оттолкнули, и мои силы иссякли. Это были странные часы. Спал ли, или нет, не знаю. Помню страстные объятия… ее горячие, влажные уста… она снимаете меня одежду… шепот… светлячки… светлячки… И глубокий здоровый сон вопреки всему, наперекор всему.

Проснулся от холода. Услышал тихий звон цепи. Обожгла первая мысль — сознание опасности. Огромная лимонная луна встает над зубчатой стеной леса. Мир утопает в безумном сиянии, оно погасило светлячков и звезды, оно всевластно царит над небом и землей, где остались только пятна и полосы непроглядной тьмы, да волшебная игра голубых и розовых искр. Цепь звякает совсем рядом — это шевелится прикованный к дереву король Бубу. Вдруг замечаю: я лежу голый, мое платье и пояс с пистолетом исчезли. Пантеры нет. Она обокрала меня и убежала в деревню, унося восставшим ценную добычу — пистолет.

Опять сижу в горестном раздумье. Когда судьба подводит меня к краю гибели, она всегда, прежде всего, лишает меня штанов… Почему? За один день в меня выпущено семь пуль… Черт побери, в конце концов, что же я — перепел или заяц? То меня тащит на аркане какой-то Дерюга, то я сам сую голову в петлю… то меня обворовывает случайная шлюха… Я был готов разрыдаться от жалости к самому себе. Сидел на траве, дрожал от холода и до слез жалел себя.

Потом мысль от Пантеры, убежавшей в деревню, естественно, остановилась на самой деревне. Не спрятаться ли на деревенской окраине? Это безопасней: ночью туда звери подойти не посмеют — все пахнет человеком, доказательство этому — существование Бубу, которого пока не съели. А днем? Днем — другое дело! Днем меня найдет восьмая пуля, дальше испытывать счастье нельзя, всему бывает конец. Нужно намазаться грязью, чтобы кожа не была такой белой, и залечь на день в гуще кустов. Может быть, удастся украсть тлеющий уголек или курицу. Бананами я обеспечен.

Растущее чувство опасности дает силы двигаться и бороться. Нахожу лужу и черным илом мажу кожу, теперь я невидим. Осторожно обхожу факторию, поднимаюсь на холм, нахожу большой камень, где я сидел и приводил себя в порядок, вот опять в моих руках пружина от граммофона — мой милый талисман! Снова спускаюсь в банановую рощу, выхожу на дорогу к деревне, т-р-р-р, и начинаю бег.

Что значат три километра? Я несся, как ветер, искоса поглядывая на встречные дорожки, уходившие в лес. Как мне казалось, я бежал по самой широкой из тропинок. Через полчаса тропинка стала узенькой, а черный лес сдвинулся над моей головой и закрыл луну. Как вкопанный, я остановился. Неужели сбился!

Было около двух часов ночи. Между деревьями медленно двигался густой туман, серый в тени и ярко-голубой в пятнах лунного света. Это была пестрая и нереальная картина, весьма похожая на грубую театральную постановку. В медленном движении тумана в столбах лунного света было что-то враждебное, словно за черными силуэтами лиан залегла смертельная опасность. Я замер и стал озираться. Мороз бежал по коже.

Впереди сквозь колеблющиеся пласты тумана вспыхивало и потухало малиновое зарево. Оттуда глухо доносились звук там-тама и пение.